Илимская Атлантида. Собрание сочинений - Михаил Константинович Зарубин

не хотелось. Луна медленно, как черепаха, благополучно выбралась из реки и теперь взбиралась все выше и выше по соснам и елям к небу, а ей навстречу, словно из рога изобилия, сыпались одна за одной спелые сочные таежные звезды. Их дружный свет освещал Илим, смешивался с темным аквамарином далеких, поросших лесом вершин. А дальше цвета сгущались, и становились единым целым и река, и сопки с сосновыми и кедровыми лесами, и вся, не имеющая единиц измерения великая мощь природы. И только степенью любви и веры можно было выразить человеку свое к ней причастие.

Через день небольшой отряд смельчаков, состоящий из пяти человек, отправился к Илимску по берегу Илима. С собой взяли теплые вещи и немного еды, надеясь, что в дороге раздобудут пищу в деревнях, которые встречались в этих местах довольно часто. Ординарец Чирикова, Николай, был недоволен этим походом, и даже сидя на коне, негромко ворчал, делая кислую мину. Но на него никто не обращал внимания.

Ранний рассвет показался сладко-малиновым, как колокольный звон. Только откуда ему тут быть? Гладь реки не рябила, изумрудные звездочки от солнечных лучей, скользивших по ее поверхности, представлялись деталями наряда спящей царевны. Высокие стебли трав, склонившиеся до самой земли под тяжестью крупных росных капель, оберегали сон реки.

Зато на обрывистых берегах все уже проснулось. Принимали небесные ванны и стройные молодые сосны, и толстые пожелтевшие лиственницы, и невысокие мохнатые ели. На редких полянках хороводили белоствольные березы, о чем-то перешептываясь с вызывающе-ярко раскрашенными осинами. Изредка на вершинах сопок появлялся кедр, и как хозяин властно и пристально оглядывал свои владения.

Доносило сложный запах хвои, прелой листвы и перезрелых ягод. Щебетание птиц, сливавшееся с другими шумами леса, тоже не поддавалось точному анализу: пересвистывались рябчики, мяукали сойки, со взаимной модуляцией поскрипывали кедровки, стучал по дереву дятел, хлестко вылетали из кустов дикие голуби, в высоте кружил ястреб, издавая паническое надтреснутое шипение, видимо, желая попугать нежданных гостей.

И все это можно было назвать только одним словом – Благодать!

Митрич

За очередным поворотом уже не стало слышно страшного, притупляющего сознание шума Симахинского порога. Днем потеплело по-летнему, но вечер не заставил себя ждать. Явился вместе с лесной сыростью и сумраком. Тайга на берегу опять превратилась в высокую отвесную стену. В сплошной темноте остановились у зимовья, что стояло на высоком косогоре. Развели костер. Языки пламени просвечивали округу неглубоко, не дальше близких кустов смородины. Да, чернее таежной ночи ничего на свете не бывает. Черно и под ногами, и над головой, и справа, и слева, и вокруг. Такое встречается только осенью в Сибири.

Зная, что заметить его невозможно, филин безнаказанно наслаждался своим имитаторским даром. То хохотал по-человечьи, то мяукал, как кошка, или стонал как будто от невыносимой боли, неожиданно ему начинала подпевать, как уж могла, кукушка, щедро отсчитывая путникам долгие-долгие годы жизни…

У костра всегда хорошо, чувствуешь себя защищенным в любую погоду, пламя придает силы, как будто сжигает усталость. Спать примостились в зимовье на полатях. Михаил, скромничая, попытался остаться у костра, но Алексей повелительно кивнул головой.

– Ты чего это придумал? Места в избе всем хватит…

– Спорить не буду! – засмеялся Михаил и расположился на ночлег у входа.

Топилось зимовье по-черному. Но отдохнули хорошо. Утром поели хлеба с луком, согрелись горьковатым травяным чаем. Алексей задумчиво посидел у очага, пошевеливая длинной палкой угли.

