Кровавый век - Мирослав Попович

Г. Г. Ягода

Во всей репрессивной политике 1928–1936 гг. Ягода играет основную роль. Однако вряд ли его можно считать слепым исполнителем воли Сталина. В 1928 г. Ягода выражал на политбюро сомнения по поводу чрезвычайных мероприятий на селе, но «признал свои ошибки» и больше никогда открыто не возражал Сталину. Данные о том, что он какое-то время сочувствовал Бухарину, более серьезны. Во всяком случае, Сталин его не любил («не любит он Генриха», – вздыхал Горький). Не любил Сталин и Свердлова. Он, между прочим, вместе со Свердловым был в ссылке в Туруханском крае, и они так терпеть не могли друг друга, что даже не разговаривали.

На строительстве Беломорканала

Начальник Иностранного отдела ОГПУ Трилиссер открыто поддержал Бухарина и был немедленно освобожден от должности в чекистских службах. Начальник Особого отдела ОГПУ Ольский, проводивший в жизнь политику репрессий в армии (ее жертвами стали 3 тыс. бывших офицеров), высказывался против продолжения террора среди военных. Польский коммунист Ольский принадлежал к кругу людей, близких к Уншлихту, которого убрали из армии в 1930 г. и перевели на хозяйственную работу. Во времена Ежова было создано целое дело о «польской агентуре в ВКП(б)», руководителем которой был вроде бы Уншлихт и в которую вроде бы входил Ольский; похоже на то, что Сталин считал Уншлихта наибольшим авторитетом в польских коммунистических кругах. Характерно, что участие в этой группе было инкриминировано позже и самому Ежову; он в предсмертном письме все признавал, но отмежевывался именно от «польских» связей, хотя прекрасно понимал, что нужно что-то «взять на себя» и что расстрела ему не избежать. Надо думать, «польские связи» действительно были достаточным аргументом для уничтожения бывшего чекиста (обвиняемым в них был и ленинградский чекист Медведь), но выводили они не на Уншлихта, который был фактическим председателем ГПУ некоторое время в последние годы жизни Дзержинского, а на самого «железного Феликса».

Изучая по скупым отрывочным сведениям, которые нам сегодня доступны, внутреннюю историю Чека двадцатых – тридцатых годов, натыкаемся не столько на какие-то политические группировки в этом по-военному дисциплинированном и, в сущности, партийном органе, сколько на «команды» или, лучшее сказать, стаи, сплоченные вокруг сильных и жестоких лидеров.

В 1926 г. Лаврентий Берия возглавил ГПУ Грузии и стал заместителем председателя ЗакГПУ. В 1927 г. руководителем Закавказского ГПУ был назначен С. Ф. Реденс, муж Анны, старшей сестры жены Сталина Надежды Аллилуевой. Местные чекисты при Реденсе называли Берию между собой «Беренс»: Берия прогибался перед свояком Сталина, но со свойственными ему цинизмом и хитростью искал случая, чтобы сесть на его место. Такой случай прредставился в 1931 г.: после своих именин, смертельно пьяный Реденс ломился в чужой дом и скандалил. «Беренс», как говорят, сам и напоил Реденса, сразу же позвонил Сталину «посоветоваться», и Реденс оказался в Украине, а Берия – на его месте в ЗакЧК. Это было в марте, а в ноябре Берия перешел на партийную работу – сначала вторым, потом первым секретарем ЦК Заккрайкома.

Л. П. Берия

О характере взаимоотношений в команде Берии свидетельствует изъятое у него при аресте в 1953 г. письмо его подчиненного Меркулова, в свое время – министра Госбезопасности СССР. Вот отрывки из этого письма, написанного в 1930 г., когда Меркулов был заместителем председателя ГПУ Аджарии: «Дорогой Лаврентий! Здесь у нас распространились слухи о якобы ожидаемом твоем отъезде из Тбилиси… В случае, если ты действительно решил уехать из Закавказья, я очень прошу тебя взять меня с собой туда, где ты будешь работать… Тебя, во всяком случае, никогда ни в чем не подведу. Ручаюсь тебе в этом всеми ошибками прошлого, о которых лишний раз вспоминать мне очень трудно».[375] Что же это был за грех, в котором так каялся друг и соратник? Об этом Меркулов рассказал на следствии: в 1929 г. в Тбилиси приезжал из Особого отдела ОГПУ Павлуновский, и в отсутствие Берии Меркулов обратился к москвичу с просьбой помочь в решении какого-то мелкого вопроса, что и было Павлуновским сделано. Узнав об этом по возвращении, Берия вспылил и долго не забывал «измену», сохранив на всякий случай и письмо. Еду можно брать только с рук хозяина. Такие были обычаи стаи.

Классический пример стаи в органах ЧК – ОГПУ – так называемая «банда Берии». В эпоху Великого перелома группировка Берии приобрела большую силу и захватила руководящие позиции в партийной организации Закавказья.

