М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников - Максим Гиллельсон

жениями он решил трудную задачу — удовлетворить

в одно и то же время и естествоиспытателя, и любителя

прекрасного.

Рисует ли он перед нами исполинские горы многовер­

шинного Кавказа, где наш взор то теряется в снежных

облаках, то тонет в безднах; или горный поток, то клу­

бящийся по скале, на которой страшно стоять дикой

козе, то светло ниспадающий, «как согнутое стекло»,

в пропасть, где, сливаясь с новыми ручьями, снова воз­

никает в мутном потоке; описывает ли он горные аулы

и леса Дагестана или испещренные цветами долины

Грузии; указывает ли на облака, бегущие по голубому,

бесконечному небу, или на коня, несущегося по синей,

бесконечной степи; воспевает ли он священную тишину

лесов или дикий шум б и т в ы , — он всегда и во всем оста­

ется верен природе до малейших подробностей. Все эти

картины предстают нам в отчетливых красках и в то же

время от них веет какой-то таинственной поэтической

прелестью, как бы благоуханием и свежестью этих гор,

цветов, лугов и лесов 9. <...>

Два замечательнейших ученых новейшего времени

Александр Гумбольдт и Христиан Эрстед, первый в сво­

ем «Космосе» (ч. II, стр. 1—103), второй в своем рас­

суждении об отношении естествознания к поэзии

(в «Духе природы», ч. II, стр. 1—52), указывают, как на

настоятельное требование нашего времени, на более

обширное приложение в области изящного современ­

ных открытий и исследований природы. <...>

Стоит прочесть целиком упомянутые сочинения, что­

бы убедиться, что Лермонтов выполнил в своих стихо­

творениях большую часть того, что эти великие ученые

признают потребностью нашего времени и чего так

живо желают.

Пусть назовут мне хоть одно из множества толстых

географических, исторических и других сочинений

о Кавказе, из которого можно бы живее и вернее позна­

комиться с характеристическою природою этих гор и их

жителей, нежели из какой-нибудь кавказской поэмы

Лермонтова. <...>

Поэтический гений Пушкина, о котором до сего вре­

мени появившиеся стихотворные переводы на немецкий

370

язык могут дать лишь слабое представление, выразился

в его зрелых произведениях с такою мощью и имел

столь народный характер, что молодые поэты не могли

не подчиниться его огромному влиянию, и оно было тем

сильнее, чем даровитее была натура поэта, как, напри­

мер, у Лермонтова.

Лермонтов явился достойным последователем своего

великого предшественника; он сумел извлечь пользу для

себя и для своего народа из его богатого наследства, не

впадая в рабское подражание. Он выучился у Пушкина

простоте выражения и чувству меры; он подслушал

у него тайну поэтической формы. Некоторые из его ран­

них лирических с т и х о т в о р е н и й , — из которых я перевел

одно, «Ветка П а л е с т и н ы » , — невольно напоминают Пуш­

кина; известное внешнее сходство с Пушкиным пред­

ставляют и некоторые другие стихотворения, например,

«Казначейша». Но противоположности между характе­

рами и творчеством обоих поэтов гораздо ярче и опреде­

леннее этого сходства. Сходство в них скорее случайное,

внешнее, условное, тогда как то, в чем они расходятся,

составляет самую сущность творческой индивидуально­

сти каждого из них.

Поэтические средства Пушкина и Лермонтова были

почти одинаковы, точно так же и обстоятельства, при

которых они развивались; только само развитие было

различно.

Оба поэта заплатили изгнанием за первый поэтиче­

ский порыв, за их юношеское стремление к свободе.

Пушкин вернулся из изгнания — Лермонтов умер в из­

гнании.

ВОСПОМИНАНИЯ ИЗ МОЕЙ ЖИЗНИ

Через него <Павла Олсуфьева> я познакомился так­

же с Лермонтовым, когда тот на своем последнем пути

из Петербурга на Кавказ — в марте 1841 года 1, — уеди­

нившись в доме тетки графини Мамоновой, провел

в Москве несколько дней. <...>

Хотя он еще не достиг тридцатилетнего возраста, но

уже казался уставшим от жизни; он был среднего роста

и ничем особенно не выделялся, если не считать высо­

кого лба и больших, печально сверкающих глаз. В то

время был в продаже лишь небольшой томик его сти­

хов, а другими стихотворениями, ходившими по рукам

371

в списках, меня снабдил Павел Олсуфьев. Этот неболь­

шой томик, изданный очень скромно, был вскоре рас­

куплен, и прошло продолжительное время, пока появи­

лось новое издание 2. Критика отнюдь не была едино­

душна в признании его таланта. Казалось, не хотели

сразу же после смерти Пушкина возвести на его трон

преемника; и находили, что Лермонтов слишком свое­

вольно и настойчиво плывет против течения и ведет себя

как враждебно настроенный иностранец в своем отече­

стве, которому он всем обязан. Упрек в отсутствии

у него истинной любви к родине и побудил его на­

писать глубоко прочувствованное стихотворение «Роди­

на» 3. <...>

В августе 1841 года пришло известие о смерти Лер­

монтова; он был застрелен на дуэли 15 июля Мартыно­

вым, товарищем по полку, на склоне горы Машук, вбли­

зи Пятигорска. Газеты коротко сообщали только о са­

мом факте. Подробности я узнал позднее на Кавказе

от секунданта Лермонтова Глебова и штабного врача

доктора фон Ноодта. Мартынов счел себя задетым

острым словцом любившего пошутить Лермонтова и вы­

звал его на дуэль. Все попытки добиться примирения

были тщетны, и Лермонтов пал на дуэли от первой

пули, посланной ему в сердце твердой рукой Марты­

нова, который ненавидел его люто. В переведенном на

немецкий язык романе «Герой нашего времени» 4 Лер­

монтов описывает подобную дуэль — создается впечат­

ление, что писатель, как бы предчувствуя, предсказал

свою собственную судьбу. Во всяком случае, он мало

дорожил той жизнью, какую должен был вести в Рос­

сии, и поэтому он охотно ставил жизнь на карту не

только в сражениях против много раз воспетых им гор­

цев, но и при всех случаях, которые его волновали. Свое

пресыщение жизнью он сильнее всего запечатлел в не­

большом стихотворении, которое озаглавлено «Благо­

дарность» 5. <...>

Только после смерти Лермонтова, с изданием ранее

разбросанных его произведений, пришла к нему слава;