Прежде, чем их повесят - Джо Аберкромби

— Тихо, болван! — прошипела Ферро, таща его вниз рядом с собой, оглядывая пещеру в сторону грубой арки в дальней стене, ожидая, что в любой миг сюда хлынет орда этих тварей, жаждущих прибавить их кости к остальным. Но никто не выбежал. Ферро мрачно посмотрела на Девятипалого, но он был слишком занят осмотром своих синяков, так что она оставила его и поползла к трём трупам.

Они собрались вокруг ноги. Женской ноги, догадалась Ферро по отсутствию на ней волос. Из сухой сморщенной плоти отрубленного бедра торчал обрубок кости. Один из шанка собирался приступить к ней с ножом, который всё ещё лежал поблизости, и блестящее лезвие сияло в столбе света, падавшего сверху. Девятипалый нагнулся и поднял его.

— Не бывает слишком много ножей.

— Да ну? А если упадёшь в реку и не сможешь плыть из-за всего этого железа?

Он выглядел озадаченно, а потом пожал плечами и аккуратно положил нож на место.

— Пожалуй.

Ферро вытащила из-за пояса свой клинок.

— Одного ножа вполне хватит. Если знаешь, куда его воткнуть. — Она вонзила клинок в спину одного из плоскоголовых, и начала вырезать стрелу. — В любом случае, что это за твари? — Она вытащила целую стрелу, и перекатила плоскоголового сапогом. Труп уставился на неё чёрными свинячьими глазками, почти незаметными под низким плоским лбом. В широкой оскаленной пасти полно окровавленных зубов. — Они даже уродливей тебя, розовый.

— Ладно. Это шанка. Плоскоголовые. Их сделал Канедиас.

— Сделал? — Следующая стрела переломилась, когда она пыталась её выкрутить.

— Так сказал Байяз. Это оружие для войны.

— Я думала, он помер.

— Похоже, его оружие всё ещё живет.

Тот, которому она попала в шею, упал на стрелу и сломал её у наконечника. Уже бесполезная.

— Как может человек сделать такую тварь?

— Думаешь, у меня на всё есть ответы? Они приходили из-за моря каждое лето, когда таял лёд, и вот тогда у нас всегда была работа — драться с ними. Много работы. — Она выдернула последнюю стрелу, всю в крови, но нормальную. — Когда я был молод, они начали приходить всё чаще и чаще. Мой отец отправил меня на юг, за горы, за помощью, чтобы сражаться с ними… — Он умолк. — Ну, это длинная история. Высокие Долины сейчас кишат плоскоголовыми.

— Это уже неважно, — проворчала она, поднимаясь и аккуратно убирая две хорошие стрелы в колчан, — если их можно убить.

— О, их можно убить. Проблема в том, что вместо убитых всегда приходят новые. — Он мрачно смотрел на мёртвых тварей, сурово хмурился с ледяным блеском в глазах. — К северу от гор уже ничего не осталось. Ничего и никого.

Ферро это не сильно заботило.

— Надо двигаться.

— Все вернулись в грязь, — прорычал он, словно она ничего не говорила, и хмурился всё сильнее и сильнее.

Она встала прямо перед ним.

— Ты слышишь? Надо двигать, я сказала.

— А? — Он удивлённо моргнул, а потом насупился. Мышцы под кожей на скулах напряглись, шрамы вытянулись и заходили, лицо наклонилось вперёд, а глаза потерялись в глубокой тени от света сверху. — Ладно, пошли.

Ферро хмуро посмотрела на него, на струйку крови, которая текла из его волос по грязной щетинистой половине лица. Он уже не был похож на того, кому она могла бы доверять.

— Розовый, ты, надеюсь, не собираешься тут каких-нибудь штук выкидывать? Ну-ка, остынь.

— Я остыл, — прошептал он.

Логену было жарко. Кожу покалывало под грязной одеждой. Он чувствовал себя странно, голова кружилась и её переполнял запах шанка. От их вони он не мог дышать. Казалось, коридор шевелится у него под ногами, двигается перед глазами. Он поморщился и нагнулся, пот тёк по его лицу, капая на шатающиеся внизу камни.

Ферро что-то ему шептала, но он не понимал смысла слов — они отражались эхом от стен и от лица, но внутрь не проникали. Он кивнул и похлопал её по руке, с трудом следуя за ней. В коридоре становилось всё жарче и жарче, размытые камни засветились оранжевым. Он врезался в спину Ферро, чуть не упал и, тяжело дыша, опустился на больные колени.

Впереди была огромная пещера. В центре возвышались четыре стройные колонны, которые тянулись и тянулись в клубящуюся темноту высоко вверху. Под ними горели костры. Много костров, оставлявшие белые отпечатки в больных глаза Логена. Угли потрескивали и плевались дымом. Искры взметались жгучими фонтанами, пар поднимался шипящими клубами. Капли расплавленного железа падали с тиглей и сияющими точками разбрызгивались по земле. Расплавленный металл тёк по каналам на полу, прочерчивая в чёрном камне красные, жёлтые и ослепительно-белые линии.

Зияющее пространство было полно шанка, неровные силуэты двигались в кипящей темноте. Они работали у костров, у мехов и у тиглей, как люди — десятка два, если не больше. Стоял яростный грохот. Стучали молоты, звенели наковальни, лязгал металл, плоскоголовые вопили и визжали друг на друга. У дальней стены стояли стойки, тёмные стойки с блестящим оружием, сталь мерцала всеми цветами огня и ярости.

Логен моргнул и вытаращил глаза, в голове стучало, рука пульсировала, жара давила на лицо, и он раздумывал, верить ли собственным глазам. Возможно, они зашли в кузницу ада. Может, Гластрод, в конце концов, открыл врата под городом. Врата на Другую Сторону, и они прошли в них, даже не подозревая об этом.

Логен часто и неровно дышал, никак не мог замедлить дыхание, и каждый вдох был полон жгучего дыма и вони шанка. Глаза выпучились, горло горело, он не мог сглотнуть. Он и сам не заметил, как достал меч Делателя, но сейчас оранжевый свет блестел и мерцал на обнажённом тёмном металле, правая рука до боли крепко сжимала рукоять. Он не мог разжать пальцы и уставился на них — они светились оранжевым и чёрным, пульсировали, словно были объяты огнём, вены и жилы вспучились под туго натянутой кожей, костяшки побелели от яростного напряжения.

Это не его рука.

— Надо идти назад, — говорила Ферро, потянув его за локоть, — найти другой путь.

— Нет. — Голос в его горле был жёстким, как удар молота, грубым, как точило, и острым, как обнажённый клинок.

Не его голос.

— Держись сзади, — удалось ему прошептать, хватая Ферро за плечо и проталкиваясь мимо неё.

Теперь пути назад нет…

… и он чуял их запах. Закинул голову назад и вдохнул воздух носом. Голова наполнилась их вонью, и это было хорошо. Ненависть в нужных руках — могучее оружие. Девять Смертей ненавидел всё. Но самой его застарелой, самой глубокой, самой жаркой была ненависть к шанка.

Он тенью среди огней соскользнул в пещеру, и шум яростной стали эхом разносился вокруг него. Прекрасная и знакомая песня. Он плыл в ней, веселился в ней, пил её. Он чувствовал тяжёлый клинок в руке, сила перетекала из холодного металла в его горячую плоть, из горячей плоти в холодный металл, вздымалась, набухала и росла волнами в такт его дыханию.