Царская Семья - жертва темной силы - Любовь Миллер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как сказал Деревенько, Юровский показал кое-какие свои медицинские знани
В первых числах июля Адвеев, его помощник и все рабочие Злоказовской фабрики были устранены,685 а вместо них в Ипатьевском доме поселились новый комендант Юровский и его помощник - Никулин. Они заняли ту же комнату, где жил Авдеев. Через несколько дней прибыли еще десять человек, которые разместились в нижних комнатах дома.
Юровский, Голощекин и Белобородое были руководителями Чека. Они внушали страх не только Ипатьевскому дому, но и всему населению Екатеринбурга. Теперь Царская Семья была окружена изуверами-чекистами. Так началось приготовление к зверскому убийству Семьи…
В бутылке, где носили послушницы молоко из монастыря для Царской Семьи, Государь с Государыней обнаружили записку, написанную на французском языке от якобы преданного Царю офицера, который собирается спасти Императорскую Семью.686 «Офицер» писал, чтобы Государь указал окно в доме, которое можно будет открыть снаружи.
Окна в Ипатьевском доме все были заклеены, и вдруг, как по волшебству, одно из окон стража открывает. Государь сообщает об этом «офицеру» в своем письме. Он даже делает запись в своем дневнике о начавшейся переписке, и о том, что они ночью не спали, а бодрствовали и ждали сигнала извне.
В последнем письме сообщалось, что группа этих преданных «офицеров» не может назвать свои имена, но что их знают «Д» и «Т» т.е. Долгоруков и Татищев, которые уже находятся вне опасности.
Это была явная ложь и провокаци И Долгоруков и Татищев были к тому времени расстреляны.
Э. Радзинский пишет, что письма, написанные на плохом французском языке, были составлены в Чека. И автором писем был Петр Лазаревич Войков, (впоследствии убитый в Польше монархистом за участие в убийстве Царской Семьи).
Эту переписку чекисты задумали, чтобы доказать о якобы существовавшем монархическом заговоре с целью спасения Царской Семьи.
Чтобы вызвать доверие Царственной четы к письмам «офицера», чекисты нарочно позволили монахиням приносить молоко для Семьи. Палачи думали, что тогда Государь и Государыня поверят в подлинность писем. Они хотели иметь доказательства к «готовящемуся заговору», чтобы выставить обвинение против Императора.
Государь, по всей вероятности, все это понял. Но отвечал на письма «офицера» и делал записи в своем дневнике, зная, что их будут читать. Он хотел пожертвовать собой ради спасения своей Семьи…
Единственным утешением для Царственных узников было посещение их священником, которому разрешали иногда приходить в Ипатьевский дом для совершения там богослужени
Священник Сторожев на следствии Н. Соколова рассказал,687 что как-то к нему пришел какой-то красноармеец и попросил его ехать «служить к Романову». Отец Сторожев сначала не понял, о чем его просят, но из дальнейших объяснений солдата священник догадался, что хотят, чтобы он отслужил обедницу для Царской Семьи.
О. Сторожев, несмотря на протесты красноармейца, взял с собой служить дьякона Буймирова. Все они направились к Ипатьевскому дому.
Наружный караул пропустил священнослужителей. Священник заметил, что у самых ворот дома было много вооруженных ружьями и ручными гранатами молодых людей, одетых в гражданское платье. Внутри дома, как на лестницах, так и на площадках и в передней были также молодые люди в гражданском, вооруженные ружьями и гранатами. В комендантской комнате находилось двое, одетых в гимнастерку людей. Один лежал на постели и спал, а другой курил папиросу. В комнате стоял стол и рояль. На столе - еда, а на рояле лежали ружья и ручные гранаты. Везде было очень грязно и неряшливо. Вскоре вошел комендант. У него на поясе в кобуре висел большого размера револьвер. Комендант, не поздоровавшись- со священнослужителями, стал их пристально разглядывать. На вопрос священника - какую службу он должен совершать, комендант ответил:
«Они просят обедницу».
Далее о. Сторожев спросил, может ли он после богослужения передать Государю просфору? Комендант осмотрел просфору и разрешил ее передать.
Он сказал:
«Передать можете, но только я должен вас предупредить, чтобы никаких лишних разговоров не было».
Священник и дьякон облачились и пошли за комендантом в зал. Там уже стял приготовленный для богослужения столик.
Как только о. Сторожев переступил порог зала, от окон отошли Государь и две его дочери. В другой комнате, отделенной от зала аркой, находилась Государыня, две младшие дочери и Цесаревич Алексей. Он лежал на походной кровати и выглядел очень бледным и худым. Только одни глаза блестели у него, и эти глаза с интересом рассматривали священника. Александра Феодоровна сидела в кресле, но вставала всегда, когда это требовалось по ходу богослужени Позади Царской Семьи стояли доктор Боткин, Демидова и двое служащих.