– Благодать, – сказал он, – и вставать не хочется.

– Не хочется, не вставайте, – в тон ему ответил Михаил.

– Да нет уж, сиди не сиди, а идти надо. Какой у нас на сегодня план?

– Сегодня дойдем до Тубы.

– Тубы? Может, ты ошибся? До трубы?

– Да нет, не ошибся, Туба – это название речки и деревни. В деревне заночуем, а там рукой подать до Качинской сопки.

– Ну что же, тогда за дело. Вперед.

В это время погода хороша только ранним утром, к обеду начинает портиться. Небо заволокло тучами. Они, как лохматые ведьмы, нависли над тайгой, задевая вершины невысоких сопок, и час от часу, как гневом, наливались чернотой. Снег, как будто рухнул с высоты, повалил неожиданно. Солнце в сражение с непогодой не ввязалось, ему по времени года уже не хватало сил обогреть землю, а тут еще завертелась снежная кутерьма. Первые снежинки были легки, припорошили землю тонким слоем. Но это только в первые мгновения, а затем снежный поток встал перед путниками сплошной непроницаемой стеной, и тяжело оказалось всем – и людям, и животным.

– Господи, – сказал Алексей, – откуда это взялось?

Мишка задрал голову.

– С небес, Алексей Ильич.

– Да я не об этом, вроде ничего не предвещало.

Они остановились. Только два цвета осталось в мире – черный и белый. Черные воды Илима и белые крыла метели. Пока разводили костер, Алексей и Михаил подошли к реке.

– Ты знаешь, Михаил, не чувствую никакой радости от первого снега. Настоящей радости, какую испытывал в детстве.

– Алексей Ильич, наверное, вы расстроены оттого, что пришла зима, а мы еще не одолели и половину пути.

– Наверное, оттого, Миша.

– Да все будет хорошо. Сейчас надо где-то спрятаться, до деревни еще далековато. Здесь рядом, на заимке, живет старый охотник. Хороший мужик, грамотный, умный. Может, заглянем к нему?

– Почему не заглянуть? Только скажи, крюк большой?

– Да нет, Алексей Ильич, версты три всего. Но там и банька есть, и квасок, и медок хмельной, и настойки, и поговорить с человеком интересно.

– А ты говорил с ним?

– Я для него мальчишка. Отец говорил, а я слушал.

– И что такого интересного ты слышал?

– Да я уж и запамятовал. Помню, шибко умные слова говорил старый охотник.

– Хорошо, чайку попьем, и в дорогу.

Три версты, оказалось, не соответствовали своему метрическому эталону. В тайге все по-другому. Дороги не было. Тропинку, что вела к заимке, Михаил так и не нашел. Пришлось выйти к речке и по ней идти вверх. А берега у таежных речек – не для походов. Сплошь и рядом непроходимые завалы и кочкарник. Бурелом мешал передвижению и отнимал последние силы, ноги увязали в мягкой подушке заснеженного мха. Часто отдыхали, усталость давала о себе знать. Потеряли много времени, пересекая болото.

– Ну, Михаил, твое «рядом» оказалось ой как далеко, – упрекнул Алексей.

Погода окончательно испортилась. Несмотря на то, что была середина дня, небо потемнело, дали помутнели. Путники не понимали, к чему готовиться – к ночи или к непогоде?

Михаил чувствовал себя виноватым, видя укоризненные взгляды спутников.

Но, слава Богу, под ноги соскользнула желанная тропа, она вела в светлый сосновый бор, от которого, казалось, исходил свет. Рубиново мерцал в неиссякнувшей красоте брусничный ковер. Михаил от радости воскликнул:

– Вот она! Сейчас будем на месте!

Наконец, добрались. К счастью, засветло.

Заимка деда Митрия располагалась на поляне, окруженной высокими лиственницами. Они были покрыты как пыльцой серебристо-золотой