История спасения - Елена Другая

Он должен был радоваться, что офицер оказался жив, а вовсе не упрекать его. Ведь Краузе в самом деле был тяжело ранен, потом долго болел, а его тело носило на себе следы полученного увечья.

— Извини, — слабым голосом пробормотал парень. — Там, в корзинке, хлеб из моей пекарни и сыр…

— Я сейчас поставлю чайник!

Стефан тут же вскочил и захлопотал у плиты. Равиль уныло огляделся. Обстановка в сторожке была откровенно убогой, между тем здесь было чисто и даже уютно. Окинув взглядом искривленную фигуру мужчины, Равиль почувствовал, как сердце пронзила острая жалость…

Однако он встряхнулся. Нельзя было показывать, что ему жаль офицера, тому бы это точно не понравилось. Стефан был одет в рабочие штаны и сорочку из холста. Куртку из грубого серого сукна он снял и повесил на спинку стула. Вскоре он поставил на стол две чашки с кипятком и заварку и присел за стол, пригласив Равиля. В душе парня тем временем произошел всплеск счастья, и он с обожанием уставился на мужчину, пожирая того глазами.

Стефан посмеивался над ним, угостился привезенным хлебом и сыром, похвалил, сказал, что очень вкусно.

— Ну, рассказывай, как же ты тут живешь? — горячо попросил Равиль.

Сдержанно улыбаясь, Стефан неохотно и скупыми словами поведал ему свою историю.

Он пролежал в военном госпитале около года, долго не мог ходить, истратил на лечение и сиделок все средства, какие у него были. Едва офицер встал на ноги, деньги закончились, и его выписали — иди на все четыре стороны.

Тогда он сам обратился в эту частную клинику. Ее заведующий был психиатром, лечившим в свое время мать Стефана, которая после смерти дочери долго пребывала в тяжелой депрессии. Тот охотно принял младшего Краузе, ведь его семью знал очень давно.

И вот уже пять лет Стефан жил при клинике. Сначала как пациент, а потом попросил себе службу, перебрался в сторожку и с тех пор следил за чистотой на участке, прочесывал грабельками лес, подметал дорожки, чинил изгороди и следил за высаженным на заднем дворе клиники молодым фруктовым садом. Работа была на свежем воздухе ему нравилась, равно как и уединение от всех и всего. Деньги, правда, платили небольшие, но это его устраивало, ведь тут кормили и предоставили отдельное жилье.

— Впервые за долгие годы на душе у меня относительный мир и покой, и я живу в согласии с собой, — искренне признался он. — Никто ко мне не лезет. Еду я беру на кухне, стирку отношу в прачечную, а если хочу пообщаться или поиграть в шашки или шахматы, то отправляюсь в комнату отдыха к мужчинам. В клинике есть душ с горячей водой, добрые поварихи, библиотека. Рай, в общем.

— Но погоди, — округлил глаза Равиль, — я ведь понимаю, что в заведении живут сумасшедшие! Как же ты с ними общаешься, в шахматы играешь?

— Так и сам я не в себе, — повел здоровым плечом Стефан. — Здесь много людей, потерявших близких и побитых войной. Но это не означает, что они перестали быть людьми. У каждого из нас в голове свои тараканы. Лично я еще до Освенцима ощущал, что точно не в своем уме, часто себя неадекватно вел и чувствовал, что с ума сведет меня эта война. Вот теперь, когда все закончилось, пытаюсь понемногу прийти в себя. Но все равно я ужасаюсь своего чудовищного прошлого, боюсь, что меня узнают и покажут пальцем — это он уничтожил тысячи евреев в концлагере. Боюсь до такой степени, что хоть в землю зарывайся. Но смерть не берет меня, а небо не принимает. Еще, видимо, придется жить и мучиться.

Вальд, выслушав его, с глубокой печалью осознал, что не получится у него, как он мечтал, забрать офицера Краузе к себе домой, окружить его там вниманием и заботой. Стефан не захочет отсюда уехать. Можно, пожалуй, даже пока и не поднимать этот вопрос.

Они оба сейчас вели себя достаточно скованно и смущенно поглядывали друг на друга. Чтобы немного расшевелить и развеселить Равиля, Стефан принялся рассказывать историю о настоящем сумасшедшем, который обитал в стенах этой клиники.

— Жил-был один преподаватель, ничем не примечательный и не очень одаренный. Читал лекции по бухгалтерии в женском колледже. И вот однажды он поскользнулся на лестнице и сильно ударился головой о ступеньку. Отлежался дома за несколько дней и вскоре вернулся на работу. Встал перед своими студентками за кафедру, вскинул руку и вдруг на чистейшем немецком принялся шпарить речь Гитлера, даже его же голосом, призывая всех срочно встать под ружье и идти завоевывать мир. Орал, говорят, аж с пеной у рта. Отправили его в психушку, где он заявил, что в него вселилась душа Адольфа Гитлера и теперь управляет всем его телом и сознанием, требует, чтобы он продолжил дело великого фюрера. Весь прикол в том, что до травмы это был тихий и добродушный человек, увлекался садоводством, возился с детишками, а у него их трое. А самое интересное, что его мама и жена в один голос утверждают, что до падения он не знал ни слова по-немецки! Вот, что хочешь, то и думай! Лично я считаю данный случай весьма странным и побаиваюсь этого человека. А он ведь порой навещает меня здесь, в сторожке, приходит узнать как живется истинным арийцам и убеждает меня вновь надеть офицерский мундир. А самое жуткое, что он откуда-то узнал мою настоящую фамилию! Ведь во всех документах я прохожу под вымышленным именем. А он меня называет — Краузе. Но он не немец, и я уверен, что нигде и никогда ранее с ним не пересекался. Наш профессор уже четыре года изучает этот феномен. Иногда наш фюрер ходит спокойный, а когда вдруг его охватывает бешеная жажда завоевывать мир, и он начинает бесноваться и, срывая глотку, толкать речи; его тогда хватают санитары и утаскивают в палату для буйных. Короче, если душа Гитлера действительно вселилась в бедолагу, то им обоим крупно не повезло…

Равиль с удивлением выслушал историю и от души посмеялся над горе-фюрером. Да и было, признаться, над чем призадуматься. Чем черт не шутит, вдруг на самом деле существует переселение душ? Сначала он было развеселился, а потом вдруг не на шутку встревожился.

— Так ты говоришь, что он приходит сюда? Стефан, а что если он увидит меня, признает во мне еврея, а у меня это написано на роже, и ринется уничтожать? Потребует засунуть меня в печку?

— Ну, я еще пока что не разучился убивать! — коварно усмехнулся немец и успокаивающе погладил своего друга