Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции - Юрий Николаевич Жуков

class="p1">Мы считаем, что для того, чтобы предупредить возможность дальнейших осложнений в руководящей группе ЦК, что явится сильнейшим ударом и по нашей партии, и по Коминтерну, необходимо внести полную ясность во взаимоотношения для того, чтобы ленинское большинство ЦК могло призвать к порядку тех товарищей, которые углубляют групповые настроения»421.

Такое мнение третьей по численности — после московской и ленинградской — партийной организации оказалось весьма симптоматичным, заставившем Зиновьева и Каменева срочно выступить с опровержением сделанных в их адрес обвинений. «Мы, — писали они членам “семерки” и в ЦК компартии Украины, — получили письмо украинских товарищей. Оно вызвало в нас величайшее изумление… Мы готовы в любой момент дать товарищам украинцам (как и каждому товарищу) возможность удостовериться, что сообщенные им сведения неверны, частью прямо злостно измышлены422.

Между тем, слухи об особой позиции, занятой Зиновьевым и Каменевым, ширились, проникали во многие парторганизации страны. Только потому Сталину пришлось 7 апреля разъяснять товарищам из Гомеля и Тулы: «Никаких разногласий в Политбюро, кроме вопроса о мерах обуздания т. Троцкого, не было и нет»423.

Тем не менее уже в конце апреля 1925 года конфронтация на политическом Олимпе, и весьма острая, возобновилась. Утратила при этом чисто личностный характер, стала теоретической и оттого более серьезной, опасной. Спровоцировал же ее Бухарин. Не только по общему признанию ведущий теоретик партии, но вдобавок к тому еще ответственный редактор центрального органа РКП — газеты «Правда» и теоретического органа — журнала «Большевик». Автор статьи «О новой экономической политике и наших задачах», она же — доклад, сделанный 17 апреля 1925 года, за два дня до открытия Четырнадцатой партконференции, на собрании актива московской парторганизации.

Бухарин утверждал: «Зажиточная верхушка крестьянства и середняк, который стремится стать зажиточным, боятся сейчас накоплять… Излишняя боязнь наемного труда, боязнь накопления, боязнь прослойки капиталистического крестьянства и т. п. может привести нас к неправильной экономической стратегии в деревне.

В общем и целом всему крестьянству, всем его слоям нужно сказать: обогащайтесь, накапливайте, развивайте свое хозяйство (выделено мной — Ю. Ж.)»424.

Еще до того, как доклад Бухарина появился на страницах «Большевика», он стал известен в широких партийных кругах. Тех, в которых со столь явной попыткой ревизии и марксизма, и ленинизма, согласиться никак не могли.

Глава 15

Разногласия Зиновьева и Сталина летом 1925 года могли показаться всего лишь домыслами, слухами. Но уже в конце года они приобрели реальные, осязаемые черты. Порожденные странным, ничем не мотивированным, необъяснимым решением ПБ, принятым 22 октября. В тот день на заседании, в котором участвовали Зиновьев, Каменев, Рыков, Сталин и Томский (Бухарин и Троцкий пребывали в отпусках), решили провести своеобразную рокировку. Ввести в секретариат ЦК очного из членов или кандидатов в члены ЦК непременно ленинградца, а взамен откомандировать из Москвы в старую столицу Н. М. Шверника — с 1924 года члена президиума ЦКК и наркома РКИ РСФСР — для работы в Ленинградском губкоме по усмотрению последнего. Заодно предоставили П. А. Залуцкому, секретарю ЛК (в 1918 году — наркому труда Северной области, в 1919-1920-м — председателю Курского ревкома, в 1920-1922-м — секретарю ВЦИК, в 1922-1924-м — секретарю Уральского бюро ЦК, с 1924 года — секретарю Северо-Западного бюро ЦК и секретарю ЛК) двухмесячный отпуск, о котором он не просил425.

