Политические сочинения. Том II. Социальная статика - Герберт Спенсер

животными низших пород, чем обеспечивает себе постоянный источник возбуждения. Все это опять-таки неизбежно. Мы видели, что страсти дикого действуют безразлично как относительно животных, так и относительно себе подобных, заставляют его постоянно обижать своих ближних и приводят к бесконечному антагонизму. Антагонизм этот проявляется в ссорах отдельных лиц, в родовых битвах, во вражде между кланами и в войнах между народами. Сделавшись врагами между собой настолько же, насколько они были врагами низших пород, люди питают в себе прежние наклонности и тогда, когда потребность в них уже исчезла в значительной степени.

Итак, человеческие свойства изменяются медленно потому, что находятся под влиянием условий, которые тянут их в противоположные стороны. Воспитание, какое дает им общественная жизнь, развивает в них симпатические чувства, а потребность защищаться при покушениях на их благосостояние со стороны зверей, других людей и целых обществ питает старые чувства, убивающие симпатию. Поэтому свойства человека совершенствуются только тогда, когда влияния первого рода преобладают, и притом лишь в размере такого преобладания. Между племенами, которые постоянной враждой поддерживают в своей среде антисоциальные свойства, никакой прогресс не возможен. Но там, где война людей между собой и с низшими породами перестала быть постоянной или сделалась назначением только части народа, там общественная жизнь перевешивает влияние стимулов, приводящих к одичанию, и появляется прогресс.

При таком взгляде на дело цивилизация уже не будет представляться нам правильным процессом, действующим по определенному плану; мы увидим в ней скорее развитие скрытых в человеке способностей, проявляющихся наружу под влиянием благоприятных обстоятельств, возникновение которых от времени до времени, заметьте, неизбежно. Эти сложные влияния, на которых основывается высший порядок явлений природы, – особенно в мире органическом – действуют, подчиняясь закону вероятностей. Растение производит тысячи семян. Бо́льшая их часть разрушается существами, питающимися растительной пищей, или падает на места, где они не могут развиваться. Молодые растения, которые развились из принявшихся семян, в значительном числе заглушаются соседями; другие гибнут от насекомых или съедаются животными; в среднем уровне только одно из них производит вполне развившееся растение своего вида; избегнув всяких опасностей, оно опять-таки разовьет в себе достаточное количество зрелых семян для продолжения видовой жизни. То же самое мы найдем и у всяких других созданий. Кетле доказал, что это явление повторяется и в жизни человека. Наконец, тем же путем зарождаются и растут общества. Семена цивилизации, развившиеся при первобытном человеке и рассеиваемые по земле при его размножении, наверное, со временем там и сям попадут в условия, благоприятные для дальнейшего роста; несмотря ни на какие порчи и истребления, в случае развития будет довольно, чтобы наконец породить цивилизацию, которая переживет все разрушительные влияния и достигнет совершенства.

§ 4. Прежний хищнический инстинкт, продолжая существовать после выполнения своего первоначального назначения, задерживает цивилизацию, порождая условия, несогласные с общественной жизнью; но в то же время инстинкт этот служит ей, очищая землю от низших человеческих рас. Силы, которые создают великое дело совершенного счастья, не принимая в расчет никаких случайных страданий, истребляют те части человечества, которые стоят препятствием на их пути; эти силы совершают свое дело с той же непреклонностью, с какой они истребляют хищных животных и стада бесполезных жвачных. Препятствие устраняется – все равно, в чем бы оно ни состояло: в людях или животных. Дикий человек заступил место животных более низкой породы; когда же он остается слишком долго диким, то должен в свою очередь уступить форме более совершенной. В большей части случаев действительно так и бывает. В самом деле, какие свойства нужны завоевательному племени? Ему нужна или многочисленность, или усовершенствованное военное искусство: то и другое служит признаком прогресса. Многочисленность указывает на предшествующую цивилизацию; недостаточность пространства для охоты породила необходимость земледелия, а с тем вместе и возможность более многочисленного населения: отдаленность от других племен сделала войну менее частой и предупредила постоянное истребление родов; случайное превосходство над соседними племенами привело к их окончательному подчинению и порабощению. Во всех этих случаях мирные отношения между людьми принимают бо́льшие размеры, и начинается прогресс. Очевидно, что в первые времена завоеваний покорение одного народа другим, в сущности, заключало в себе победу человека, способного к общественной жизни, над неспособным, или, выражаясь точнее, человека более приспособленного над менее приспособленным.

Недостаток симпатических чувств, непосредственно мешавший развитию цивилизации, посредственно помогал этому развитию еще и в другом отношении. Именно – помощь была оказана введением рабства. Утверждают, что лишь такое сильное принуждение, какое порождено было крепостным владением, могло развить в человеке прилежание в необходимых для него размерах, и, по-видимому, это мнение близко к истине. Образ жизни первобытного человека лишал его упомянутой способности, и, как видно из отдельных случаев, только самая строгая дисциплина, подчинявшая себе человека в течение многих поколений, была в состоянии довести его до того, что он добровольно покорился условиям своего нового существования. Если это справедливо, то варварский эгоизм, поддерживавший эту дисциплину, должен был иметь хорошее влияние, несмотря на сопряженное с ним радикальное зло.

Пусть читатель не приходит в ужас. Пусть он не опасается, что, согласившись с таким положением, мы будем извинять новые нарушения человеческих прав. Человек, который вздумает принять на себя роль природы в этом деле и захочет подвергнуть такой дисциплине ленивых негров и других людей, не должен воображать, что примеры подобных дел в прошедшем оправдывают его. При правильном понимании эти «примеры» никак не могут служить прецедентами. Существует период цивилизации, в течение которого сильный занимает место слабого путем насилия, где такие явления и принуждение к крепостному труду вообще полезны; но тогда подобные жизненные отношения порождаются самородно и неизбежно. Покоряя и порабощая своих ближних, люди не руководствовались в этих случаях холодно обдуманными выводами о намерениях природы, они не подавляли своих хороших чувств для того, чтобы служить делу цивилизации. Они так были устроены, что мало заботились о страданиях, которые причиняли, обыскивая для себя удовлетворение; напротив, достижение господства и владение людьми казалось им почетным. Но раз является у людей способность понимать, что порабощение и тирания заключают в себе несправедливость, и как скоро чувства, которым они противны, будут достаточно сильны для их уничтожения, всякое насилие и рабство должны прекратиться. Вопрос этот находится в прямой зависимости от степени развития в людях нравственного чувства, т. е. от степени их приспособления к общественному состоянию. Неспособность понимать, что дурно истреблять и обращать в рабство низшие породы, предполагает грубое состояние человеческих симпатий и сознания своих прав. Притеснение, какое люди в этом случае причиняют и какому сами подвергаются, не вредит их свойствам, не замедляет рост чувств,