На Государе была гимнастерка защитного цвета и такие же брюки и высокие сапоги. На груди висел Георгиевский крест. Погон у Императора не было. Он произвел на священника впечатление спокойствия и твердости. Он пристально и внимательно смотрел в глаза. Вид у Государыни был утомленный, даже болезненный.
О. Сторожев заметил то уважение, которое проявлялось у всей Семьи к нему, как к священнику. На молчаливое его приветствие, все ему почтительно поклонились.
О. дьякон произносил ектению, а о. Сторожев пел. Ему подпевало два женских голоса, а также и сам Государь своим низким басом.
Молились все очень усердно. Богослужение прошло хорошо и бодро.
Окончив богослужение, о. Сторожев произнес отпуст со святым крестом. Он не знал, можно ли давать крест для целовани Он посмотрел на коменданта, который стоял в дальнем углу. Последний спокойно стоял и не делал никаких знаков. Священник заметил, что и Государь бросил быстрый взгляд в сторону коменданта. Тогда он сделал шаг вперед с крестом в руке. Быстрыми и твердыми шагами, смотря о. Сторожеву в глаза, подошел первым Император, за ним - Александра Феодоровна, а потом все четыре дочери. Священник сам подошел к кровати Наследника и протянул ему крест.
14-го июля утром, в дом священника Сторожева опять постучался тот же солдат и сказал, что его требует комендант Ипатьевского дома. О. Сторожев знал, что новым комендантом сейчас там Юровский, чекист, известный в Екатеринбурге своей жестокостью.
Когда священник с дьяконом приехали к «дому особого назначения» и вошли в комендантскую, там была такая-же грязь и беспорядок, как и раньше. Юровский сидел за столом, пил чай и ел хлеб с маслом. Какой-то другой человек спал одетым на кровати.
Отец Сторожев сказал:
«Сюда приглашали духовенство, мы явились, что мы должны делать?»
Юровский, не здороваясь, стал в упор разглядывать священника. Потом проговорил:
«Обождите здесь, а потом будете служить обедницу». О. Сторожев переспросил: «Обедню, или обедницу?» Юровский ответил: «Он написал обедницу».
Священнослужители стали готовить книги и ризы. Юровский, распивая чай, продолжал рассматривать священника. Наконец, он спросил:
«Ведь Ваша фамилия С-с.с», - и протянул начальную букву фамилии отца Сторожева. Священник ответил:
«Моя фамилия Сторожев».
Юровский:
«Ну да, ведь Вы уже служили здесь».
Священник ответил, что служил.
Юровский:
«Ну, так вот и еще раз послужите».
Когда священнослужители облачились и какой-то солдат принес кадило с горящими углями, Юровский пригласил их пройти в зал. В это время из двери, ведущей во внутренние комнаты, появился Государь с двумя дочерьми. За аркой уже находилась Государыня с двумя другими дочерьми и Цесаревичем. Больной мальчик сидел в кресле. Он был бледен, но уже не так, как раньше. Государь был одет так же, как и в первый раз.
Отцу Сторожеву показалось, что Император и все его дочери выглядели утомленными.
За аркой стояли доктор Боткин, девушка и трое слуг. У дальнего окна зала стоял Юровский.
Отец Сторожев рассказывал:
«По чину обедницы положено в определенном месте прочесть молитву «Со святыми упокой». Почему-то на этот раз дьякон вместо прочтения, запел эту молитву, стал петь и я, несколько смущенный таким отступлением от устава, но едва мы запели, как я услышал, что стоявшие позади меня члены Семьи Романовых опустились на колени…
После богослужения все приложились к Св. Кресту, причем Николаю Александровичу и Александре Феодоровне о. дьякон вручил по просфоре (согласие Юровского было заблаговременно дано).
Когда я выходил и шел очень близко от бывших Великих княжен, мне послышалось едва уловимое слово: «Благодарю»- не думаю, что бы это мне только показалось…
Молча мы дошли с о. дьяконом до здания Художественной школы, и здесь вдруг дьякон сказал мне: «Знаете, о. протоиерей, у них там что-то случилось». Так как в этих словах о. дьякона было некоторое подтверждение вынесенного мною впечатления, то я даже остановился и спросил, почему он так думает. - «Да, так», - говорит дьякон: «Они все какие-то другие точно, даже и не поет никто». А надо сказать, что действительно, за богослужением 1/14 июля впервые никто из Семьи Романовых не пел вместе с нами».
