Как мы делали реформы. Записки первого министра экономики новой России - Андрей Алексеевич Нечаев

себя Минфин (что вскоре и случилось), чтобы иметь нормальный рабочий аппарат, и одновременно максимально урезать права и функции Министерства экономики, получив таким образом возможность реально командовать и полностью контролировать ситуацию. А в случае со мной такой вариант реализовать было крайне тяжело, потому что я был все-таки «ветеран движения», а он, при всем уважении, не стоял у истоков радикальной социально-экономической реформы. И он внутренне был готов меня, как говорится, сдать, не имея никаких претензий ни ко мне, ни к Министерству экономики, а просто для того, чтобы получить реальную власть.

Критика президента в мой адрес не прошла незамеченной в российской и зарубежной прессе. При этом тон публикаций был, скорее, в мою пользу. Например, одна крупная германская газета[3] писала 6 февраля 1993 года в статье, так и озаглавленной «Критика Ельциным министра Нечаева», что Ельцин в очередной раз подверг критике министра экономики Нечаева из-за его частичных ошибок в экономике в 1992 году. Газета отмечала, что Ельцин обвинил (и это было правдой) Министерство экономики и Центробанк в том, что они реализуют различные программы и проиграли в борьбе с инфляцией. Дальше газета совершенно справедливо указывала, что это попытка президента дистанцироваться от острых проблем (так даже назывался подзаголовок в статье: «Попытка президента дистанцироваться»). Авторы статьи делали затем довольно своеобразный вывод. Они писали, что «попытка президента уйти от ответственности и перенести ее на Нечаева является хорошим знаком, поскольку министр экономики относится как раз к тем, кто критиковал свободную выдачу кредитов Центральным банком и тот факт, что этот орган контроля за финансами ответственен не перед правительством, а перед парламентом». Далее газета продолжала, что хотя Ельцин критиковал также и Геращенко за решение выдать 3,5 триллиона рублей кредитов, но главным объектом его стратегического и популистского недовольства однозначно был Нечаев, который, однако, впоследствии мужественно выступил перед прессой и говорил среди прочего о сокращении дотаций сельскому хозяйству, угольной и пищевой промышленности.

Я действительно после этого тяжелого для меня заседания президиума правительства провел пресс-конференцию. Возможно, что она была плановой. Сейчас точно не вспомню. Говорил я о том, что мы недостаточно адекватно анализировали финансовое положение предприятий. Подчеркивал, что поставленная перед кабинетом задача по стабилизации финансовой системы в стране не была выполнена, но справедливо возлагал при этом вину не только на Совет Министров, но и на Центральный банк и Верховный Совет, которые как раз и предоставляли предприятиям значительные суммы в качестве льготных кредитов. «Коммерсантъ» 5 февраля 1993 года по итогам моей пресс-конференции писал: «Как заявил Нечаев, единственной возможностью стабилизировать финансовое положение российских предприятий и остановить кризис производства остался возврат к жесткой бюджетной политике». «Ужесточение бюджетной политики, которая, как считает Нечаев, – писала газета, – должна включать не только анализ предоставляемых налоговых и кредитных льгот, но и четкую систему лицензирования внешнеэкономической деятельности, будет базироваться на механизме банкротства, вводимого в действие с 1 марта». Кстати, после этой пресс-конференции меня некоторое время вновь обвиняли в желании провести ряд образцово-показательных банкротств.

Дискуссии по новой экономической политике

Критика критикой, а каждодневная работа продолжалась. В условиях некоторого разброда в правительстве и отсутствия единой линии мне отчасти пришлось взять на себя выработку предложений по экономической политике, которые стали предметом острых дискуссий. 9 февраля 1993 года состоялось большое совещание промышленников в Верховном Совете, где эти дискуссии выплеснулись на публику. Споры активно обсуждались в СМИ. Изложу их в версии статьи в газете «Коммерсантъ», опубликованной на следующий день по итогам совещания и достаточно точно отражающей позиции сторон. В частности, «Ъ» писал, что Министерство экономики и Центробанк имеют разные позиции относительно финансовой политики. Замечу, что это действительно было так, и в этом смысле критика президента имела под собой почву. Правда, направлена она была не совсем по правильному адресу, поскольку ЦБ контролировался Верховным Советом и с министром экономики мог свою политику и не согласовывать. Даже президенту было в той ситуации непросто добиться, чтобы ЦБ проводил единую финансовую политику с правительством. Далее «Ъ» писал, что в ходе встречи выявились серьезные несоответствия в позициях министра экономики Андрея Нечаева и председателя ЦБ Виктора Геращенко. «По мнению Нечаева, – излагал мою позицию «Ъ», – структурную политику необходимо проводить за счет активного маневрирования экспортно-импортными пошлинами, введения более дифференцированного налогового обложения, активной амортизационной политики. Нечаев отметил, что правительству необходимо вернуться к жесткой кредитной и финансовой политике, так как борьба со спадом производства посредством кредитной эмиссии приводит к усилению инфляции». «Г-н Геращенко, – писала газета, – как выяснилось, придерживался противоположной точки зрения на роль эмиссионной политики. Он заявил, что для реструктуризации экономики России в условиях кризиса просто нет других возможностей финансирования, кроме денежной эмиссии».

Верховный Совет – родные стены для Виктора Владимировича Геращенко, и там он говорил гораздо более откровенно, чем, скажем, у президента или на заседании правительства. Из материалов совещания видно, что это была действительно сознательная политика ЦБ. Он искренне считал, что целесообразно поддерживать предприятия путем эмиссии, даже если платой за это станет инфляция.

Еще раз подчеркну, что на таком фоне критика президента в мой адрес именно по этому поводу выглядела, конечно, странно. Просто в отсутствие Гайдара я действительно играл достаточно заметную роль и был, пожалуй, одним из идеологов экономической политики правительства. В этом смысле как объект критики был для президента естественен и интересен. Критиковать Геращенко означало усиливать конфронтацию с Верховным Советом. Черномырдин и Федоров проработали в правительстве недолго и мало что успели сделать. Министр финансов Барчук был фигурой важной, но не публичной и малозаметной. Чубайс сосредоточился на развертывании приватизации. Шумейко и Хижа формально курировали многое, но реальными рычагами не обладали, а главное, не могли претендовать на роль идеологов экономической реформы. Так и методом исключения объектом критики за разгул инфляции оказывался министр экономики Нечаев.

Тем временем дискуссии о будущей экономической политике нарастали. Чтобы не излагать собственную позицию и предложения моих оппонентов самому с невольными элементами субъективизма, прибегну вновь к цитированию прессы.

Тот же «Коммерсантъ» в статье от 23 февраля 1993 года, называвшейся «Чего ждать от власти», писал, что «в отличие от идейно-монолитного радикального кабинета Егора Гайдара, первоначально имевшего четкий план действий, формирование экономической стратегии правительства Виктора Степановича Черномырдина пока еще далеко от своего завершения. Более того, в высших органах исполнительной власти параллельно существуют и ведут достаточно жесткую борьбу три взгляда на антикризисную программу, выразителями которых стали вице-премьер Борис Федоров, председатель ЦБ Виктор Геращенко и министр экономики Андрей Нечаев». «Ъ» так характеризовал основные различия в наших подходах: «Защитники жесткого сценария – Борис Федоров и группа Евгения Ясина – ориентировались на