Церковь плененная. Митрополит Никодим (1929-1978) и его эпоха (в воспоминаниях современников) - Гусейнова

вспоминал: «Ежегодный приём в семинарию ограничивался согласованной с Советом по делам религий квотой, которая в 1960-е годы не превышала в Ленинграде 20, а в Москве 40 воспитанников; был год (кажется, 1964), когда в первый класс Ленинградской семинарии зачислили всего восемь человек!» [475] Перед назначением митрополита Никодима в Ленинград ходили упорные слухи о том, что духовные школы будут закрыты. За несколько недель до его приезда в Академический храм перестали допускать верующих под тем предлогом, что храм не является приходским. Все говорили, что школа существует последний год. Храмы и духовные семинарии закрывались по надуманной причине так называемого «укрупнения».

На страницах местной прессы коммунисты-атеисты бились в истерике: до каких пор «тёмное пятно», «рассадник мракобесия» будет позорить наш город – «колыбель трёх революций»? Это было идеологическое обеспечение той негласной работы, которая неуклонно приближала «день закрытых дверей». Им надо было управиться к 1967 г. – 50-летию Октября…

Как это делалось? Тихо, исподволь. Прошения к допуску на вступительные экзамены в семинарию нужно было подавать до 1 августа. Список «заявивших на себя» передавался уполномоченному, который был в «рабочем контакте» с «соседями». И вскоре «на места» по спецсвязи рассылались «ориентировки».

… Парнишка возвращался из Ленинграда к себе домой, и его могли силой доставить в военкомат, чтобы «забрить» в армию. Если он – «белобилетник», то спровоцировать драку и посадить на 15 суток: «Идёт охота на волков, идёт охота…». Будущим студентам в канцелярии шёпотом советовали: отсидеться в «укрывище» и в Питер приезжать день в день.

А проскользнувших через «крупную ячейку» ждала «мелкоячеистая сеть». На беседе с митрополитом уполномоченный вычёркивал из списка «шибко умных» и тоном, не терпящим возражения, комментировал: «По нашим данным, такой-то – из семьи бандеровцев». И попробуй проверь, и попробуй возрази! Ты ему – «Дети за родителей не отвечают», а он тебе: «Яблочко от яблоньки…».

Вспоминает выпускник ЛДА о. Игорь Адрианов.

Молодых людей, подававших документы для поступления в духовные семинарии, вызывали для беседы с уполномоченным Совета по делам религий или представителями Пятого (идеологического) управления КГБ. Некоторым угрожали, других пытались переубедить, предлагая поступать вместо семинарии в престижный светский вуз, третьих срочно вызывали на военные сборы и т. д. Такая практика продолжалась, по крайней мере, до 1989 г. Мне об этом известно, так как я сам в том году подал документы для поступления в Ленинградскую духовную семинарию, после чего со мной беседовал офицер Пятого управления КГБ в г. Минске. Правда, уже не было угроз, уже было время Горбачёвской перестройки, но отлаженный десятилетиями механизм ещё по инерции продолжал действовать. Мой собеседник пытался выяснить, насколько я лоялен к советской власти, и нет ли у меня связей с Западом и диссидентами [476] .

Всем «нормальным» кандидатам давался отвод; в семинарию позволялось зачислять лишь «девиантов» (лиц с отклонениями в психике) и юношей из семей духовенства (уж если их-то не принимать, то тогда кого же?). Так «обескровливался» класс за классом: «полнокровные» курсы академии (20–30 человек) сменялись малочисленными семинарскими (5–7 человек). И когда через несколько лет стены ЛДАиС опустеют, то, глядишь, и закрыть будет легче (меньше шума!). А повод легко найти – медицинская комиссия засвидетельствует, что большинство студентов – психически больные люди. Вот до чего довели здоровых юношей в «духовном застенке»! Дескать, «Обводный канал, 17» (адрес ЛДАиС) стал филиалом «Обводного, 13» (адрес близлежащей психоневрологической больницы)!

Известен случай, когда абитуриент, признанный «параноиком, подверженным впадению в идиотизм», сумел через два года всё же преодолеть барьер, заграждавший поступление в Ленинградскую семинарию, проявил себя потом круглым отличником, обладавшим к тому же блестящим музыкальным дарованием [477] .

Привели как-то раз в общежитие академии бесноватого. Дежурный помощник инспектора отец В. решил его отчитать самостоятельно. Принёс требник, кропило, святую воду. Бесноватый стал кричать и бегать по общежитию, отец В. – за ним. Кто-то догадался вызвать наряд из психиатрической больницы. Когда медбратья приехали, они никак не могли понять, кого «брать»: бесноватого или того, кто в рясе бегает за ним с кропилом.

В 1970 г., будучи на Пасху в Псково-Печерском монастыре, спрашиваю наместника – архимандрита Алипия – насчёт поступления в семинарию. Узнав, что я – не с Западной Украины («бандеровщину» не пришьёшь), а из Ленинграда, и что у меня «верхнее образование», о. Алипий предупредил: «Документы примут, а на медкомиссии (врачи-то «внешние», «проинструктированные»!) могут поставить диагноз – «устойчивый бред на религиозной почве». (Как написал профессор Наджаров одному из «религиозников» в доказательство диагноза «шизофрения»: «Утверждает, что никакого морального кодекса строителей коммунизма нет, а заслуга его создания принадлежит Библии» [478] .

А поставить «нужный диагноз» – пара пустяков. «Спорить с психиатром бесполезно, – вспоминает правозащитник Владимир Буковский. – Они никогда не слушают, ЧТО ты говоришь. Слушают, КАК ты говоришь. Горячиться нельзя – будет запись: «Возбуждён, болезненно заострён на эмоционально значимых для него темах». Аминазин обеспечен. Будешь слишком подавлен, угрюм – запишет депрессию. Веселиться тоже нельзя – «неадекватная реакция». Безразличие – совсем скверно, запишет «эмоциональную уплощённость», «вялость» – симптом шизофрении.

Не выглядеть настороженным, подозрительным, скрытным. Не рассуждать слишком уверенно, решительно («переоценка своей личности»). Главное же – не тянуть, отвечать быстро, как можно более естественно. Всё, что психиатр сейчас запишет, никакими силами потом не опровергнешь» [479] .

А потом – госпитализация, нейролептики, через год – выписка со 2-й группой инвалидности и пенсия – 20 рублей в месяц. К счастью, в 1971 м всё обошлось без «психушки». А в 1960-е могло быть хуже. Ведь отец Алипий знал, о чём говорил…

Вспоминает митрополит Волгоградский и Камышинский Герман (Тимофеев), ректор ЛДАиС в 1968–1970 гг.:

Учащиеся проходили экзамены, собеседование. Потом мы выявляли для себя тех, кто пригоден, составлялись предварительные списки. Списки требовал уполномоченный Совета по Ленинграду и Ленинградской области «приснопамятный» Григорий Семёнович Жаринов и кромсал их как хотел. Кроме того, к делу поступления в духовные школы подключались и специальные службы. Владыка Никодим обычно брал этот список, выезжал к Г.С. Жаринову и доводил дело «до ума», всё-таки отстаивая всех, кого приёмная комиссия ЛДАиС считала годными для учёбы. У него, конечно же, имелся веский аргумент: мне нужны люди для работы. Источником и воспитателем таких кадров и была ЛДАиС. Вообще, трудностей в деле постановки духовного образования в годы владыки Никодима было много. Стоит вспомнить трудности 1959–1960 гг. Был тотальный контроль, слежка, отсеивание – ещё до того, как молодые люди приезжали на приёмные экзамены. А оставляли тех, кто