Десятилетие Грузинской ЧК 30 марта 1931 г. было отмечено с большим торжеством. В приказе, подписанном Менжинским, говорилось об особенных заслугах Берии: «Коллегия ОГПУ с особенным удовлетворением отмечает, что вся эта огромная работа в основном проделана своими национальными кадрами (курсив мой. – М. П.), выращенными, воспитанными и закаленными в огне боевой работы под неизменным руководством тов. Берия…».[376] Такого нельзя было сказать ни об одном из республиканских ГПУ. В команду Берии входили «лица кавказской национальности», как бы сказали сейчас.

В то время более влиятельной в ОГПУ вплоть до конца «ежовщины» была другая, северо-кавказская, команда, объединенная Ефимом Евдокимовым. Евдокимов был соперником и врагом Берии.

Евдокимов приехал в Украину в 1919 г. вместе с другом Дзержинского Манцевым из Москвы, где он был сотрудником Особого отдела ВЧК. Родом из Сибири, сын отставного солдата и прачки, с образованием 5 классов, Евдокимов стал большевиком в 1918 г. в 27 лет, уже работая в московской ЧК. Перед революцией он был эсером, анархо-синдикалистом – в дальних сибирских краях тогда это мало чем отличалось от криминального мира. Человек с каменным грубым лицом, Евдокимов страшно пил в компании своих подчиненных после операций и совещаний, нередко его чекистов находили потом на улицах или у баб в непотребном состоянии; в деле же он был по-волчьи хитер и осмотрителен. Именно он начал ряд операций по заманиванию противников в фиктивные провокационные организации, начиная с Юрия Тютюнника; все у него было продумано до пустяков. В среде своих Евдокимов был настоящим криминальным паханом, очень заботился о подчиненных, но не терпел двойной игры. Клика Евдокимова в основе своей сформировалась в украинской ЧК и особенно в Крыму в 1920 г., где он со своими людьми устроил кровавую резню остатков армии Врангеля. В нее входили Фриновский, Дукельский, Фомин и другие, в дальнейшем основные кадры Ежова.

Е. Г. Евдокимов

Евдокимов не терпел Берию и собирал на него компромат. Он докладывал о Берии Ягоде и Сталину все, что ему сумели добыть и что потом так гладко пошло на судилище, устроенном в 1953 г. Маленковым и Хрущевым: здесь было и сотрудничество юного Лаврентия с мусаватистами в Баку в 1918–1919 гг., и многое другогое. Материалы против Берии хранились в Ростове, где Евдокимов сначала был на чекистской, а затем на партийной работе. В частности, человеком Евдокимова при Берии был глава Грузинской ГПУ (до 1934 г.) Тите (Дмитрий) Лордкипанидзе, сосед Берии по тбилисской квартире, позже расстрелянный. Евдокимов якобы планировался на место Ягоды, но Сталин не мог простить ему дружбу семьями с Заикой-Лившицем, тоже бывшим украинским чекистом, одно время – троцкистом. Между прочим, с Заикой очень дружен был командарм Якир.

Смертельная вражда Евдокимова и Берии стала особенно острой позже, в годы Ежова. Один из ростовских энкаведистов Ершов-Лурье говорил своему случайно уцелевшему сотруднику, что после книги Берии «К вопросу об истории большевистских организаций Закавказья» последний «совсем стал неприкосновенным лицом… Я докладывал Ежову, и мы ничего сделать с ним не можем… В этом весь наш ужас» (курсив мой. – М. П.).[377] «Если уцелеет Берия, мы погибли» – так мыслили люди пахана Евдокимова, так мыслил и Ежов.

Конкурентами Евдокимов и Берия стали постольку, поскольку оба были мажордомами Сталина и всех вождей партии. Евдокимов обеспечивал охрану и гостеприимство на курортах Северного Кавказа, Берия – на Закавказье; оба были собутыльниками Сталина, причем Евдокимов лучше пил, а Берия был лучшим хозяином стола. Сбор взаимного компромата у обоих соперников приобрел смертельно опасный характер и вылился в «мокрое дело».

Каков был дальний прицел чекистского террора эпохи «пролетарского эпизода»? Судя по многим данных, политической целью антиинтеллигентских репрессий было перерастание репрессий против интеллигенции в террор против старой партийной элиты.

Так, в том же 1931 г., когда Сталин провозглашает поворот в отношении к старой интеллигенции, в конце октября опубликовано в журналах «Большевик» и «Пролетарская революция» письмо Сталина «О некоторых вопросах истории большевизма», где, между прочим, говорится: «Некоторые большевики думают, что троцкизм является фракцией коммунизма, правда, которая ошибается, делает немало глупостей, иногда даже антисоветская, но все же фракция коммунизма. Отсюда – некоторый либерализм относительно троцкизма и троцкистски мыслящих людей… В действительности троцкизм является передовым отрядом контрреволюционной буржуазии, которая ведет борьбу против коммунизма, против Советской власти, против строительства социализма в СССР».[378] Подобные «теоретические» выводы формулировали также и репрессивную политику: отныне террор ОГПУ должен был направляться против «троцкизма и троцкистски мыслящих людей».