Формирование института государственной службы во Франции XIII–XV веков. - Сусанна Карленовна Цатурова

указа были исключены служители двух ведомств — Палаты счетов и Казначейства, без содействия которых король явно уже не мог обойтись, и потому они добились привилегии для себя, причем на основании «их постоянной службы в наших делах и большими трудами»[1761]. Поэтому, желая заручиться поддержкой чиновников, корона, в следующий раз прибегнув к той же мере — приостановке выплаты жалованья на год, издает указ, в котором детально описаны нужды казны, связанные с войной «на суше и на море», а главное, содержится прямой призыв добровольно оказать королю «помощь и поддержку» (aide et subside), «по разуму и по естественному праву» (de raison et de droit naturel)[1762]. Реакция на этот указ мной не обнаружена, однако хотелось бы обратить внимание на использованную в нем риторику, которая отвечала самоощущению чиновников, поскольку взывала к их естественной заинтересованности в поддержании короны Франции и таким образом исходила из неразрывной связи чиновника с государством. Характерно, что аналогичная мера — приостановка жалованья чиновникам на полгода, с ноября 1358 до Пасхи 1359 г. — подкреплялась в указе подобной риторикой: огромные «расходы, траты и взносы», каковые корона не в состоянии осуществить «без помощи чиновников»[1763].

Однако со второй половины XIV в. все чаще власть наталкивалась на солидарное сопротивление корпораций служителей короны. Поэтому временно сократив количество оплачиваемых нотариусов в Канцелярии ради выкупа из плена короля и ввиду невозможности в данный момент оплатить всех сразу, королевский указ позволил остальным, кто не попал в поименный список, продолжать работать, в ожидании компенсации в будущем[1764]. Если в случае нотариусов это еще как-то «проходило», поскольку они получали не только фиксированное жалованье, но и процент от изготовленных грамот, то применительно к Парламенту такая мера с середины XIV в. при оформлении парламентской корпорации была абсолютно бесперспективной. Как только власть объявляла, что предлагает верховному суду поработать без жалованья, которое обещает заплатить позднее, верховный суд тут же прекращал деятельность[1765]. Означенную меру он использовал в качестве рычага воздействия на короля, настаивая тем самым на выплате жалованья как на обеспечении независимого статуса и незапятнанной репутации парламентариев, поскольку они не имели права брать даров с тяжущихся лиц.

Отстаивали свои интересы члены Парламента весьма последовательно, жестко и уверенно, нередко прибегая и к насилию с целью получить причитающееся жалованье. Так, 21 июля 1395 г. Парламент отправил по этому поводу судебного пристава в дом сборщика налогов; 21 апреля 1402 г. сборщик налогов с Парижа подвергая заключению в тюрьму Шатле, а в его дом направили сержантов «на постой»; 7 января 1423 г. парламентарии в Пуатье приказали арестовать сборщика, который не платил им жалованья; аналогичные действия имели место 5 февраля 1423 г. и 6 февраля 1427 г.; 29 октября 1424 г., когда жалованье Парламента было установлено с Монетного ведомства, мэтр монет был посажен в тюрьму за невыполнение распоряжения короля; 17 мая 1433 г. Парламент решил принудить «телесно» сборщика налогов уплатить им жалованье[1766]. Показательно, что в период королевской схизмы оба Парламента, находившиеся в сходной тяжелой ситуации, действовали в унисон: требовали денег, угрожали прекратить работу, направляли посольства к королю. Важно, что в отстаивании своих интересов они использовали единую риторику: значимость своевременной и полной оплаты для статуса и авторитета королевского правосудия[1767].

В вопросе о выплате жалованья мы сталкиваемся с двумя существенными параметрами самоидентификации королевских должностных лиц. Первая черта заключалась в уже не раз отмеченном сопряжении чиновниками своих личных интересов с интересами государства, которое лежало в основе их общеизвестного и подчас осуждаемого служебного рвения. По сути, к этой связке апеллировала и корона, квалифицируя в указах приостановку оплаты чиновников как «естественную» помощь и поддержку. Более того, корона нередко требовала и даже без промедления получала их в крайних денежных нуждах. Так, в 1302 г. в разгар конфликта с папой Бонифацием VIII и для сохранения курса монеты Филипп IV Красивый, апеллируя к «общему благу королевства», издал приказ всем подданным сдать в казну половину имевшейся серебряной посуды; при этом чиновники обязывались выполнить его первыми и сдать свою целиком[1768].

К той же парадигме апеллируют и уже упоминавшиеся положения дисциплинарных норм по ограничению расходов казны, например, на разъезды чиновников (расследования, ревизии и т. п.). Королевские указы требовали от них действовать таким образом, словно это их собственное дело (comme le sien propres), или отправляться в путь за свой счет[1769]. В то же время отмеченная связка имела и негативные последствия: например, в указе об очередной проверке деятельности сборщиков налогов при перечислении жалоб подданных фигурирует и такая: сборщики взимали с людей долги себе с такой жестокостью, словно это были долги королевские[1770]. Смешивание чиновниками своих личных выгод с потребностями государства вызывало недовольство среди населения, поскольку воспринималось как основа коррупции и нецелевого использования доходов казны, пополняемой все в большей степени за счет новых налогов[1771].

Оборотной стороной рассмотренного принципа вознаграждения и формой самоидентификации чиновников являлась уверенность в его незначительном размере. Фиксация жалованья в середине XIV в. на долгие сто лет предоставила в распоряжение чиновников мощное идейное обоснование прав на привилегии, милости и налоговые льготы. Аргумент о ничтожном жалованье в сравнении с важностью службы сыграл значимую роль не только в превращении королевских должностных лиц в привилегированную социальную группу, но и в обосновании высокого общественного статуса государственной службы, позиционируемой как бескорыстное служение «общему благу».

Обращаясь к вопросу о разнообразных формах поощрения чиновников (привилегиях, льготах и милостях), хотелось бы вначале заметить следующее: вопрос этот в наибольшей степени привлекал интерес исследователей, поскольку рассматривался как неотъемлемая часть процесса превращения чиновников в «дворян мантии» в эпоху Старого порядка. Однако изучение его исключительно в социальном плане затемнило другой, не менее, если не более важный, аспект — его роль в становлении института государственной службы. Как результат, изучая структуру привилегий чиновников, исследователи не оценили в должной мере причину такой диспропорции — небольшое фиксированное жалованье и разрастающиеся размеры пенсионов, даров и привилегий, в лучшем случае относя ее на счет особенностей средневековой «экономики», где наличные деньги имели меньшее значение, чем налоговые и иные привилегии[1772].

Разумеется, налоговые льготы сыграли важную роль в «благородном статусе» чиновников во Франции, но ими далеко не исчерпывались их привилегии, не говоря уже о том, что аналогичные налоговые послабления имели и другие социальные группы, не ставшие от этого «благородными»: отдельные ремесленные корпорации и торговые гильдии и даже целые города. И главное, все поощрения и привилегии чиновников, равно как и аноблирующие грамоты, содержали общее идейное обоснование — общественную значимость службы