Набег язычества на рубеже веков - Сергей Борисович Бураго

Наконец мы подошли к описанию методики, призванной обнаружить мелодию стиха как универсальную (слагающуюся из звучания всех звуков поэтической речи и пауз) его характеристику. Прежде всего каждую из описанных групп, а также паузу мы наделяем числовым эквивалентом в порядке возрастающей звучности: «1» – пауза', «2» – п, т, к, ф; «3» – ш, щ, ч, ц, с, х; «4» – г, б, д, з, ж; «5» – р, л, м, н, в, й; «6» – безударный гласный', «7» – ударный гласный.

Разумеется, эта классификация с точки зрения акустической фонетики грубовата, и все же она точнее тех четырех классов, на которые разделил звуки Л. Блумфилд. Вообще же, всякая классификация есть своего рода огрубление, объединение по общим признакам в ущерб свойственной каждому элементу неповторимости и своеобразию. Однако стремление к абсолютной точности в отношении единичного элемента ведет к полной невозможности увидеть общее: за деревьями не виден лес, за листком не видно дерево, и процесс этот бесконечен.

Избранный нами «масштаб» основан на традиционном и хорошо ощутимом слухом делении согласных на «глухие», «звонкие» и т. д., гласных – на ударные и безударные, и в этом, как нам кажется, есть разумная простота. Мы, конечно, могли бы исходить из данных реального физического звучания стиха, т. е. акустически проанализировать магнитофонную запись, сделанную одним или несколькими чтецами. Однако уточняя абсолютный уровень звучности каждого элемента, мы потеряли бы возможность объективное звучание текста отличить от субъективного интонирования чтеца, а это сделало бы немыслимым соотнесение мелодии и семантики текста; задаваясь целью уточнения частного, мы безнадежно удалялись бы от гармонии целого.

Приняв за основу наши семь уровней звучности, мы легко можем определить и общий уровень звучности каждого стиха: это не что иное, как среднее арифметическое от суммы числовых обозначений звучности и общего количества звуков в строке:

Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит – 12656 565 4572 1265711262756 3753625736211.

Исключая паузы («1»), получается: 151/32 = 4,72.

Однако нам следует помнить и о значении паузы. Длительность ее в стихе может быть различной, и нам нужно это учитывать, тем более, что чаще всего, как и в этом примере, она определена синтаксически. Мы допускаем, что в расстановке пауз может проявиться и известного рода субъективность исследователя, зависящая от его непосредственного прочтения текста, но эта субъективность коснется только синтаксически немотивированных пауз или их долготы, потому на фоне объективных данных, зависящих от уровня звучности всех звуков строки, эта субъективность окажется минимальной и не сможет исказить общей картины. Другое дело, если бы мы взялись учитывать сильное и слабое ударение: здесь субъективность прочтения достигла бы своего апогея, и мало бы нам помог «объективный» синтаксис. Числовое выражение паузы мы видим в среднем арифметическом от суммы общего количества пауз и суммы реально звучащих гласных и согласных. В нашем примере 6 пауз, следовательно, «поправка на паузу» составит 6/32 = 0,19 единицы звучности. Общий уровень силы (= звучности = высоты), таким образом, составляет выражение: 4,72 + 0,19 = 4,91. И еще, каждое стихотворение, строфа или ее графическая разбивка в начале предполагает паузу – первый взмах дирижерской палочки, момент настроя на звучание поэтической речи, поэтому наша числовая запись пушкинской строки и началась с «1».

Но что же такое это выведенное нами число «4,91»? Само по себе оно значит мало, лишь то, что общее звучание строки приближается к уровню звучания сонорного («5»), т. е. согласного, при произнесении которого определяющую роль играет голос. Но подлинное смысловое значение нашего числа выявится только в его сопоставлении с уровнем звучания всех строк стихотворения и в его сопоставлении с семантикой звучащей поэтической речи.

Понятно, что, зная звучность каждой строки, легко определить средний уровень звучности всего произведения: это среднее арифметическое от суммы числовых значений звучности каждой строки и общего количества строк в стихотворении. Вот расчет уровня звучности стихотворения А. С. Пушкина «Пора, мой друг, пора…»:

Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит (4,91)

Летят за днями дни, и каждый час уносит (5,00)

Частичку бытия, а мы с тобой вдвоем (4,83)

Предполагаем жить, и глядь – как раз умрем. (4,84)

На свете счастья нет, но есть покой и воля. (4,81)

Давно завидная мечтается мне доля – (5,27)

Давно, усталый раб, замыслил я побег (5,00)

В обитель дальную трудов и чистых нег. (4,83)

Средний уровень звучности стихотворения равен: (4,91 + 5,00 + 4,83 + 4,84 + 4,81 + 5,27 + 5,00 + 4,83): 8 = 4,94. Это и есть точка отсчета, необходимая для нашего анализа.

Но тут закономерно возникает недоумение и даже протест: музыка стиха, мелодия – это действительно интересно и важно… Но что нового могут сказать нам эти цифры о пушкинском шедевре, да и не кощунство ли превращать слова гениального поэта в какое-то абстрактное «4,94»? Это недоумение и этот протест вполне оправданы: абстрагируясь от художественного текста, мы теряем живое ощущение поэзии. Кстати, также обстоит дело и со всевозможными таблицами и процентными вычислениями, учитывающими соотношение различных размеров или различных тропов в творчестве поэта. Огромная затрата труда и энергии на вычисления разбивается о стену чувственной невосприимчивости результатов такого анализа. Спорить с этим нельзя: анализ произведения искусства, обращенного одновременно и к рассудку, и к чувству человека, не может игнорировать чувственное восприятие как таковое. Тем более, что мы собираемся обнаружить сокрытую напевность, стиха, его внутреннюю музыкальную сущность, т. е. то, что воспринимается подсознательно, что может чувствоваться, а не декларироваться. Словом, наша мелодия стиха должна приобрести при анализе форму, воспринимаемую не только рассудком, но и чувством.

Эта форма есть построенный на основе числовых эквивалентов уровня звучности (= силы = высоты) каждого стиха дискретный график всего произведения. Наша мелодия, таким образом, приобретет необходимую и доступную чувственному восприятию пространственно-временную характеристику, и мы получаем возможность непосредственно соотносить динамику уровня звучности и семантику художественного текста. Соотнесение же этих двух компонентов ведет к углублению понимания реального смысла произведения.

Графический метод, к которому мы обращаемся в нашей работе, впервые в отечественном стиховедении встречается в трудах А. Белого. Наиболее разработанный и законченный его вариант представлен в книге «Ритм как диалектика». Описанию этого метода посвящена и небольшая глава, вошедшая в книгу В. М. Жирмунского «Теория стиха»131.

Ориентирующийся на русскую формальную школу В. М. Жирмунский прежде всего не мог принять методологии стиховедческих работ Андрея Белого вообще и его графического метода, в частности. «Наименее удачная часть «Символизма», – писал В. М. Жирмунский, – это графический метод и связанные