Церковь плененная. Митрополит Никодим (1929-1978) и его эпоха (в воспоминаниях современников) - Гусейнова

просто «тип», а типаж тех лет, о которых сказано: «Серые начинают и выигрывают». Высоцкий пел: «Феофан был злобный, жадный, // наглый, хитрый, плотоядный…». Однажды паренёк, родом из Закарпатья, подал прошение об отчислении из первого класса семинарии – не выдержал испытаний.

Днем вызвали в военкомат, пытались «вербануть». Еле отбился. Всю ночь не спал. Утром гуляю по лаврскому парку, смотрю – навстречу «Феофан» – в «косухе», джинсах, с кейсом в руке. С похмелья спешит на лекцию – читать курс аскетики…

Вспоминает архимандрит Ианнуарий. Когда «рыжего» и его дружка начали продвигать наверх, они съехали с квартиры, которую снимали в Ленинграде, и перебрались в Москву. Какое-то время о. Ианнуарию пришлось снимать ту же квартиру, и соседи не могли нарадоваться. При встрече на лестнице благодарили: Вы такой тихий, спокойный! Не представляете, что тут творилось до Вас! Шум, пьянки, драки… Прямо по Блоку:

Грешить бесстыдно, непробудно.

Счёт потерять ночам и дням,

И, с головой от хмеля трудной.

Пройти сторонкой в Божий храм…

В те годы духовником академии был протоиерей Иоанн Кондрашов. Пожилой батюшка был туговат на ухо и говорил очень громко, думая, что всё «в норме». Подходит к нему «рыжий» на исповедь и тихо шепчет: «Шу, шу, шу…» А в ответ громовой раскат на весь храм: «Что?! Да ты же монах!».

– Тише, тише! Шу, шу, шу…

– Что?! Да ты же монах!

За границей «рыжий» вёл себя осмотрительно, – чтобы свои же не заложили. Зато в «Союзе» позволял себе «оторваться по полной программе». Однажды, не справившись с канцелярской «текучкой», он симулировал сердечный приступ, и ректор, встревожившись не на шутку, дал ему отпуск в самом начале учебного года. Компания, отправившаяся на поезде в Крым, была маленькая, но приличная. В хозобслуге – мальчики, в купе – ящик коньяка: «Гуляй, рванина, от рубля и выше!».

Загул кончился печально: мертвецки пьяного «аскета» сняли с поезда то ли в Жмеринке, то ли в Бердичеве. В линейном отделе, как положено, был составлен протокол, но дело замяли его покровители по другой «линии»…

Начало 1980-х; в составе небольшой делегации еду на богословскую конференцию в Англию. После завершения официальной программы – посещение православного кафедрального собора, встреча и «речевой контакт» с «опальным» митрополитом Антонием (Блюмом).

Во время беседы владыка Антоний рассказал забавную историю. Годы «застоя» были не только в Советском Союзе, но и в Югославии. (В былые времена советских туристов, вырвавшихся в Югославию, немало радовали агитационные лозунги, откровенно утверждавшие: «Маршал Тито – наш понос!» Переводчики поясняли, что знакомое русским слово на их языке означает «слава» и доверительно сообщали, что то явление, что обозначаемое им в русской речи, по-сербски именуется совсем иначе – «пролив».) Культ личности Иосипа Броз Тито достиг такого размаха, что некоторые интеллектуалы не выдерживали «прессинга» и уезжали из страны в эмиграцию, благо, что это можно было сделать легально – под видом временного выезда на заработки в Западную Европу.

Идёт семья таких политэмигрантов по Лондону, наслаждается свободой. Впереди православный храм – как не зайти? Совершается литургия; диакон выходит читать Апостол и возглашает: «К Титу послание святого апостола Павла чтение!». Эмигранты в отчаянии: «И здесь Тито!».

А вдове умершего в 1980 г. президента Иосипа Броз Тито – Йованке Будисавлевич – было не до шуток. Она провела под домашним арестом в своей квартире 20 лет (!) и была выпущена на свободу лишь в 2001 г. – власти опасались, что женщина устроит переворот и попытается стать наследницей Тито. Надо ли говорить, что Йованка не задержалась в стране, переехав к родственникам в Германию? [465]

А потом, допоздна, – беседа за чашкой чая с регентом собора – о. Михаилом Фортунато. В гостиницу возвращаюсь за полночь. В соседнем номере – громкий бессвязный разговор (много выпито), табачный дым. Это отдельский переводчик «снимает напряжение» с «собратом по разуму». Заглянуть в «вертеп» – значит нарушить их «гармонию», и я, сложив вещи в чемодан, засыпаю. Завтра отлёт в Москву, и хочется утром побродить по Лондону.

Выскальзываю из отеля в шесть утра. До девяти – Вестминстерское аббатство, Трафальгарская площадь, Даунинг-стрит… Стараюсь держаться подальше от злачного района Сохо. Однажды британский министр обороны Джон Профьюмо был уличён в связи с особой лёгкого поведения, промышлявшей в Сохо. Нехорошо, конечно. Хуже было то, что ещё одним клиентом девицы был советский военный атташе в Лондоне… Стараюсь держаться подальше и от Кенсингтон стрит. На этой улице 12 посольств: румынское, финское, чешское, непальское… Резиденция нашего посла расположена в единственном в Лондоне доме под номером 13 (англичане избегают чёртовой дюжины).

В те годы советское посольство в Великобритании, как и в любой другой стране, состояло из трёх практически независимых структур: посольство как таковое, возглавляемое послом и подчиняющееся министру иностранных дел, резидентура КГБ и резидентура ГРУ. Резидентуры действовали независимо друг от друга и не подчинялись посольству, хотя работали под его крышей. Не все сотрудники резидентуры были дипломатами, многие из них занимали видные посты в советском торгпредстве в Лондоне, считались представителями газет, Аэрофлота, Интуриста или других миссий. Но где бы они ни работали официально, они были подчинены резиденту, который, в свою очередь, получал приказы из Центра.

Для того чтобы представить мощь двух резидентур, приведём лишь такой факт: в то время у них было больше персонала, чем во всех остальных советских организациях вместе. Гигантские бюджеты тоже не сравнить с расходами посольства или торгпредства, и они могли быть увеличены в любой момент из государственной казны.

Здание № 13 нередко сотрясалось от бурных шпионских скандалов. В 1971 г. Лондон поставил мировой рекорд – выслал больше 100 советских шпионов. С особым рвением МИ-5 следило за домом № 16, где располагался военный атташат [466] .

Но на лондонской конторе ГРУ – КГБ свет клином не сошёлся. Вспоминает известный социолог Владимир Ядов.

В 1963–1964 гг. меня направили по обмену на стажировку в Англию. Естественно, кандидат на стажировку за рубежом подлежал присмотру со стороны Большого дома. Звонит некто, представляется просто как «сотрудник» и предлагает встретиться в Таврическом саду. Спрашивает, очень ли я хочу поехать, а потом говорит: «Вы понимаете, что должны будете выполнить наше задание?» Я интересуюсь, какое именно. Он говорит, что сам этого не знает, но его коллега в Москве перед вылетом в Лондон объяснит. «Как, – спрашивает, – зовут вашего тестя?» – «Николай Григорьевич». – «Так вот,