Долгая зима - Владимир Иванович Петров

спугнул стариковские вязкие думы тёплый женский голос. – Дайте понесу. Тяжело ведь.

– Не тяжело, Катерина, – узнал он заводскую кассиршу. – Листочки одни. У магазина подобрал. А вот спуститься подмогни, дочка. Ступени сильно скользкие, а пальцы одеревенели словно. За перила не удержаться.

Молодая кассирша легко подхватила его под руку, свела по скользким ступеням вниз, поинтересовалась содержанием сумки:

– Кроликам?

– Самим с бабкой на щи отобрал. Свежие листочки, чистые. Пойдут для нас. С деньгами худо. Пенсионные недавно вот получили, сразу же дочке послали, на лекарство внуку. С кровью у пацана неладно.

– Серьёзная болезнь, – посочувствовала она.

– Нехорошая, сказывают. К тому же с зятем нам не повезло. Мало того, что дочку далеко увёз, – к водке быстро пристрастился. Не выдержала дочка, развелась. Одна теперь с больным сынишкой. Еле-еле концы с концами сводит, – разоткровенничался старик. – Переживаем за неё шибко. Потому сильнее всё гипертония бабку давит.

– А что же вы, Егор Кузьмич, сторожить бросили? Приработок как раз бы кстати был. И место было тёплое, не то что в литейном цехе, где сквозняки гуляют и дышать нечем. Знаю, дядька мой немного поработал там. Рассказывал.

– Так и я знаю. Перед уходом с завода предлагали туда. Отказался. Не по моему здоровью. А с места, как ты говоришь, тёплого-то меня сократили. С Нового года ещё. Начальник вызывал, что Ивана Васильевича сменил. Усатый такой, с лысинкой. Как его? Фамилия такая огородная, неблагозвучная…

– Паслёнов, – подсказала кассирша, – Эдуард Палыч.

– Во-во. Извинялся за сокращение. Мол, не может за мной это место сохранить… Мол, упраздняется оно…

– А сам с ходу оформился на это место, – не сдержала свои эмоции, перебила его кассирша. – Ну, Эдичка! Ну, даёт!

– Не может быть, – усомнился старик. – Путаешь ты что-то, Катерина.

– Нисколечко! – обиделась даже кассирша. – Сама же сторожевые ему выдаю. Дошли бы до него, Егор Кузьмич, ситуацию свою обрисовали.

– Попробую, – пообещал ей на прощание Егор Кузьмич, не очень-то поверивший услышанному: разве позволит большой начальник до сторожа опуститься и его, заслуженного ветерана, обидеть?

Посомневался он, но всё же собрался к Паслёнову: попытка не пытка! Выбрился, приоделся. С трудом добирался. По морозу. К тому же с ветерком.

Долго дожидался Паслёнова, следом за ним протиснулся в дверь.

– Погоди, дед, – остановил его хозяин кабинета, с мороза занявшийся выщипыванием сосулечек из отвислых усов. – Срочные дела решу и позову.

Егор Кузьмич дисциплинированно стал ожидать приглашения. К Паслёнову входили и выходили посетители. А его всё не звали. Пришлось ему напомнить о себе.

– Эдуард Павлович, не забыли обо мне?

– Сказал же, позову, как освобожусь! – недовольно глянул на него Паслёнов, точно ржавыми буравчиками просверлил. Барственно развалившись в кресле, он сидел за столом с распушенными уже усами, с прилизанной волос к волосу жидкой причёской. Похоже, смилостивился к старику.

– Так что у вас? Только быстро давайте!

Не успел Егор Кузьмич высказать суть прихода, как без стука вошла расфуфыренная дамочка:

– Не опоздала я, Эдичка?

– В самый раз! – услужливо закружился возле неё Паслёнов, кивком головы указал старику на выход.

«Надолго, видно, у них», – огорчился Егор Кузьмич, нетерпеливо заходил по коридору.

– Кузьмич, ты ли? – окликнули его из угловой комнаты, где не так давно, будучи сторожем, и он по ночам бодрствовал. – Каким ветром занесло?

