Долгая зима - Владимир Иванович Петров

бы ему проблем с кошкой в поезде или рейсовом автобусе, если за каких-то три часа комфортной езды в легковушке издёргалась она вся, зыркала во все стороны и дрожала.

– Не бойся, глупышка, – понёс он её в тёщину избу. – К своим приехали.

Тёща, заметно сдавшая в теле со времени последнего приезда Игоря Геннадьевича, обрадовалась зятю. Она засуетилась, стала было накрывать стол.

– Успеется, – остановил её Игорь Геннадьевич. – Сначала давайте с новосёлом определимся.

Он опустил цепляющуюся за него Василиску на пол, подтолкнул к тёщиной кошке, маленькой и некрасивой, по сравнению с гостьей, настолько неприятно чёрной, что даже глазёнки не просматривались, а единственно белое надлобье с носиком лишь усиливали эту неприятность:

– Знакомьтесь.

С минуту кошки разглядывали друг дружку. Первой, как и положено, осмелилась на встречный шаг черноглазая. Гостья не ответила взаимностью, напружинилась вся и неожиданно отскочила через раскрытую дверь в переднюю комнату.

Игорь Геннадьевич вернул её, пристыдил:

– Не годится такое для большой и красивой кошки. Неинтеллигентно!

Однако Василиска не вняла благоразумному слову, вырвалась из рук, вновь ускакала пружинистыми прыжками в переднюю и забилась под кровать.

– Не трожь её, – посоветовала тёща. – Пущай пообвыкнется малость. Проголодается, сама выйдет. Постепенно, глядишь, и познакомятся…

Постепенного общения между кошками не получалось. Настырное вмешательство Игоря Геннадьевича не помогало. При первой же возможности Василиска забивалась под понравившуюся ей кровать.

– Ну, и сиди там! – отступился он. – Некогда мне с тобой возиться. Дел навалом.

До вечера он убрал под грабли двор, выкопал грядки в «огурешнике», истопил баню. С удовольствием попарившись и намывшись, в одних трусах растянулся на кровати, под которой безвылазно сидела Василиска.

Кто-то громыхнул калиткой, промелькнул в окне, выходящем во двор.

– А где тёть Соня? – вошла с котом на руках родственница тёщи. – Принесла вот по её просьбе Желтка.

– В бане, похоже, – сказал Игорь Геннадьевич, успел прикрыться простынёй. – Сходи, помоги ей. И сама помойся. Воды и горячей, и холодной вдоволь. А кота оставь здесь. Дверь только плотнее захлопни, чтобы не убежал Желток-женишок.

Она так и сделала, и откормленный котяра, посмотрев на захлопнувшуюся дверь, остался сидеть в незнакомой обстановке, золотясь шерстью в слабеющих лучах заходящего солнца.

– Хорош! – оценил его Игорь Геннадьевич. – Достоин Василиски. Только как она сама-то на это посмотрит? Насилу ведь мил не будешь! Забоится ещё, чего доброго. Как бы вытаскивать не пришлось её на свиданку.

Словно догадавшись о намерениях Игоря Геннадьевича, Василиска сама вылезла из-под кровати. Присела на противоположном от Желтка уголке паласа, опоясав себя пушистым хвостом, изобразила томную красавицу.

Довольно долго сидели они неподвижно, поглядывая друг на дружку. «Да что же ты? – мысленно торопил кота Игорь Геннадьевич. – Будь же решительнее!»

Не торопился Желток. То ли непривычная обстановка тормозила его. То ли выдержку делал нужную.

Василиска не вытерпела, медленно подалась к нему, ткнулась симпатичной мордашкой в его самодовольную рожицу.

К удивлению и негодованию Игоря Геннадьевича, Желток даже не шелохнулся. Василиска безответно повторилась в поцелуе и, поджав хвост, поплелась под стол к блюдцу с ещё нетронутым ею молоком. Жадно принялась лакать.

Желток, наконец-то, проявил к ней интерес, близко подступился сзади, но та неожиданно повернулась к нему и надавала как следует лапкой.

