Путник. История странствий воина - Олег Паринов

Епископ беспокойно подвигался в слишком большом для его маленького роста кресле. «Давно пора обновить мебель в личных покоях, – в очередной раз подумал он. – Хорошо хоть подставку для ног догадались поставить». Уголки длинных тонких губ Его Преосвященства скорбно опустились вниз. Живые черного цвета глаза из-под нависших век укоризненно посмотрели на Амвросия.

– Приблизься, сын мой, – печально молвил епископ.

Когда иеромонах склонил к нему свое лицо, Иоганнес легонько стукнул маленькой сухой ладошкой его по лбу.

– Ты не понял главного, – продолжил Его Преосвященство. – Это высказывание верно, когда цель достигнута. В противном же случае действует правило: «Да воздаст святой Януарий по заслугам его!» Да будет так! Амен! А теперь лезь под кресло и доставай ладью.

Амвросий наклонился и, подобрав полы красной монашеской рясы, полез под шахматный столик за упавшей фигурой. При высоком росте иеромонах был полноватым и весьма неуклюжим. Всякая физическая активность действовала на него крайне удручающе. Ища закатившуюся фигуру, он пыхтел и задыхался от натуги, а его лысая голова побагровела.

За стенами личных покоев епископа размеренно зазвучал колокол, призывая монашескую братию к вечерней трапезе. Монастырь святого Януария, в котором происходили описываемые события, располагался на окраине города Рустен и с трех сторон омывался рекой Тихой. С четвертой стороны его отделял от городских кварталов глубокий ров, наполненный речной водой. Подъемный мост через водный канал усиленно охранялся вооруженными монахами-стражниками. Высокие стены монастыря обеспечивали покой и безопасность восьми десяткам монахов и двум сотням послушников.

Епископ легко поднялся из глубокого кресла и стал прохаживаться по кабинету, разминая затекшие ноги. Его нисколько не тяготила должность управляющего епархией Междуречья. Но этим высоким духовным чином его честолюбие не готово было удовлетвориться. При маленьком росте Иоганнес сохранял подвижность и стройность фигуры. Общее впечатление облика слегка портила несоразмерно крупная голова. Она казалась чересчур тяжелой, особенно сейчас, когда размеренно покачивалась в такт ходьбе, как будто епископ с кем-то постоянно соглашался. Довершал картину длинный изогнутый нос, делавший Его Преосвященство похожим на диковинную птицу.

Дойдя до стены кабинета, Иоганнес резко развернулся и подошел к окну. Его рассеянный взгляд, постоянно перебегая с одного предмета обстановки на другой, казался направленным внутрь себя. При повороте головы к собеседнику бросался в глаза высокий, заметно выдающий вперед, лоб, который продолжала обширная лысина. Лишь сзади головы и по ее бокам над ушами сохранились остатки волос. Его Преосвященство втайне, чтобы выглядеть моложе своих лет, подкрашивал их в черный цвет.

– Итак, чадо мое памятливое, из пяти партий три я выиграл, одна сыграна в ничью, и заключительная партия тоже засчитывается как моя победа, – довольным тоном подытожил Иоганнес. – Сегодня на этом достойном результате можно остановиться.

В высокое, покрытое мозаикой из цветного стекла окно кабинета кто-то резко постучал. Амвросий испуганно выглянул из-за кресла. Епископ, ничуть не удивившись, решительно распахнул оконную створку. Раздалось карканье, и на подоконник опустился ворон с белой полоской на голове. В клюве он держал какой-то длинный предмет. Иоганнес протянул руку, и птица осторожно положила свою добычу на открытую ладонь священника.

– Что же ты, помощник наш неутомимый, нам добыл? – тихо промолвил епископ, рассматривая находку ворона.

Ею оказался плоский футляр продолговатой формы. Открыв его, Иоганнес обнаружил деревянные палочки для еды.

– Гм, это не то, что нам нужно, – хмыкнул Его Преосвященство. – Хотя я, конечно, не противник восточных методов питания. Но в данном случае…

Епископ повернулся к черной птице и спросил:

– Что-то еще?

Ворон мигнул блестящим глазом и несколько раз каркнул. Иоганнес склонил большую голову набок, прислушиваясь.

– Так-так, харчевня «У старого Тома», – вполголоса произнес он. – Ну, хорошо, добытчик ты наш усердный. Пока этого хватит. Лети ко мне!

Его Преосвященство вытащил из рукава рясы небольшой мешочек с изображением птицы и высыпал из него на ладонь щепотку серебристого порошка. Ворон, хлопая крыльями, перелетел на руку епископа. И тут же принялся старательно клевать крупинки порошка.

