Плещут холодные волны - Анатолий Шмелев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вы были ранены? — Виктор попытался привстать, но безуспешно.
— Лежи спокойно, тебе нельзя двигаться. В твоей истории болезни значится: контузия, ранение в левое плечо, большая потеря крови.
— В какой же части вы служите, Антонина Андреевна? Где она находится? Какое у вас было ранение? — забросал ее вопросами Виктор.
— Политрук я, служила на бронепоезде. Как оказалось, на одном с тобой фронте воевали и оба не знали об этом. Нас свел случай. Ранило меня полмесяца назад. К счастью, нетяжело. Осколок порвал мягкие ткани левой ноги.
— Как себя чувствуете?
— Уже нормально. Завтра-послезавтра обещают выписать снова в свою часть.
— Пишут вам из дома?
— Получила одно письмо от сестры. Зина служит санинструктором в санитарном поезде. Писала мне, что Анатолий плавает на Черном море.
— Она сообщила адрес Анатолия?
— Нет, его адреса не было. А ты от Лиды получаешь письма?
— Давно не было. Она теперь в Ставропольском крае учительствует.
Бесшумно открылась дверь, и на пороге появились врач и медсестра.
— Ну вот, наш раненый уже разговорился. Идите отдыхайте, товарищ старший лейтенант, — обратился врач к Антонине Андреевне, — а мы займемся гвардии лейтенантом.
— До свидания, Виктор, поправляйся. Я еще зайду к тебе, — Антонина Андреевна встала и тихо вышла, слегка припадая на левую ногу.
Через два дня Антонина Андреевна пришла проститься с Виктором. На ней была хорошо подогнанная военная форма. На груди сверкал орден Красной Звезды. Казинцев чувствовал себя значительно лучше, хотя рана сильно ныла, а голова гудела и кружилась.
— До свидания, Виктор, быстрого тебе выздоровления и счастья. — Антонина Андреевна наклонилась, по-матерински осторожно обняла и поцеловала его.
Виктор долгим взглядом посмотрел ей в глаза и произнес:
— Счастливого боевого пути, Антонина Андреевна, спасибо вам. Надеюсь, встретимся в Берлине в День Победы.
Они расстались.
-4-Тоскливо тянулись госпитальные будни. Казинцев часто выходил на улицу, находил укромное местечко среди густого кустарника и там предавался воспоминаниям, мечтам, писал письма.
В один из таких дней, увлекшись размышлениями, он вдруг услышал, как кто-то несколько раз громко позвал его. Выглянув из-за кустов, Виктор увидел молодую медсестру Валю Власову. Она шла в сопровождении офицера и сержанта, о чем-то весело разговаривающих. Он быстро встал и пошел им навстречу.
— А я вас везде разыскиваю, — взволнованно сказала Валя, — к вам приехали гости.
И Виктор узнал в ее спутниках командира первого взвода своей роты гвардии младшего лейтенанта Ветрова и помощника командира взвода гвардии сержанта Меркушова. Ветров и Меркушов бросились к Казинцеву и крепко по-братски обняли его. Валя приветливо улыбнулась:
— Поговорите немного. Вам, Виктор Павлович, через час нужно делать перевязку, не забудьте, — и поспешно удалилась.
— Ну рассказывайте, как воюете? — Виктор радостно еще раз обнял каждого, и они расположились на маленькой лужайке среди кустов.
— Все нормально, — начал Ветров, — вскоре после того боя нас отвели на отдых и пополнение. Вот мы первым делом решили тебя проведать.
— Спасибо, ребята, я так рад вам!
— Как вы себя чувствуете, товарищ гвардии лейтенант? — спросил Меркушов.
— Пошел на поправку, рана зарубцевалась, вот в голове еще шумит, но, думаю, скоро и это пройдет, — Виктор весело улыбнулся. — Ну, а как там ребята, что нового в нашей роте?
— Пополнение пришло. Обживаются. В основном молодежь. Пятеро после госпиталя.
— Как молодежь врастает во фронтовую обстановку?
— Стараются. Ждут, когда пойдут в бой. А пока с завистью поглядывают на наши награды, — Меркушов сел поудобнее и продолжил: — Не сразу у них необходимая сноровка появляется. Опыт ведь приходит постепенно, а до того и всякие казусы случаются. Вот недавно во взводе у нас произошел такой случай. Послали за ужином двух молодых солдат. Стемнело уже. Нацепили они на себя термосы и отправились в лесок, где кухня располагалась. Получили первое, второе и стали возвращаться. Идут, разговаривают. Голодные, разговоры, конечно, вокруг еды крутятся. Еда-то за спиной, но не будешь же из термосов есть ее, тем более взвод ожидает. Идут и предвкушают, как сейчас горяченького борща поедят и гречневой кашки на второе. А под ложечкой посасывает. Остается метров триста до траншеи. Один из них, по фамилии Рязанов, говорит: давай, дескать, отдохнем. Второй, Федотов, согласился. И они в кустарничке прилегли. Чуть полежали, Рязанов закурить предложил. Свернули самокрутки. Рязанов чиркнул зажигалкой, прикурил и огонек Фелотову подает. Только протянул руку, огонек пропал. Щелчок какой-то послышался, а где-то вдали раздался выстрел. Поняли, снайпер на огонек сработал. Искушать судьбу не стали, хорошо, что голову не продырявил. Рязанов ткнул самокрутку в землю, и они лощинкой быстро пошли к траншеям. Поспешают. А Федотов вдруг плечами начал дергать, будто блох ему за шиворот напустили. Рязанов спрашивает: "Чего задергался, как припадочный?" А тот отвечает: "Спину припекать стало". Метров сорок им уже оставалось. Федотов взвыл: "Не могу, горю!" Пришлось прилечь. Сняли термос. Рязанов посмотрел и говорит: "Ну, брат, ты же весь в борще, термос-то твой с дыркой, видно, снайпер не только огонек потушил, но и борща похлебал". Так вот взводу от борща один запах и принесли. Долго еще от федотовской гимнастерки борщом пахло. Ну, конечно, командир отделения разобрался во всех деталях и принял меры: целую неделю оба новичка за пищей на полевую кухню ходили.
Рассказ Меркушова развеселил Виктора. Он любил этого жизнерадостного земляка. Они были из одного города, были у них и общие знакомые. Часто в свободные минуты, особенно на отдыхе, они подолгу вспоминали Волгу, друзей, товарищей, знакомых, делились даже сердечными тайнами, поскольку были ровесниками; относились друг к другу с мужской заботливостью, предусмотрительностью, трогательным вниманием. Здесь, на фронте, вдали от отчего дома, для обоих эта дружба была особенно необходимой, спасительной. И каждый понимал это и ценил.
-5-Прекрасна белгородская земля с ее холмами, просторными полями, живописными перелесками, речками.
Невольно в сердце каждого солдата вскипает ярость при мысли, что часть этой красивой, богатой, исконно русской земли испоганили и продолжают поганить фашистские варвары. Ярость стучится в сердца, и стук этот откликается раскатами неутихающего грохота орудий и рвущихся бомб.
Июль в разгаре. Сквозь тучки низко, у самого горизонта, пробилось солнце. Оно ударило багряными пучками по дальнему лесу, сверкнуло по речной глади, среди холмов отыскало высунувшуюся из-за деревьев церквушку. Свет бежал, накатываясь все ближе и ближе, и вот уже полыхнула цепочка
