Истина - Эмиль Золя
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Черезъ мѣсяцъ Луиза вышла замужъ за Жозефа, а Capa за Себастіана. Обѣ свадьбы носили гражданскій характеръ и были отпразднованы въ одинъ день. Новая благодатная — жатва понемногу созрѣвала на плодородной нивѣ, засѣянной сѣменами будущаго и тщательно воздѣланная, очищенная отъ сорныхъ травъ суевѣрія и невѣжества.
II
Прошло нѣсколько лѣтъ. Маркъ продолжалъ свою дѣятельность и въ шестьдесятъ лѣтъ не утратилъ энергіи, а продолжалъ все съ тою же горячностью бороться за истину и справедливость, какъ и въ первые годы своей юности. Однажды онъ отправился въ Бомонъ, чтобы повидаться съ Дельбо, который, увидѣвъ его, воскликнулъ:
— Знаете, вчера я былъ пораженъ странной встрѣчей: я возвращался домой въ сумерки по бульвару Жафръ и увидѣлъ передъ собою человѣка, приблизительно вашихъ лѣтъ, но въ очень обтрепанномъ платьѣ… При свѣтѣ фонаря у кондитерской, на углу улицы Гамбетты, мнѣ показалось, что этотъ человѣкъ былъ никто иной, какъ братъ Горгій…
— Какъ, нашъ Горгій?
— Да, да, тотъ самый братъ Горгій, но только на немъ была одѣта не ряса, а грязный, старый сюртукъ, и онъ шелъ, пробираясь вдоль стѣны, и походилъ на голоднаго, бродячаго волка… Онъ, вѣроятно, вернулся втихомолку и живетъ въ какомъ-нибудь углу, нагоняя страхъ на своихъ бывшихъ сообщниковъ и тѣмъ добывая себѣ средства къ существованію.
Маркъ былъ очень удивленъ и не сразу отвѣтилъ.
— О, вы навѣрное ошиблись! Горгій слишкомъ боится за свою шкуру, чтобы рисковать попасть на каторгу; если послѣдній приговоръ будетъ отмѣненъ, то ему не избѣжать наказанія.
— Вы очень ошибаетесь, мой дорогой другъ, — сказалъ ему Дельбо. — Ему нечего бояться: послѣ преступленія прошло десять лѣтъ, и убійца маленькаго Зефирева можетъ теперь спокойно разгуливать по улицамъ. Впрочемъ, возможно, что я и ошибся. Во всякомъ случаѣ для нашего дѣла возвратъ Горгія не имѣетъ никакого значенія. Что можетъ онъ намъ сообщить, чего бы мы не знали?
— Конечно, ничего. Онъ столько вралъ, что и теперь не скажетъ правды. Та истина, которую мы ищемъ, которая намъ дорога, — не онъ намъ ее повѣдаетъ.
Маркъ иногда навѣщалъ Дельбо, чтобы поговорить съ нимъ о дѣлѣ Симона, которое все еще не было разъяснено и тяготило умы честныхъ людей, лежало темнымъ пятномъ на совѣсти всей страны. Хотя о немъ и перестали теперь говорить, но оно отравляло самосознаніе народа, какъ медленный ядъ, отъ котораго нѣтъ спасенія. Два раза въ годъ Давидъ пріѣзжалъ въ Бомонъ, чтобы повидать Дельбо и Марка и узнать, нѣтъ ли надежды на полное оправданіе брата; помилованіе не удовлетворяло его: онъ продолжалъ добиваться возстановленія чести невинно-осужденнаго. Всѣ его приверженцы были увѣрены въ томъ, что если приговоръ, произнесенный въ Розанѣ будетъ кассированъ, дѣло кончится полнымъ оправданіемъ Симона; всѣ ихъ старанія были направлены теперь къ тому, чтобы найти поводъ для кассаціи. Какъ и въ первый разъ, такой поводъ существовалъ, но доказать его было очень трудно. Дѣло въ томъ, что Граньонъ снова рѣшился сдѣлать незаконный поступокъ: онъ показалъ на этотъ разъ не письмо Симона съ поддѣльною подписью, а письменную исповѣдь того рабочаго, умершаго въ госпиталѣ, который будто бы по