Еще две недели спустя, опять же без какой-либо видимой причины последовало еще одно немотивированное решение ПБ по все тому же вопросу. Принятое 5 ноября, в отсутствие Зиновьева, фактического куратора ленинградской губернской парторганизации, зато при участии Бухарина, только что вернувшегося из отпуска. Решение, внесенное Сталиным и Молотовым, предусматривавшее освобождение Залуцкого от занимаемой должности, утверждение секретарем ЛК Г. Е. Евдокимова, до того — заместителя председателя Ленсовета, введение в секретариат ЛК Шверника, а помимо его еще и Н. П. Комарова, работавшего в 1919–1921 годах начальником Особого отдела Петроградской ЧК, а с 1921-го — секретарем Петросовета426.

Утверждение данного решения вроде бы являлось заурядной практикой ПБ. Обычной кадровой перестановкой в рамках Устава партии, осуществляемом Учетно-распределительным отделом ЦК. Правда, всегда согласуемой с губкомом, чего в данном случае не произошло, а, кроме того, и по предварительной договоренности с Зиновьевым, без чего почему-то обошлись.

Некоторый свет на происшедшее бросает фраза из письма Сталина Молотову от 18 августа 1925 года: «Каменев и Зиновьев хотят создать предпосылки, делающие необходимым вывод Троцкого из ЦК, но это им не удастся (выделено мной — Ю. Ж. )»3. Видимо, тогда генсек уже окончательно решил переориентироваться с Зиновьева и Каменева, то есть с «тройки», на бывшего наркомвоенмора, рассчитывая на его весьма значимую поддержку при обсуждении спорных вопросов.

Странная бесцеремонность при решении всего лишь кадрового вопроса обидела очень многих. Зиновьева, ленинградский губком, ленинградскую парторганизацию. Лишь пока открыто не высказавших протеста, но припомнивших происшедшее полтора месяца спустя. Накануне и в ходе 14-го партсъезда.

1.

Ход открывшейся 2 декабря 1925 года очередной, 22-й ленинградской партконференции, как и всех таких же, проходивших в те дни по всей стране ради одобрения отчета ЦК предстоящему съезду, показал: о нанесенной обиде коммунисты Ленинграда вроде бы забыли. Провели конференцию в строгом соответствии со сложившимся ритуалом. Избрали почетный президиум, включавший всех членов ПБ. Приняли приветствия ИККИ, ЦК, персонально Калинину и еще Крупской как вдове Ленина. Утвердили доклад Зиновьева, призванный изложить основные позиции отчета ЦК. Ни на йоту не отступившего от выработанной ПБ линии. Содержавший, помимо прочего, анализ положения в деревне; самой острой и злободневной проблемы — провала плана хлебозаготовок.

«Было бы преувеличением сказать, — объяснял Зиновьев, — что кулак нам устроил нечто вроде хлебной забастовки… Но все-таки богатая верхушка деревни значительным количеством хлебных излишков посодействовала тому, чтобы внести поправку в наши планы. Эта поправка составляет основу трудностей, которые мы переживаем…

Мы предполагали заготовить 780 миллионов пудов хлеба, а заготовили до 645 миллионов. Если перевести ее, разницу, на деньги по ценам экспорта, то она составит до 300 миллионов золотых рублей».

«Надо всячески обрезывать кулака, — продолжал Зиновьев, — но не задевать при этом подлинного середняка, с которым нужен союз… Сколько же его, этого середняка, у нас? К сожалению, точной статистики никто нам предложить не может, но я думаю, что тот расчет, который я вам представлю, будет более или менее близок к действительности. У нас 42 % безлошадных. Но если они бедняки потому, что при нынешних противоречиях в деревне бывает, когда безлошадник не есть бедняк, и наоборот, когда крестьянин, имеющий лошадь, является иногда бедняком. Мы сходимся на том, что бедняков надо считать примерно 40–45 %, кулаков