Плещут холодные волны - Анатолий Шмелев

застилая солнце, становилось так мрачно, будто в неурочный час возвращались сумерки. Время от времени налетающий ветер разгонял тяжелую пелену туч, и предвечернее солнце снова становилось свидетелем ожесточенной битвы.

В один из перерывов между боями Виктор достал из полевой сумки лист бумаги и, прислонившись к стенке траншеи, стал писать:

"Дорогая моя Лида!

Давно не получаю от тебя писем. Из последнего письма я узнал, что ты после ускоренного окончания учительского института направлена в Ставропольский край. Итак, ты стала учительницей. Зачем же подчеркиваешь "простой учительницей", ведь мы еще настолько молоды, что имеем возможность не только совершенствоваться в своей профессии, но даже осваивать другие по своему выбору. Все заключается, по-моему, в желании. Раз нужно, значит, можно. У тебя достаточно способностей, чтобы обогащать свои знания.

Немного о себе. Два дня назад в бою был тяжело ранен мой командир роты, пришлось командование принять на себя. Вчера назначен на эту должность официально. Свободного времени нет ни минуты. Бои, бои".

Виктор поднял голову от бумаги и прислушался. Наступила непривычная тишина. Где-то слева приглушенно разговаривали солдаты его роты.

— А все-таки, братцы мои, помереть солдатом в бою с врагом — святое дело, что ни говори, из всех смертей смерть!

— Ты, Круглов, помирать собрался? — раздался второй голос.

— Что ты?! Я до Берлина дойду, победную точку поставлю, а там уж видно будет.

— Да ведь война не спрашивает, где и когда ты планируешь ее закончить, — вмешался в разговор третий.

Опять Круглов:

— Война-то, конечно, не спрашивает, да от самого тоже немало зависит, попроворней да посмекалистей надо быть. Пуля — она дура, а у тебя на всякий случай голова имеется.

— Одним словом, пуля-дура, а ты гвардеец-молодец! — весело закончил третий.

В это время гитлеровцы открыли огонь, и вокруг траншей взметнулись груды земли, засвистели осколки и пули.

Вдруг совсем рядом сверкнуло пламя, вздрогнула земля и раздались страшный треск и гром. Казинцева отбросило в сторону, и он потерял сознание. Очнулся от ощущения, будто со спины его спускают кожу. Он приоткрыл глаза. Вокруг было темно. В небе ярко горели звезды. Кое-где вспыхивали и гасли факелы осветительных ракет.

— Потерпите, товарищ гвардии лейтенант, уж недалеко, — услышал Виктор прерывающийся женский голос и понял: ранен, санитары волоком тянут его на плащ-палатке; попытался приподнять голову, но не смог и вновь потерял сознание.

Второй раз Виктор очнулся уже на койке под белой простыней. Он напряг все свои силы и с большим трудом посмотрел влево. Рядом с ним стояла тумбочка, покрытая белой салфеткой. На ней стояли пузырьки, стакан с какой-то мутной жидкостью. У изголовья сидела женщина. Голова ее склонилась на грудь. Вероятно, сидела она давно, утомилась. Порой женщина поднимала голову, затем склоняла ее все ниже и ниже. Казинцев никак не мог узнать, кто она, но в чертах женщины угадывалось что-то знакомое. Ему мешал туман, который застилал глаза. А когда он, наконец, рассеялся, Виктор неожиданно узнал свою бывшую учительницу Антонину Андреевну. Она была в белом халате с короткой мужской стрижкой.

— Антонина Андреевна, неужели это вы? — слабым голосом произнес Виктор.

— Тебе плохо, Витя?

— Нет, мне, кажется, лучше, — он не отрывал от женщины взгляда и чувствовал, как приятно повеяло школой, уютом родного края. В туманном сознании всплыли картины прошлого.

Как-то после заседания комитета комсомола к Виктору подошла председатель месткома учитель истории Антонина Андреевна Шувалова.

— Виктор, начальник пристани просил, чтобы кто-то выступил перед коллективом с докладом об истории нашего государства. Мы посоветовались и решили поручить это тебе. Как ты на это смотришь?

Предложение было совершенно неожиданным. Конечно, он выступал с докладами в школе, на собраниях с политинформациями и беседами перед населением в период предвыборной кампании в Верховный Совет, проводил занятия как инструктор оборонно-массовой работы среди молодежи, но выступать перед большим коллективом рабочих и служащих пристани было очень ответственно. Виктор растерялся.

— Может быть, выступит кто-нибудь посолиднее, из учителей?

— Мы уже думали об этом, но историк Николай Иванович военкоматом вызван на сборы, завуч Людмила Николаевна — на семинаре, литератор Мария Александровна больна. Некому. А ты, мы уверены, справишься с этой задачей. Я тебе помогу.

Виктор колебался, пытался возражать, но в конце концов согласился. Когда доклад был написан, он отрепетировал выступление, и Антонина Андреевна, послушав доклад, одобрила его.

Наступил день, когда Виктор должен был выступать. С утра он сильно волновался. В зал, где должно было состояться торжественное собрание, Виктор прибыл на два часа раньше и томительно ждал, когда соберется народ, внимательно всматривался в лица входящих, искал хоть кого-нибудь из знакомых, чтобы поговорить, может быть, услышать успокоительное слово. Но знакомых не было.

Наконец зал наполнился, в президиум сели пять человек, из них он знал только Николая Степановича — начальника пристани. Тот отыскал глазами скромно сидящего на крайнем стуле в переднем ряду Виктора и пригласил его в президиум. Весь зардевшись от смущения, он поднялся на сцену и сел на кончик свободного стула.

Николай Степанович открыл собрание, предоставил слово секретарю комсомольского комитета подшефной средней школы № 18 Виктору Казинцеву.

Начав доклад, Виктор почувствовал, что волнение постепенно стало отступать, речь стала свободнее и к концу лилась легко, спокойно и закончилась с подъемом под гром аплодисментов.

Попрощавшись с Николаем Степановичем и членами президиума, он вышел из клуба. Было совсем темно. Вдоль Волги дул холодный низовой ветер. Вдруг кто-то окликнул Виктора. Он обернулся и увидел спешащую к нему Антонину Андреевну.

— Молодец, Витя, ты великолепно говорил! — и она по-дружески обняла его.

— А разве вы были там?

— Да, я слушала тебя от начала до конца. У тебя прекрасные ораторские способности.

— Неужели действительно вам понравилось мое выступление, Антонина Андреевна?

— Да, ты хорошо держался, говорил четко, логично и доходчиво. Свободно владел материалом.

— Вы знаете, сначала я начал читать, хотел так и продолжать, но подумал: будут ли меня слушать с интересом? Ведь всегда лучше воспринимается живая речь. Материал я знал, поэтому решил: расскажу все своим языком. Так и сделал.

— Замечательно, Витя, я искренне говорю: слушала тебя с большим интересом.

Они перешли железнодорожный переезд, вышли на улицу и направились к школе...

Виктор вновь открыл глаза. Антонина Андреевна сидела все так же, низко склонив голову.

— Антонина Андреевна, какая судьба забросила вас сюда? — тихо спросил он.

— Такая же, как и тебя, — ответила она, ближе подвигаясь к