Церковь плененная. Митрополит Никодим (1929-1978) и его эпоха (в воспоминаниях современников) - Гусейнова

выходя из машины, промолвило: «Каменья – они и есть каменья». После чего кортеж развернулся в обратном направлении.

Глядя на энергичного архипастыря, путешествующего по всему миру, мы тоже стремились ухватить кусочек хотя бы советской «заграницы». А по тем временам это были Прибалтика и Кавказ.

1973 год. Почти всё лето прошло в архипастырских разъездах по епархиям. Ленинградской и Новгородской, плюс Карелия. И «людие архиерейстии» иподиаконствовали во время митрополичьих богослужений. Но всё же образовался «просвет» – владыка дней на 20 уезжал за границу и не имел возможности держать нас «на коротком поводке». При отъезде он посоветовал мне, «как опальному», никуда из города не отлучаться. Однако «охота к перемене мест» была сильнее, и я махнул в Армению.

Арташат – небольшой городок близ турецкой границы. Смотрю на туристскую карту. Отсюда – полчаса езды до древнего монастыря Хор-Вирап. В конце III в. здесь держали в темнице св. Григория, просветителя Армении, а в эпоху средневековья на этом месте была воздвигнута обитель. Оставив вещи в гостинице на попечение дежурной, отправляюсь на поиски автобуса до обители. Дорогу до автостоянки подсказала та же дежурная; она же «стукнула по телефону» про залётного гостя.

Скрип тормозов, рядом останавливается «москвич». Из машины вылезают два армянина в штатском. Мелькают «корочки»: «Комитет госбезопасности». Достаю паспорт; комитетчики «устанавливают личность». Вопросы соответствующие.

– С какой целью искал пути подхода к границе?

– Меня интересует не граница, а монастырь Хор-Вирап.

– Хор-Вирап стоит прямо на границе. Зачем про него знаешь?

– Он отмечен на карте как туристический объект.

– Кто дал карту, какое получил задание?

Чувствую, что время здесь, в Арташате, остановилось: «ребятишки» «выпали из 37-го года». Но мне нельзя их злить; ведь составят протокол о «задержании при попытке перехода турецкой границы». И выдержит ли сердце митрополита этот удар? Поэтому разговариваю с гэбэшниками предельно вежливо.

– Туристическая карта продаётся в любом книжном магазине, и там Хор-Вирап не засекречен. В Арташат въезд свободный, никто в автобусе документы не проверял.

– Въезд свободный, но город закрытый, и ты должен отсюда уехать.

Решающим аргументом в пользу моей невиновности оказался обратный авиабилет в Ленинград, купленный в Ереване за неделю до возвращения. Сыскари с умным видом долго изучали его, рассматривая чуть ли не на просвет. Вроде бы полегчало: когти разжимаются, и, кажется, обойдёмся без протокола.

Едем в гостиницу, дежурная отводит глаза: «Я не стукачка, но доложить обязана!». Оперативники роются в моем рюкзаке, но «вещдоков», естественно, не находят. На ближайшем автобусе убываю в Ереван. В древней обители побывать не удалось, но и владыку не подвёл «под монастырь»…

Бывая за границей по церковным делам, владыка иногда денёк-другой предавался отдыху. Но крайне редко, и только после завершения официальной программы. Лишь незадолго до своей кончины он отправился в круиз на теплоходе вокруг Европы – с лечебными целями. В те годы это было доступно в основном партократам, которых называли «Дроздовы» – по фамилии персонажа из романа Дудинцева «Не хлебом единым».

Знаменитый писатель Константин Паустовский – употребляя имя Дроздова как нарицательное обозначение номенклатурщика, вспоминал о своей поездке на теплоходе вокруг Европы: «Дроздовы проявляли враждебность ко всему, кроме своего положения; они поражали своим невежеством. У них и у нас оказались совершенно разные понятия о том, что представляет престиж и достоинство нашей страны. Один из Дроздовых, стоя перед «Страшным Судом», спросил: «Это суд над Муссолини?». Другой, глядя на Акрополь, сказал: «А как пролетариат допустил постройку Акрополя?». Третий, услыхав замечание об изумительном цвете воды Средиземного моря, строго спросил: «А наша вода разве хуже? (И вообще, надо присмотреться к этому товарищу.) Что, наши черноморские виды в Крыму разве хуже?»» [463]

«Беспартийный Паустовский произнёс антисоветскую речь», – констатировалось в закрытом письме ЦК.

В портах захода Дроздовы «делали шоппинг», а у владыки Никодима была своя программа: посещение местных храмов, встречи с духовенством, поклонение святыням. Но неизменно – с «референтом», который неотступно сопровождал владыку во время круиза…

Но это не значит, что «око государево» присматривало за владыкой Никодимом при каждой заграничной поездке. Вспоминает священник Роберт Слесинский (США).

«После окончания учёбы я был паломником в Фатиме (Португалия). Там я узнал от капеллана-американца о. Иоанна Мовата, что в своё время здесь был паломником и митрополит Никодим. Когда одна служанка вскрикнула, что идёт какой-то православный монах, о. Иоанн посмотрел в окно и не сдержал эмоций: «Боже мой, – воскликнул он, – это не простой монах, к нам идёт сам митрополит Ленинградский и Новгородский Никодим!». Да, митрополит приближался пешком и без всякого сопровождения – вот подлинный монах!» [464] . А ведь в то время поездка в Фатиму приравнивалась к антисоветской…

«Держать и не пущать» – этот принцип был общим для нашей тогдашней «солнечной системы». Но владыка Никодим молчаливо поощрял «отклонения» от официальной программы и знакомство с церковными достопамятностями «страны пребывания». После кончины святителя многое изменилось; местные власти стали действовать в этом смысле грубо и примитивно.

1982 год. Накануне поездки в Сербию на молодёжную конференцию – «инструктаж» в митрополичьем кабинете. Сбоку – «референт», постукивающий о стол карандашиком. Его предписание – «простое, как мычанье»: после конференции сразу же возвращаться на родину, и никаких самостоятельных поездок по Югославии! Ни в Боснию, ни в Словакию (он имел в виду Словению).

Антониевский «наказ» изощрённее – он выше «образованщины», сидящей сбоку.

– Отец архимандрит! Вам, конечно, захочется в первую очередь поехать в Дубровник. Только не говорите – «нет»! я знаю, что это Ваша мечта. Так вот, в Дубровник – ни ногой! Идите!

Надо ли говорить, что по окончании конференции я предложил сопровождавшему меня игумену-«подсадке» переоформить аэрофлотовские билеты, и у нас образовалось целых два дня на поездку по стране. Это наше личное время; всё равно в академии срочных дел нет. «Подсадной» возражать не стал, но отправиться в путешествие побоялся. Я же вечерним рейсом вылетел в Дубровник, тогда ещё не разрушенный войной. А потом автобусом, через горные перевалы, в Сараево (от того города мало что осталось) и, наконец, ночным поездом – в Белград. С «тайным ухом» встретились в аэропорту; оно из Белграда никуда не отлучалось. Двое суток оно предавалось застолью с возлияниями у настоятеля русского храма: наказ референта выполнен.

По возвращении – диалог с референтом.

– Отец Августин! У меня есть сведения, что Вы задержались в Югославии.

– Это рыжий Иуда доложил?

– Ну, не будем называть имена…

Не будем. Но это не