Кровавый век - Мирослав Попович

В целом чекистский и идеологический террор периода 1928–1933 гг. имеет ярко выраженное «пролетарское» и антиинтеллигентское направление, опирается на самые примитивные партийные силы и использует крайне радикальную левую риторику. Характеристика литературной политики этих лет как «пролетарского эпизода» отвечает всей политической риторике этого времени.

Можно сказать и иначе. Эпоха Великого перелома – это эпоха опричнины, когда самым радикальным, самым темным, безумным «выдвиженцам» была отдана на расправу вся необозримая «Страна Советов».

Но что-то во всем этом не вытанцовывалось.

Агрессивные террористические мероприятия против интеллигенции не были доведены до конца. Многие из видных представителей культурной элиты в конечном итоге вышли из «зоны» на волю. В конце этого периода готовился грандиозный процесс мнимой Трудовой крестьянской партии (ТКП, Кондратьев – Чаянов), были проведены аресты, но дело заглохло. А. В. Чаянов, центральная фигура Трудовой крестьянской партии, был освобожден от ареста и отправлен в Казахстан, где работал преподавателем в Алма-Атинском сельхозинституте; его очередь пришла только в 1937 г. Многие арестованные по делу ТКП были освобождены. Кондратьев позже умер в лагерях.[373]

В 1931 году Сталиным был декларирован отказ от травли интеллигенции. В речи на совещании хозяйственников 23 июня 1931 г. («Новая обстановка – новые задачи хозяйственного строительства») Сталин сказал: «Если в период разгара вредительства наше отношение к старой технической интеллигенции выражалось, главным образом, в политике разгрома, то теперь, в период поворота этой интеллигенции в сторону советской власти, наше отношение к ней должно выражаться, главным образом, в политике привлечения к ней».[374]

Сталин, безусловно, ориентировался не столько на старых «специалистов», сколько на новых выдвиженцев, которых он пытался научить также и опыту «бывших». Но Сталин никогда не поддавался «пролетарской» демагогии, он скорее иногда охотно ее использовал.

Теперь нам известно, что сами процессы над интеллигенцией были сфальсифицированы. Свидетельства тех, кто выжил (меньшевик Якубович, украинский писатель Остап Вишня и др.), говорят о широком применении «ежовских» пыток уже тогда, во времена беллетриста и полиглота Менжинского. Культурная элита России не любила большевиков и вела антикоммунистические разговоры, но вредительство старой интеллигенции Сталин сначала выдумал, а затем «преодолел» с одному ему известной целью. Среди непонятных маневров Сталина относительно отдельных неформальных лидеров российской интеллигенции, его телефонных звонков и задушевных разговоров, его грубых разносов – зачастую, не личных, а через своих чиновников – и неожиданных помилований стоит отметить письма к руководителям РАППа и особенно крутым рапповцам. Сталин поощряет и провоцирует деятелей «пролетарского эпизода», но никогда не отождествляет себя с ними. Он занимает позицию будто над битвой, и это предвещало какие-то новые повороты.

За кулисами ГПУ

Согласно свидетельству Орловского (Никольского, настоящая фамилия – Фельдбин), тогдашнего работника экономического отдела ОГПУ, который в годы «ежовщины» сбежал на Запад, инициатива «разоблачения» интеллигентов-вредителей в г. Шахты принадлежала начальнику ГПУ Северо-Кавказского округа Е. Г. Евдокимову, который привез из Ростова материалы председателю ОГПУ Менжинскому. Тот отнесся к ним критически, и Евдокимов сказал, что доставленные им перлюстрированные письма, по-видимому, зашифрованы и потому недостаточно убедительны. Евдокимов якобы обратился за поддержкой непосредственно к Сталину; конфликт был вынесен на политбюро, а между тем Евдокимов получил от арестованных «признание». В центральном аппарате ОГПУ Евдокимова уже активно поддерживал начальник экономического отдела Г. Е. Прокофьев, которого позже называли одним из ближайших людей Ягоды.

В. Р. Менжинский

Перевод Евдокимова из Ростова в Москву на должность начальника секретно-оперативного управления ОГПУ 26 октября 1929 г. был политическим событием, тогда никому не известным, но очень значимым. Инициатор шахтинской провокации Евдокимов возглавил отдел, в котором сосредотачивалась основная работа по «разоблачению» интеллигентского «вредительства».

После смерти Дзержинского ОГПУ возглавил Вячеслав Рудольфович Менжинский; раньше он был представителем партии в ЧК, работал в Особом отделе (где началась карьера Евдокимова) и был заместителем Дзержинского. Дзержинский в годы войны был политически более близок к Троцкому. Возможно, потому в свое время Менжинский пытался предупредить Троцкого, что Сталин против него интригует, но Троцкий, если ему верить, резко оборвал разговор.

