Реквием по Марии - Вера Львовна Малева

И все ж Мария надеялась, что настанет день, который как-то определит их жизнь, рассеет волнения. И Густав наконец решился. Как-то в конце осени сказал:

— Переедем в Берлин, Мисси. Меня берут на постоянную работу.

— В Берлин? Густи! Зачем туда переезжать?

— Вот так сказала: зачем? Чтоб быть все время вместе. Чтоб больше не хмурились эти прекрасные глаза. Неужели думаешь, я не подозреваю, что делается в твоей душе?

— Но… Но что это значит: постоянная работа? Для кого?

— И для тебя, конечно. Будет контракт с оперой. Уже подыскал и приличную квартиру в Далеме. Один из солидных кварталов города. Но что тебе говорить — сама столько лет прожила в Берлине!

— Хотя бы спросил у меня… Имею в виду контракт с оперой.

— Да брось ты, Мисси! Какая, в конце концов, разница, где петь? Здесь или там? Тем более что тебе не по душе здешняя обстановка.

— Густи, я перестаю тебя понимать, — огорченно проговорила она. — Не знаю, что с тобой произошло, но ты словно губкой пытаешься стереть прошлое, не такое, кстати, далекое. Неужели забыл, почему переехала в Вену? Ведь столько раз рассказывала…

— Старая история. Глупая шутка какого-то идиота чиновника, который сейчас, возможно, уже смещен с поста. Служит где-нибудь в армии. Мисси, дорогая, доверься на этот раз мне. Неужели думаешь, я могу желать тебе плохого? Тебе и нашей Катюше?

Мария вспомнила свои бессонные ночи. Вспомнила, какие мучения испытывала изо дня в день вдали от него, когда каждый раз думалось, что случилось что-то страшное, что может даже умереть, больше не увидевшись с ним. В конце концов, он, возможно, прав. Давно уже не существует никакого различия между Веной и Берлином. И потом — он ведь там работает. И ничего не случилось… Другого выхода, как видно, не найти. Не было в лучшие времена, тем более не будет сейчас.

— Если хочешь знать, ты все еще для меня загадка, милая цингарелла. Не понимаю отвращения, которое питаешь к этому городу. Но ведь и он внес свой вклад в то, кем ты стала сейчас…

— Какие могут быть претензии к городу! Но ты в самом деле меня не понимаешь. Я встречалась там со столькими замечательными людьми, у которых многому научилась, которые были мне опорой… Но теперь появились другие, завладевшие всем и вся. Потому-то мне и страшно. Не самого города, нет… Хотя, в конце концов… Ладно, поедем в Берлин. Некуда деваться. Хотя бы потому, что надоело каждый день говорить неправду ребенку, который спрашивает, где отец и когда он вернется. Что ж касается контракта с оперой, тут придется немного подождать. Через несколько месяцев у меня будет ребенок. Хотя по нынешним временам, думаю, это не такая уж счастливая весть…

— Выбрось из головы подобные мысли! — сердито крикнул он. — Кетти необходим брат или сестричка, кто бы ни родился! И, кроме того, я не разрешаю — слышишь, не разрешаю! — наносить вред своему здоровью!

Кроме Фреды, никто из прислуги не согласился бросать Вену. Ворча и проклиная «этот несчастный Берлин», Фреда между тем осталась верна своему долгу. И все выполнила как нельзя лучше: упаковала и отправила вещи, вела переговоры с фрау Инге насчет того, чтоб оставить и у нее несколько чемоданов. «Кто знает, может, тамошняя жизнь очень скоро нам опостылеет, зачем тогда тащить с собой столько тряпок!» — прикидывала она про себя.

Город встретил их как всегда угрюмо. Он казался словно бы присыпанным пеплом, со своими оголенными осенним ветром парками, с серыми домами, с людьми, большая часть которых была затянута в форму серого цвета, со своим свинцово-серым небом. Мария мало выходила на улицу. Угнетала царившая здесь воинственная атмосфера, строгая и настороженная. Что правда, по сравнению с Веной Берлин всегда выглядел хмурым и замкнутым. Хотя вместе с тем эти напряженно держащиеся, словно окаменевшие в своих мундирах мужчины, едва заметив ее слегка оттопыривающийся живот, внезапно становились удивительно предусмотрительными, уступая место в трамваях, вежливо сторонясь на улицах… Только весной, когда родился Александр, Алекс, она впервые появилась в опере, и, ничего не скажешь, встречена была благожелательно. Пока еще здесь оставались люди, помнившие ее. И после первого выступления в газетах появились хвалебные отзывы. Приехал из Хармиша Рихард Штраус, сильно постаревший, но по-прежнему элегантный и доброжелательный. Показалось, что и здесь, в Берлине, «в этом несчастном, — как говорила Фреда, — Берлине», жить и в самом деле можно. Однако главные испытания были еще впереди.

В то роковое воскресенье Мария пришла в театр несколько раньше обычного. Болела голова, кроме того, испытывала такое странное, непонятное напряжение, что создавалось ощущение — задень ее сейчас кто-то хоть одним словом, дотронься до нее пальцем, и все полетит вверх тормашками. Чуткая к любой перемене в ее настроении, Фреда ходила по уборной на цыпочках, то пришивая оторвавшийся рюш, то отглаживая в нише кимоно Чио-Чио-Сан. Она тоже была испугана и озабочена. Призвали в армию брата, а два племянника, сыновья сестры, в свое время поставившей ее на ноги, тоже вот-вот ждали повесток. Она, столь сдержанная обычно, даже осмелилась спросить во время ужина Густава:

— Что ж это будет, господин Густав? Что нас ждет, хозяин? Думаете, уцелеют наши мужчины после этой войны?

— Фреда! — возбужденно повысил голос Густав. — Прошу тебя, — добавил он несколько мягче, — прошу и советую, думай, с кем о чем говорить! Если хочешь сохранить голову на плечах. Время сейчас неподходящее…

— В том-то и дело, что неподходящее, — пробурчала Фреда. — Что ж касается моей головы, не думаю, что она стоит больше других.

Из последних известий, то и дело передаваемых по радио, толком ничего нельзя было понять. Почему Германия начала войну? Угроза коммунизма? Но разве заключенный недавно пакт не отдалял военные действия? По радио передавали только бравурные военные марши. Речь Гитлера, на самом деле состоящая из одного нечленораздельного рычания, тоже ничего не объяснила, разве что вызвала новую волну воинственной истерии. Таким образом, оставалось реальным и угрожающим только одно: факт нападения на Советский Союз. Жизнь сразу же резко и решительно изменилась. Поползли слухи о возможных воздушных налетах, бомбардировках и газовых атаках.

Люди спешили в