Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции - Юрий Николаевич Жуков

Даже в таких подсчетах Зиновьев не проявил какой-либо самостоятельности. Не изменил сложившейся к тому времени чуть ли не официальной оценке величины и середняков, и кулаков. Видимо, потому резолюция ленинградской конференции отметила как главное, что она «целиком и полностью одобряет политическую и организационную линию ЦК».

Более того, резолюция по самому спорному тогда вопросу высказалась так: «Особенно обширное место в работе ЦК за истекший период занимал вопрос о крестьянстве… Ленинградская губпартконференция не сомневается в том, что

1 Правда. 1925, 9 декабря.

14-й съезд РКП еще больше углубит и усилит борьбу против двух уклонов, указанных в резолюции октябрьского пленума». Далее же изложила эти уклоны чуть ли не дословно: «Если уклон, связанный с непониманием всей необходимости НЭПа, искажает основное содержание пролетарской диктатуры, то уклон, затушевывающий классовое различие и роль кулака в деревне, на деле отказывается от ясной и точной оценки классовых условий и предпосылки союза рабочих и крестьян и тем искажает классовую базу пролетарской диктатуры».

Сформулировала ленинградская резолюция и еще один важный тезис — «прочный союз с середняком — центральной фигурой нашего земледелия». И продолжила не менее важным: «Больше внимания делу помощи деревенской бедноте… Ясно видеть опасность, грозящую со стороны кулака». Одним словом, полностью поддержала установки ЦК и завершилась такими словами: «Ленинградская губпартконференция ни на минуту не сомневается в том, что под руководством ленинского ЦК партия сумеет выполнить стоящие перед ней громадные задачи как в области строительства социализма в СССР, так и в деле всесторонней помощи международной пролетарской революции. Ленинградская губпартконференция убеждена, что предстоящий 14-й партсъезд единодушно вынесет свои решения и еще больше сплотит партию на основе ленинского единства»427.

Лишь два выступления, прозвучавшие на конференции, внесли незначительный диссонанс. Затеяли полемику с теми, кого посчитали отступниками от генеральной линии, что не только не возбранялось, но и приветствовалось как наглядное проявление внутрипартийной демократии.

Г. И. Сафаров — секретарь Смольнинского райкома и редактор газеты «Ленинградская правда» — подверг критике высказывания нового секретаря Московского губкомитета Н. А. Угланова и В. Богушевского за их примиренческое, по его мнению, отношение к кулаку. А секретарь Московско-Нарвского райкома С. А. Саркис, развивая идеи, выраженные Молотовым на 14-й партконференции РКП о необходимости вовлечения рабочих в ряды партии, призвал добиться в ближайшее время того, чтобы они составили 50–60 % ее членов (а в недалеком будущем — и 90 %)428.

Как ни странно, но проходившая в те же дни 14-я Московская губпартконференция почему-то посчитала крайне важным для себя откликнуться на эти два выступления. В собственной резолюции, хотя и безлично, но достаточно понятно, кто имеется в виду, отвергла «прожектерские попытки немедленного вовлечения 50 и более процентов всех рабочих в партию»429.

Но не только резолюцией Московская губпартконференция обрушилась на товарищей-ленинградцев. Также поступили и ее делегаты в своих выступлениях: Михалько из Замоскворецкого района, секретарь Рогожско-Симоновского райкома В. И. Полонский, Ваньян — рабочий Сталинских железнодорожных мастерских, Г. И. Ломов (Оппоков) — председатель Нефтесиндиката, Я. Стэн — один из «учеников» Бухарина, ряд иных.

Все они проявили странное знакомство с «Ленинградской правдой», откуда только и могли почерпнуть свою осведомленность. Почему-то стали обвинять ленинградских товарищей в ликвидаторстве и безверии, в неправильной оценке госпромышленности как госкапиталистической, внесении паники перед кулацкой опасностью, ошибочном стремлении привести партию к вредному разбуханию за счет несознательных элементов рабочего класса, в пессимизме. Не оставалось сомнения, что все это говорилось по режиссуре готовившего и ведшего конференцию.

Масла в огонь подлил Бухарин. Выступая 6 декабря, он прямо заявил: «Мы в настоящее время можем сказать, что есть ошибки со стороны некоторых руководителей ленинградского пролетариата». Не довольствуясь столь общей оценкой, продолжил: «Дискуссия, которая развернулась перед нашей партийной конференцией… которая внутри партии становится все яснее и яснее, может стать опасной как раз потому, что начинающиеся разногласия совпадают по времени с некоторыми трудностями, вытекающими из хозяйственного положения»430.

Бухарин тщательно уходил от объяснения, какую дискуссию он имеет в виду, только потому, что перед Московской губпартконференцией была лишь одна — по вопросу об отношении к крестьянству, его расслоению. В ней он сам занимал ту позицию, от которой ему пришлось публично отречься. Складывалось донельзя двусмысленное положение. Бухарин всех, кто прежде критиковал его за призыв крестьянству «Обогащайтесь!», теперь обвинял в развязывании опасной дискуссии.

Стерпеть такое не смогли лишь Каменев да Крупская. Но их мнение осталось гласом вопиющего в пустыне. Стало очевидным, что на ленинградскую парторганизацию начато наступление. С конкретной целью — во что бы то ни стало, даже с помощью подтасовок, опорочить ее руководство, губком. И старого ее секретаря, Залуцкого, и нового, Евдокимова. А заодно, если удастся, то бросить тень и на Зиновьева.

Только тогда ленинградцы не выдержали. В последний день конференции, 10 декабря, единогласно приняли письмо к Московской губпартконференции. «Целый ряд речей, — указывалось в нем, — направленных против нашей организации, и резолюция Московской губернской конференции, полемически заостренные против нас, вынуждают нашу XXII губпартконференцию выступить со следующим письмом. Величайшим несчастьем для нашей партии и ленинского единства было бы противопоставление друг другу московской и ленинградской организаций. Этого не хотят ни ленинградские, ни московские пролетарии — коммунисты… Могут ли быть сейчас какие-нибудь глубокие и неустранимые разногласия между московскими и ленинградскими пролетариями-ленинцами? Нет, таких разногласий нет и быть не может, их могут только создавать, их могут только измышлять, выставляя воображаемые призраки вместо реальных фактов».

Затем письмо, торжественно названное «Декларацией», последовательно отвергало все обвинения в адрес своей конференции. И о ликвидаторском безверии, и о сеянии паники перед кулаком, и о стремлении к вредному разбуханию партии, и о пессимизме. Завершалось же оно так: «Пусть же не пытаются делить нас на “верхи» и “низы”. Ленинградская организация — единая и слитная организация, снизу доверху объединенная одним стремлением — отдать, как всегда, все силы нашей партии»431.

Но уже ничто не могло остановить москвичей, заставить их пойти на примирение. Они поспешили направить в Ленинград новый поток обвинений, содержавшихся в их официальном «Ответе»:

«С величайшей тревогой и величайшей горечью мы констатируем, что такие испытанные рабочие бойцы… как Комаров и Лобов (председатель регионального органа ВСНХ — Северо-Западного промбюро — Ю. Ж.), шельмуются новыми руководителями Ленинграда вроде Сафарова и Саркиса, снимаются с ответственных постов (чего на самом деле не было — Ю. Ж.) за верность ЦК, за продолжение старой линии ленинградской организации в угоду новым веяниям отчужденности, сепаратизма, истерической крикливости и интеллигентного безверия в нашу победу».

Покончив с надуманными