– Баю-бай, спи-засыпай, – тихо прошептал Иоганнес.

Птица стала быстро уменьшаться в размерах, не переставая клевать. Через минуту на ладони у Его Преосвященства стояла миниатюрная фигурка ворона из черного блестящего металла, которая медленно завалилась набок. Епископ бережно спрятал статуэтку в холщовый мешочек. Туда же он аккуратно ссыпал с ладони остатки серебристого порошка.

– Ваше Преосвященство, а это не та фигурка, что мы в прошлом месяце нашли у ведьмы с Травяных Заводей? – раздался из угла комнаты дрожащий голос Амвросия.

– Она самая, чадо мое наблюдательное, – ответил Иоганнес, садясь поудобнее в кресло и внимательно рассматривая палочки для еды.

– Так ведь мы ведьму из-за этой фигурки на костер отправили, – испуганно пролепетал иеромонах.

– Ну и …? – вкрадчиво спросил епископ, поворачиваясь к Амвросию.

Ответом ему было шумное прерывистое дыхание иеромонаха.

– Сын мой, а знаешь ли ты, что значат красный и черный цвета на гербе нашей славной Единой Церкви, да продлятся ее дни во веки веков? – задал вопрос Иоганнес.

Палочками для еды он попытался подхватить пешку с шахматной доски, но та упорно не хотела поддаваться. «Здесь нужна определенная сноровка и частая практика», – пришел к выводу епископ, роняя фигурку на доску в очередной раз.

– Красный цвет – это символ пылающего огня веры в нашей душе, черный – отрешенности от суетного мира, – заученно бубнил Амвросий.

Епископ слушал, печально глядя на безвольный рот и обвисшие щеки иеромонаха. «С какими ничтожествами приходится работать», – отвлеченно подумал он, а вслух назидательно промолвил:

– Это нижний мирской уровень понимания, несмышленое чадо мое. Сокровенное учение подвижника нашей церкви святого Януария гласит: «Две силы правят этим миром, а название им Свет и Тьма. Но одна сила не может существовать без другой. Без света – нет тьмы, без дня – нет ночи, без тепла – нет холода. И горе нам, если равновесие сил будет нарушено. Разрушатся центры энергии, все перемешается и придет Серый Хаос, который будет править безраздельно тысячи лет». А посему Свет и Тьма, то есть красное и черное стали символами Единой Церкви, да прибегнут страждущие к лону ее. И поэтому монахи-мужчины нашей веры носят красное, а монахини-женщины – черное одеяние, подчеркивая двойственность сего бренного мира.

Иоганнес многозначительно кашлянул и, внимательно посмотрев на Амвросия, продолжил:

– Здесь также важно отметить, сын мой, что, выполняя волю церкви, мы, как два лезвия меча, используем правду и ложь, молитвы и магию, честность и предательство. Цель…, как там дальше?

– Оправдывает средства, – громко икнув, закончил фразу Амвросий.

– Созрел ли ты духовно, сын мой, чтобы стать на нелегкий путь поддержания равновесия добра и зла в грешном мире? – торжественно загремел голос Его

Преосвященства. – Готов ли ты пожертвовать всем, даже жизнью, на благо нашей Единой Церкви?

Амвросий задрожал и мгновенно покрылся потом. «Как же так? – лихорадочно думал он. – Ведь за использование колдовских вещей по церковному уложению отступник должен быть сожжен на костре». Иеромонах уперся взглядом в пол кабинета и тихим голосом начал мямлить:

– Я, это…

В комнате грянул, отражаясь от стен, частый колокольный звон. Амвросий вздрогнул и испуганно посмотрел на епископа. Иоганнес тряс в руке бронзовый вызывной колокольчик, пристально глядя в глаза своему секретарю. В покои вошли двое монахов внушительного вида и застыли в дверях, ожидая указаний.

– Ну, так, что ты там говорил, сын мой?

Епископ пронизывающим взглядом посмотрел на Амвросия и вопросительно приподнял левую бровь.

– Отец мой! Ваше Преосвященство! Я готов…, давно хотел…, не решался вам сказать, что всем сердцем…, – залепетал, ставший бледным как мел, Амвросий.

– Ну, вот и ладушки, – довольным голосом произнес Иоганнес. – Я рад, что не ошибся в тебе, чадо мое разлюбезное.

И обратился к вошедшим монахам:

– Передайте повару, пусть заварит мой любимый чай на травах и подаст в библиотеку.

Монахи, молча, поклонились и, пригнувшись в дверях, вышли из покоев.

– Пойду, напишу пару личных писем, – зевая, сказал епископ. – А ты, Амвросий, отдохни. Нам с тобой силы скоро ой как понадобятся.