«Одобряю! – мысленно порадовался за неё Игорь Геннадьевич. – Так и надо ему, жирному, чтобы наперёд не кочевряжился!»

Этакое Василискино неприятие, видимо, взяло кота за живое. Он машинально лизнул по донышку блюдца и заактивничал так, что Василиска еле увёртывалась от него и вскоре оказалась подмятой им. Прижатая мордочкой к паласу, она затопорщилась задом, но настырный Желток задними лапками утоптал и эту часть туловища. Пронзительный короткий вскрик молоденькой кошки возвестил о победе бывалого кота, спокойно воспринявшего и этот вскрик, и последовавшие следом удары Василискиных лапок.

Не успел Игорь Геннадьевич посочувствовать кошке, по его разумению, грубо лишённой целомудрия, как та закаталась-закрутилась по паласу в счастливом танце, то и дело привскакивая и ласково целуясь со своим первым котом. Завершив только ей, видимо, присущий ритуальный танец, чуточку лишь передохнув, она вновь потянулась к Желтку, как бы призывая к его повторной активности.

– Однако засмотрелся, – устыдился Игорь Геннадьевич своего подсматривания. Он отвернулся к стенке и незаметно быстро уснул.

Пробудился он лишь под утро, огляделся. При сочившемся в незашторенное окно голубоватом свете просматривалась тёщина не разобранная кровать. Видимо, не стала она тревожить зятя. На веранде тёплую уже ночь коротала. На стуле, приставленном высокой спинкой к подоконнику, лежал Желток. На самом этом подоконнике дремала Василиска.

Игорь Геннадьевич осторожно шевельнулся, укладываясь поудобнее, но Василиска чутко уловила кроватный скрип, поднялась, сладостно потянулась. Увидев кота, спрыгнула на пол.

Желток никак не среагировал на её движение. Тогда Василиска, привстав на задние лапки, дотянулась до него, затеребила, мол, вставай, хватит дрыхнуть. Желток открыл глаза, приподнял голову и вновь свернулся в клубок. Недовольная этим Василиска нетерпеливо затеребила его сильней. Пока не добудилась кота.

Желток нехотя соскочил со стула, так же нехотя, под явным напором Василиски в очередной раз справил свою жениховскую обязанность и, вскочив на подоконник, стал безотрывно глядеть на светлеющую улицу. Напрасно Василиска старалась обратить на себя его внимание.

– Экий тюлень! – обругал кота Игорь Геннадьевич за недостаточное внимание к Василиске. – Такую милашку обижаешь.

Желток повернулся на его голос, выждал с минуту в этой позе и вновь, ещё пристальнее, уставился в окно.

«На волю желает, – догадался Игорь Геннадьевич. – Выходит, в отличие от домашней с рождения и до сегодняшнего дня Василиски, свободолюбивому коту в неволе и любовь не в любовь».

Игорь Геннадьевич встал, оделся в спортивное и тихонько, стараясь не разбудить тёщу, выпустил кота, вынес кошку во двор.

– Привыкай к естественному, природному, – напутствовал он Василиску. – Теперь это твоя настоящая кошачья жизнь…

До самого последнего часа отъезда он терпеливо приучал её к новому, неизведанному доселе…

– Обживается помаленьку, – рассказывал он по возвращении жене о Василиске. – Правда, нелегко ей удаётся деревенское. Всё уличное внове для неё, страшит. Чуть что – со всех ног несётся в избу, как в спасительную крепость.

– Жалко её, бедненькую, – печалилась Нина Фёдоровна. – Может, вернём?

– Ни в коем случае!

– Скучно без Василиски. Привыкла к ней, словно к дитю малому…

Игорь Геннадьевич откровенно посмеивался над женой, но после напряжённой рабочей недели в первые же дни, проведённые дома бесхлопотно и спокойно, вдруг и сам почувствовал нехватку такого ласкового и умного животного, как Василиска.

– Наплывное это, временное, бездельной головой надуманное, – не придал он тому значения. – Пройдёт.

Не проходило. Неожиданно прихлынувшее чувство крепло в нём, и однажды он открылся в том перед женой.

– Значит,