Менжинский был человеком самоотверженным, жестким и закрытым. Будучи председателем ОГПУ, он по ночам учил химию и китайский, японский, турецкий и персидский языки. Невозможно представить себе Дзержинского, который учит химию и фарси. По-видимому, потребность разбираться в делах Китая и Ирана стимулировала лингвистические интересы Менжинского, а интерес к химии может свидетельствовать и о его причастности к секретным службам. Однако, думается, главное было все-таки в том, что интеллигент, беллетрист-неудачник Менжинский нуждался в какой-то дистанции от реальности, которую и давали ему ночные занятия, совсем не похожие на ночные заботы его преемников.

В письме к Я. Ганецкому по поводу смерти Дзержинского, опубликованном 11 августа 1926 г. в «Правде», Горький отметил, что Дзержинского он «и любил, и уважал», а Менжинский – человек «совсем другого типа».

Как можно судить по материалам процесса 1938 г., тяжелый приступ грудной жабы и астмы у Менжинского произошел в октябре 1931 г. Врачи констатировали тромбоз одной из ветвей артерии. Менжинский перенес также обширный инфаркт, а травма после автокатастрофы вынуждала его нередко принимать посетителей, лежа на диване. В апреле 1932 г. Менжинский поднялся после лечения и приступил к работе, а 5 марта 1933 г. после гриппа начался сепсис. В конце июля 1933-го он опять приступил к работе, в августе – сентябре был в Кисловодске, в октябре – опять на работе; 10 мая 1934 г. Менжинский умер. Следовательно, в 1927–1931 гг. он, хотя и больной, зачастую лежа на диване, все же нормально работал в должности председателя ОГПУ, а позже занимался делами эпизодически.

В. Р. Менжинский. Последний снимок

С 1931 г., когда состояние здоровья Менжинского резко ухудшилось, фактически ОГПУ возглавляет Ягода. Изменение курса в 1931 г. символизирует образование Секретно-политического отдела (СПО) для борьбы с троцкизмом. В 1930 г. Ягода был избран кандидатом в члены ЦК ВКП(б), а в 1934-м – членом ЦК.

Странно, что безнадежно больной Менжинский не был отправлен на пенсию или какую-либо синекуру, где давно находились ближайшие сотрудники Дзержинского, и его держали в должности вплоть до смерти, тогда как реальный руководитель ОГПУ Ягода, будучи кандидатом в члены ЦК и организатором процессов «вредителей»-интеллигентов и террора против крестьянства, оставался формально одним из заместителей. Да еще и в подвешенном состоянии – одно время его серьезным конкурентом считался Балицкий.

Генрих Григорьевич Ягода выдвинулся на видные роли в ЧК – ОГПУ еще во времена Дзержинского. Членом коллегии ВЧК Ягода стал в 1920 г., когда ему было 29 лет, а в 1924 г., после назначения Дзержинского одновременно председателем Высшего совета народного хозяйства, – заместителем председателя ОГПУ наряду с Менжинским. Говорят, что Дзержинский называл Ягоду и Агранова самыми светлыми головами в ЧК. Ягода принадлежал к чекистской аристократии, которая продолжала традиции боевой организации партии. Боевая организация была возобновлена в Петрограде после Февральской революции; центром ее деятельности стала квартира Ягоды, близкого родственника Свердлова и хорошего знакомого Подвойского, Кедрова, Невского, Менжинского и других представителей старой боевой организации большевиков. Стоит напомнить, что в других революционных партиях, например у ирландцев и поляков, боевые организации или фактически руководили политическими, или, по крайней мере, зачастую отделялись вплоть до выделения в самостоятельную партию.

Ягода был среднего роста сутуловатым мужчиной, узколицым, с маленькой головой, к которой плотно прилегали негустые волосы, с модными тогда прямоугольными усиками, в сапогах невероятно большого размера. Он – профессиональный политический полицейский, мастер дознания, допросов и организации того рутинного дела, которое в России называлось «сыском». Но в первую очередь ему был свойственен широкий идеологический размах. Ягода – организатор рекламного «трудового перевоспитания» (перековки), в частности на строительстве Беломорканала, где чекистский начальник Френкель, бывший зэк, разработал истощающую систему коллективной ответственности. Ягода – человек, лично близкий к Горькому и высоко им ценимый. Горький, крепко связанный с семьей Свердлова еще с Нижнего Новгорода, приемный отец старшего брата Свердлова, генерала французской службы Зиновия Пешкова, к Ягоде, одному из членов семьи Свердлова, относился очень тепло. Между прочим, это на даче Ягоды во время встречи с писателями Сталин сказал знаменитую фразу об «инженерах человеческих душ». На этой даче были роскошные оранжереи; в начале тридцатых, в голодные годы, Ягода посылал отсюда Горькому, в невестку которого был влюблен, замечательные цветы, а также прекрасное французское вино и свое любимое виски, «Белую лошадь».