просьбѣ учителя сдѣлалъ фальшивый штемпель школы братьевъ; эта исповѣдь была отдана сестрѣ милосердія при госпиталѣ самимъ рабочимъ, наканунѣ его смерти. Не было сомнѣнія, что Граньонъ носилъ эту исповѣдь при себѣ и показывалъ ее нѣкоторымъ присяжнымъ и судьямъ, говоря, что онъ не хочетъ показать ее на судѣ, чтобы не запутать въ дѣло сестру милосердія, монахиню; онъ добавлялъ, однако, что, если дѣло приметъ нежелательный оборотъ. онъ предъявитъ эту исповѣдь публично. Теперь понятно было, почему присяжные не рѣшились вынести оправдательный приговоръ; они были точно также обмануты, какъ и присяжные въ Бомонѣ, и полагали, что поступаютъ по совѣсти, обвиняя Симона. Маркъ и Давидъ вспоминали о нѣкоторыхъ вопросахъ, поставленныхъ присяжными, которые имъ показались тогда очень странными, но которые были вполнѣ объяснимы, если допустить, что они знали объ исповѣди этого рабочаго, публичное обнародованіе которой было нежелательно. И вотъ они осудили! Дельбо всѣми силами старался добыть этотъ документъ, предъявленіе котораго немедленно вызвало бы кассацію приговора. Но получить этотъ документъ имъ до сихъ поръ не удавалось, несмотря на всѣ ихъ розыски. Въ послѣднее время они возлагали всѣ свои надежды на одного изъ присяжныхъ, доктора Бошана, котораго одолѣвали такія же угрызенія совѣсти, какъ и архитектора Жакена при первомъ процессѣ; онъ былъ увѣренъ, что исповѣдь рабочаго была подложна. Докторъ Бошанъ не былъ клерикаломъ, но его жена поклонялась іезуитамъ, и мужъ не хотѣлъ ее огорчить своими разоблаченіями. Приходилось еще ждать.
По мѣрѣ того, какъ время двигалось впередъ, настроеніе умовъ измѣнялось къ лучшему, благодаря постепенной эволюціи въ сферѣ общественной жизни. Свѣтское образованіе, искоренявшее суевѣрія и невѣжество, возрождало всю Францію и создавало новыхъ людей при помощи народныхъ учителей и начальныхъ школъ. Школа была тѣмъ центромъ, откуда исходилъ свѣтъ; ея вліяніе сказывалось въ каждой новой благодѣтельной реформѣ, въ каждомъ шагѣ на пути къ истинной солидарности и мирнаго развитія народа. Многое, что казалось невозможнымъ наканунѣ, приводилось внезапно въ исполненіе, и обновленная нація сознательно отрицала ложь и стремилась къ истинѣ и справедливости.
При новыхъ выборахъ Дельбо побѣдилъ Лемарруа, бывшаго депутата радикальной партіи и столько лѣтъ занимавшаго постъ мэра города Бомона. Казалось, что этотъ другъ Гамбетты никогда не будетъ смѣненъ, такъ какъ олицетворялъ собою требованія средняго большинства. Но понятія измѣнились; буржуазія потеряла свой авторитетъ, слишкомъ явно выказавъ свои хищническія стремленія; она хотѣла поработить народъ, чтобы удержать за собою привилегіи, и Лемарруа являлся характернымъ представителемъ этого класса, готоваго на всякую реакцію для сохраненія власти. Народъ мало-по-малу начиналъ сознавать свою силу; благодаря разумному обученію, онъ проснулся отъ своей вѣковой спячки и обнаружилъ такую мощь и такую неподкупную энергію, бороться съ которой было не подъ силу вымиравшей буржуазіи. Торжество Дельбо сразу выяснило новое направленіе умственной жизни Франціи; этого человѣка, когда-то оплеваннаго за дѣло Симона, теперь окружалъ лучезарный ореолъ борца за правду, истину и справедливость.
