Пустующий трон - Кен Лю

что же важнее преступной измены, совершенной будущим таном, по собственной воле преклонившим колени перед сообщницей бунтовщиков? – Кутанрово с притворным удивлением вскинула брови.

Как и всегда, она не использовала слово «ренга» – принятое в Дара почтительное обращение к императору.

– Прегрешение Саво – если только это вообще можно считать прегрешением – не идет ни в какое сравнение со зверствами, которые ваши воины учинили в Киго-Йезу.

Танванаки покосилась на Тиму и вздохнула про себя.

«Так вот почему ты решил вмешаться. Не смог стерпеть гибели сородичей. Разве не догадываешься, что Кутанрово только этого и надо? Теперь у нее появится возможность в открытую изложить позицию своих сторонников, и я не уверена, что смогу обуздать танов, если те чересчур распалятся».

Она хотела было остановить мужа, прежде чем он навредит еще сильнее, но заметила, как дрожат нити на его вуали, раскрывая всю глубину его чувств.

«Может быть, Тиму пойдет на пользу увидеть, какой поддержкой пользуются сторонники жесткого курса. Тогда он поймет, какие сложные вопросы мне приходится решать», – подумала Танванаки и промолчала.

– Я поступила с предателями и бунтовщиками так, как они того заслуживают. – Несмотря на уверенный тон, Кутанрово бросила настороженный взгляд на пэкьу. Она полагала, что неожиданное вмешательство императора произошло при негласной поддержке Танванаки, хотя и не понимала, чем это ей выгодно. А потому решила не переходить в оборону. – Коллективные наказания в отношении деревень, где обнаружены повстанцы, применялись еще при пэкьу-вотане, в ходе освобождения Укьу-Тааса.

– Времена меняются. Правила, основанные лишь на исторических прецедентах, тоже должны меняться. – Тиму раздвинул жемчужные и коралловые нити и посмотрел Кутанрово в глаза. Его щеки зарделись, а глаза пылали, как два костра. – В первые дни завоевания, когда повстанцы атаковали отдельные группы воинов льуку, массовые казни могли быть оправданы, дабы не позволить Укьу-Тааса скатиться к абсолютному беззаконию. Но беспричинных нападений на льуку не случалось уже много лет…

– Это неправда. – Кутанрово потрясла головой и сделала несколько шагов к тронам, размахивая руками. – Мой двоюродный брат, храбрый и надежный наро, этим летом был подло убит трусливыми бунтовщиками…

– Я сказал – беспричинных! – воскликнул император.

Столь резкая реакция обычно робкого Тиму стала полной неожиданностью для чиновников и военачальников, как льуку, так и дара. Многие поразевали рты от изумления. Даже Кутанрово испуганно отшатнулась.

Тиму перевел дух и продолжил уже спокойнее:

– Так или иначе, никто в Киго-Йезу не нападал на воинов льуку. Наказание должно быть соразмерно преступлению.

– Жители этой деревни строили планы масштабного бунта, – возразила пришедшая в себя Кутанрово. – Возглавляла заговор коварная Надзу Тей. Ваш собственный указ предписывает карать за измену смертью.

– Вы приравниваете к измене хранение нескольких старых фигурок в память о людях, проявивших к женщине добрые чувства? Благодаря мудрой политике пэкьу, – Тиму указал на Танванаки, – коренное население теперь живет в гармонии с льуку. Люди вернулись к прежней обыденной жизни, безропотно платят дань и исполняют повинности. Ученые занимаются научной работой, а восстановленная система имперских экзаменов позволяет любому проявить себя на службе пэкьу. Убийство простых крестьян из-за безобидной женщины-ученого, тоскующей по прошлому, противоречит стремлениям пэкьу.

Все местные чиновники, а также – к удивлению Танванаки – изрядная доля танов льуку согласно закивали. Танванаки решила не перебивать супруга, пусть тот и вел себя непредсказуемо. Возможно, старые таны пользуются не такой уж большой поддержкой.

– Вы преуменьшаете тяжесть преступления Саво Рьото и Надзу Тей, – возразила Кутанрово.

Ей хотелось отхлестать по щекам танов, кивнувших в ответ на слова императора.

«Вы что, забыли, в каком мы положении? Нас окружают варвары, которые день и ночь мечтают о нашей гибели! Центральные острова могут в любой момент направить сюда войска – не верить же мирным обещаниям дара-рааки? Мы крайне далеко отошли от пути наших предков, а вы тут стоите и киваете, как будто так и надо».

Кутанрово поняла, что нужно напомнить всем о тяжести преступления.

– Тан-тааса брал у изменницы незаконные уроки, а потворствовала этому его собственная мать!

– С каких это пор тяга к знаниям – преступление? – спросил Тиму.

«Неужели пэкьу собирается отменить указ о запрете несанкционированного обучения? Это повлечет судьбоносные перемены в политике».

– В обход придворных учителей? Вас не беспокоит, что беззащитные дети льуку нахватаются лжи от коварных бунтовщиков? – Кутанрово буквально брызгала слюной, крича на Тиму. – Нет ничего опаснее для впечатлительного детского разума, чем несанкционированное обучение. Пэкьу, в юности имевшая дело с пронырливым учителем дара-рааки, знает это по себе. – Кутанрово посмотрела на Танванаки, надеясь понять, почему та позволяет своему супругу нести такой вздор.

Но пэкьу даже и бровью не повела.

Танванаки была застигнута врасплох. Тиму зашел слишком далеко, и ей следовало его остановить. Но она не понимала, откуда у мужа взялась вдруг такая смелость – он как будто накурился травы, пробуждающей удаль. Словно бы в дурном сне, она беспомощно смотрела, как Тиму наобум движется вперед.

– Можно ли приравнивать изучение каллиграфии, культуры Дара и изречений мудрецов ано к нападению? – спросил он. – Многие таны, наро и даже кулеки увлекаются местным искусством – пройдитесь по улицам Крифи и посмотрите сами. Уроки каллиграфии и рисования, чтение литературной классики в сокращении пользуются такой популярностью, что доходы так называемых информаторов десятикратно превышают те, что были у них при… старом режиме. Некоторые из собравшихся в этом зале потратили целые состояния, чтобы украсить свои дома предметами древности местного производства. Многие льуку уже читают и пишут логограммы, благодаря чему в сегодняшнем Крифи больше образованных людей, чем было до завоевания…

Голос Тиму сорвался, и ему пришлось взять небольшую паузу. Разговор о прежних временах заставил вспомнить об отце. Тот так и не понял, почему его старший сын готов был сдаться льуку, чтобы защитить жителей Руи и Дасу. «Отец, – хотелось закричать Тиму, – теперь ты видишь? Я поступил правильно!»

Но Тиму и сам понимал, что этого недостаточно. «Зубы на доску», – подумал он. Пришла пора стать тем добрым правителем, которого заслуживали люди, и говорить правду.

– Если местная культура настолько прочно вошла в жизнь льуку, – отдышавшись, продолжил он, – то стоит ли бояться, что местные учителя научат своих учеников чему-либо дурному?

Наставление детей, как льуку, так и дара, в Укьу-Тааса было весьма болезненной темой.

Когда Танванаки еще только начала полагаться на местных чиновников, пожиная первые плоды завоевания, многие таны выражали ей свои сомнения. Пэкьу Тенрьо изначально планировал истребить бо́льшую часть коренного населения и преобразовать их поля в пастбища. Танванаки изменила желаниям отца, позволив местным жить более или менее прежней жизнью, только под колпаком льуку. Как она сама