– К Паслёнову. Никак не могу с ним переговорить, – заглянул он в знакомую комнату, не скрыл своего удивления от появившихся здесь телевизора, холодильника и дивана. – Ого! Со всеми удобствами!

– Эдуард Палыч не может иначе, – пояснила уборщица. – Он, дочка сказывала, и в цехе такую же комнатку рядом с кабинетом своим имел.

– Разве не из пришлых он?

– Не знаю, как и сказать. И уходил он с завода не раз, и возвращался. В последнее время начальником электроцеха был. Дочка там у меня табельщицей…

Егор Кузьмич вспомнил табельщицу электроцеха, которая не пускала его к начальнику, и самого Паслёнова вспомнил, безусого тогда, отказавшегося принять его сторожем. Ещё паслёновскую пересыпанную матом истерику при нём, считай, постороннем, предназначенную кому-то на другом конце телефонного провода, вспомнил. Как сейчас услышал его тогдашнее: «Взорвать бы этот завод с его революционными традициями».

«Вот он каков, оказывается! Вчера готов был бомбу подложить под старейшее предприятие города, а сегодня о его благе высокие слова с трибуны льёт как один из руководителей завода. Быстро же переделался, словно вывеску сменил. Даже внешне изменился, как бы маску новую надел… Не скажи уборщица о нём, не признал бы». Подивившись неожиданному для себя открытию, спросил:

– Не обижает Паслёнов?

– Не жалуюсь пока. Разве ключи вот от этой комнаты не доверяет. На время лишь даёт, марафет навести. Он и в цехе, как сейчас мне, никому, кроме дочки моей, не позволял убираться. Да я и не обижаюсь, хорошо ещё на работе меня, пенсионерку, держит.

«Из-за дочки, похоже, Матвеевна держится», – вдруг плохо подумал Егор Кузьмич о Паслёнове.

– Пойду я, освободился, поди, – сказал он задумчиво. – Всего доброго тебе…

Паслёнов всё ещё любезничал с дамочкой. «Да он же смеётся надо мной, на измор берёт, – занервничал Егор Кузьмич. – Видимо, понял, зачем я пришёл. Может, и кассирша обо мне ему сказала… А я-то губы раскатал. Куда там! При увольнении он лишь хорошо говорил, чтобы по-тихому со мной расстаться. Боялся, видно, что шум подниму, пусть и бесполезный, но неприятный для него. Теперь закорневел. И ничего с ним не сделаешь. Не те времена! Такие за справедливый и добрый характер и свалили Ивана Васильевича. Э-эх!»

Сильно растревожил себя Егор Кузьмич. Не приходил бы лучше! Тяжело дохромал он до своей, первой на станции, деповской двухэтажки.

Прежде чем зайти в тесную квартиру, откуда, верный памяти о родителях – потомственных железнодорожниках, не захотел он съезжать в новый дом, передохнуть решил. Две сигареты выкурил, успокаиваясь и обдумывая, что больной жене сказать.

– Ну как? – спросила она. – Договорился?

– Знаешь, мать. Передумал я в завод идти, – через силу весело солгал он. – Нет смысла за мизерную зарплату на завод колдыбать. Корейца знакомого встретил. Столковался с ним на лето лук и арбузы стеречь. Хорошие деньги заработаю. Не пропадём!

Вася-Василиска

– Всё! Уговорила! – сдался Игорь Геннадьевич. – Но учти, согласен лишь на мужичка!

Довольная уступкой мужа, Нина Фёдоровна тотчас созвонилась с кем надо, засобиралась:

– Будет тебе мальчишка!

Котёнок оказался тёмно-серым пушистиком с белинками на грудках и лапках. В ясноглазеньком тёплом комочке угадывался рослый кот с длинным, соразмерным с туловищем, «беличьим» хвостом.

– Правда, симпатяшка? – с котёнком подступила Нина Фёдоровна к мужу, желая с первого дня сдружить их. – Позанимаешься?

– Вы как-нибудь без меня обходитесь, – не