Вскорѣ явилось еще другое, весьма яркое доказательство новаго общественнаго теченія — полная перемѣна фронта депутата Марсильи. Прежде онъ входилъ въ составъ радикальнаго министерства; затѣмъ, послѣ осужденія Симона, перешелъ на сторону умѣреннаго большинства; теперь же онъ снова высказывалъ самыя крайнія мнѣнія, и ему удалось быть вновь избраннымъ, благодаря тому, что онъ пристроился къ побѣдному шествію Дельбо. Въ этомъ округѣ побѣда, впрочемъ, не была окончательно на сторонѣ свободомыслящихъ: между прочими депутатами былъ выбранъ и Гекторъ де-Сангльбефъ, откровенно высказывавшій свои реакціонные взгляды. Но такова уже особенность смутнаго времени: успѣхомъ пользуются люди вполнѣ опредѣленнаго образа мыслей; но люди неясные, неискренніе не могутъ разсчитывать на успѣхъ. Такимъ образомъ рядомъ съ Гекторомъ де-Сангльбефомъ былъ избранъ Дельбо, осмѣлившійся когда-то открыто защищать Симона. Послѣ приговора въ Розанѣ всѣ симонисты почти поголовно пострадали за то, что твердо стояли на сторонѣ правды и справедливости. Ихъ всячески оскорбляли и преслѣдовали, и положеніе большинства изъ нихъ было очень незавидно. Дельбо потерялъ всѣхъ своихъ кліентовъ: никто не смѣлъ поручать ему ни одного дѣла; Сальванъ лишился мѣста; Маркъ впалъ въ немилость, и его перевели изъ Мальбуа въ захолустное мѣсто — въ Жонвиль; за этими людьми, бывшими на виду, стояло еще множество другихъ, которые претерпѣвали всякія лишенія за то, что осмѣлились остаться честными людьми! Несмотря, однако, на перенесенные удары, на всеобщее недоброжелательство, эти люди снова принялись за дѣло и работали молча, въ сторонѣ, ничѣмъ не обращая на себя вниманія, ожидая съ увѣренностью, что часъ возмездія наступитъ. И онъ наступилъ: правда побѣдила ложь, и одинъ изъ самыхъ выдающихся защитниковъ истины, Дельбо, одержалъ побѣду надъ Лемарруа, чья подлая политика состояла въ томъ, что онъ никогда не высказывался ни за, ни противъ Симона, изъ страха потерпѣть неудачу на выборахъ. Слѣдовательно, въ общественномъ мнѣніи совершился громадный переворотъ, и человѣческое разумное мышленіе одержало значительную побѣду. Сальванъ тоже испыталъ большую радость: одного изъ его учениковъ назначили директоромъ нормальной школы вмѣсто Морезена, который былъ уволенъ за неспособность; старикъ скромно торжествовалъ эту побѣду въ своемъ уютномъ садикѣ, окруженномъ цвѣтами; онъ радовался не униженію противника, но успѣху своего дѣла, которое теперь находилось въ надежныхъ рукахъ. Наконецъ самъ Де-Баразеръ призвалъ къ себѣ Марка и предложилъ ему мѣсто въ Бомонѣ: старикъ почувствовалъ, что теперь можетъ смѣло исправить свою бывшую несправедливость, и это доказывало, что дѣла приняли дѣйствительно благопріятный оборотъ. Маркъ отъ души этому порадовался, но отъ мѣста отказался, не желая разстаться съ Жонвилемъ, гдѣ работа его еще не была окончена. Замѣчались и другія знаменія времени. Префектъ Энбизъ былъ замѣщенъ другимъ, очень развитымъ и энергичнымъ человѣкомъ, который сейчасъ же потребовалъ смѣщенія Депеньвилье, превратившаго ввѣренное ему учебное заведеніе въ какую-то духовную семинарію. Самъ ректоръ Форбъ, попрежнему углубленный въ свои занятія древней исторіей, долженъ былъ принять кое-какія мѣры для оздоровленія среднихъ школъ и для устраненія клерикаловъ отъ вліянія на начальныя школы. Генералъ Жарусъ, получившій отставку, совсѣмъ покинулъ Бомонъ, хотя состоялъ тамъ домовладѣльцемъ: онъ не могъ выносить новыхъ вѣяній, охватившихъ общество, и не хотѣлъ жить рядомъ со своимъ замѣстителемъ, республиканскимъ генераломъ, который исповѣдывалъ очень свободныя убѣжденія. Бывшій слѣдственный судья Дэ умеръ отъ угрызеній совѣсти, несмотря на свое публичное покаяніе во время процесса въ Розанѣ; прокуроръ республики, Рауль де-ла-Биссоньеръ, создавшій себѣ блестящую карьеру въ Парижѣ, потерпѣлъ крушеніе благодаря какому-то грандіозному мошенничеству, въ которое былъ замѣшанъ. Бывшій предсѣдатель суда ходилъ, повѣся голову; онъ постарѣлъ и пожелтѣлъ, и вѣчно оглядывался, боясь, какъ бы ему кто-нибудь не плюнулъ въ лицо: знакомые уже давно перестали ему кланяться.