Илимская Атлантида. Собрание сочинений - Михаил Константинович Зарубин

из огромных лиственных бревен. Алексей подошел к ней, погладил шершавой ладонью измытые дождями посеревшие бревна.

– А ведь это укрепление стоит здесь уже сотню лет. И еще простоит столько же, и будет встречать еще тысячи путешественников.

– Да вы поэт, Алексей Ильич, – усмехнулся Чаплин.

– Какой же я поэт? Поэты стихи сочиняют, а я по науке мыслю.

Они подошли к Енисею. Могучая река несла свои воды спокойно и величаво. Противоположный берег был значительно выше. Его вертикальные грани, словно утесы, возвышались над зеркалом воды, на них и за ними расстилалась без конца и края темная, как беспросветная, нескончаемая ночь, тайга.

– Мощная река! – восхищенно сказал Чаплин.

– Да, велик Енисей-батюшка, – в тон мичману добавил Чириков. – Много я слышал о нем, а вижу впервые.

Они еще постояли какое-то время, молча, восхищенные величием этого зыбкого пути. Потом Алексей вдохновенно показал рукой на водную гладь.

– Отсюда начинаются все походы. На восток – к берегам Тихого океана, на Север – к Ледовитому.

– На юг тоже, Алексей Ильич.

– Но русских, Петр, как магнитом, притягивает Тихий океан. Мы стоим в начале главной дороги на восток. Закрываю глаза и вижу: отсюда вверх по Енисею до Ангары, по ней – до устья Илима, дальше до Илимска, и, наконец, волоком до Лены.

– Путь не близкий.

– Только бы времени не терять. К зиме нужно добраться до Якутска.

– Если бы от нас это зависело.

– От нас, Петр, тоже многое зависит.

Все разговоры с капитаном Берингом о немедленном продолжении похода неизменно наталкивались на непроницаемую стену его молчания. Мартын Шпанберг, второй помощник капитана, пытался вразумить Чирикова.

– Что ты заладил одно и то же? Пошли да пошли. Успеем еще хлебнуть лиха. Ты посмотри, как нас здесь встречают. Каждый день столы ломятся, где ты еще такое увидишь?

– Мартын, наше дело – не за столом сидеть. Царь Петр Алексеич нас не на посиделки в Енисейск отправил.

– Ты, я гляжу, больно умен. Хочешь выслужиться перед начальством?

– Похоже, это ты хочешь выслужиться, Мартын. Одного тебя только и слышно в Енисейске. Зачем ты на мастеровых орешь, как оглашенный? Обижаешь ты людей, лейтенант.

– На них если не орать, никакого дела не будет сделано, – ворчал Шпанберг и исподтишка бросал на Алексея тяжелые, недоброжелательные взгляды.

Наконец, в начале августа капитан Беринг отдал приказ о продолжении похода. Погрузкой на баркасы и дощаники руководил лейтенант Шпанберг. Он не ходил, а, казалось, летал по берегу, зачем-то щелкая при этом нагайкой и грозно покрикивая на грузчиков. Да успевал еще поглядеть на толпу молоденьких девиц, собравшихся на берегу. Они не отрывали глаз от лихого моряка, что придавало ему сил для стремительных действий и зловещих окриков.

Жители Енисейска – старые и малые, тоже находились рядом с баркасами. Такие события, как подготовка ответственной экспедиции, были редкостью для таежного городка, поэтому все население наблюдало за происходящим с неподдельным интересом, чувствуя и государственную значимость, и историчность момента.

Накануне вечером служили молебен во здравие путешественников и молились о том, чтобы Господь сохранил всех во время похода. В небольшой церкви было душно. Всем места не хватило, много народу стояло во дворе. Голос священника был слышен из открытой боковой двери, ведущей на клирос.

Алексей Чириков стоял в первом ряду молящихся, оглядывая скромные стены бревенчатого храма и строгие иконы, не имевшие ни позолоты, ни дорогих окладов. Простые деревянные лавки вдоль стен, арки, украшенные изображениями цветов и райских птиц, окутывала успокаивающая сине-голубая дымка, состоящая из курений ладана и лучей заходящего солнца, проникающих сквозь ослепительно чистые подкупольные окна. Алексею вспомнился родной дом, окруженный старым парком, конюшня, помещения для прислуги. Он прикрыл глаза и увидел голубую гостиную, кабинет дедушки, комнаты бабушки и мамы. А из окна детской была видна центральная аллея парка, что шла от дороги к дому. Он вспомнил себя мальчишкой, бегущим впереди деревенских ровесников по тропинке, спускающейся к речке. Ребята мчались без оглядки, на бегу возбужденно срубали палками высокие стебли трав, обрызгивающие их щипучим соком. Родное высокое небо, без единого облачка, казалось, обнимало их всех сразу, предостерегая от шалостей, овевая каждого деревенским умиротворением, наполняя сердца радостью.

Алексей под размеренный ритм молитвы вернулся в реальность, далекую от воспоминаний детства. «Господи Иисусе Христе Боже наш, истинный и живый Путю, состранствовати мнимому Твоему отцу Иосифу и Пречистей Ти Деве Матери во Египет изволивый, Луце и Клеопе во Еммаус спутьшествовавый; и ныне смиренно молим Тя, Владыко Пресвятый, и рабом Твоим сим Твоею благодатию спутьшествуй»… Молодой моряк перекрестился на икону Николая Чудотворца. Священник окончил благословление путешествующих и начал их помазывать освященным елеем и окроплять святой водой.

Когда священник подошел к Алексею, тот низко склонил перед батюшкой голову, и его светлые волосы, рассыпавшись непокорной волной, прикрыли высокий лоб и голубые глаза. Неожиданно для себя офицер встал на колени. Священник улыбнулся, прижал голову молодого красивого моряка к себе и поцеловал в макушку.

Лодки нетерпеливо покачивались на воде у пристани, представлявшей деревянный настил, собранный из лиственных плах. Казалось, они, настойчиво подставляя бока путешественникам, подгоняли их, подсказывали, что надо скорее покинуть эту гостеприимную землю. Наконец из воеводского дома вышли Иван Иванович Беринг, енисейский воевода, рядом с ним шел епископ. Гул голосов смолк. Беринг ступил под деревянную надстройку первого баркаса и проследовал на корму. Епископ с дьяконом освятили и все стоящие лодки. Натянулись веревки, и речные суда, построенные здесь же, в Сибири, стали по очереди отчаливать от пристани.

Караван растянулся на версту. Лошади, тянувшие за бечеву речные суденышки, с непривычки резко дергали, мотали мордами, задевали друг друга крупами, недовольно всхрапывали и лягались.

Алексей ехал верхом позади погонщиков. Иногда он спешивался и, взбегая по тропинке на пологий берег, со щемящей радостью и романтической надеждой вглядывался в манящую даль. Любовался полями, где колосились рожь и пшеница, а вдоль перелесков стояли стога сена. Эти картины напоминали ему родные тульские пейзажи.

«Твоею благодатию спутьшествуй…»

Караван пробирался вверх по течению медленно. Много хлопот доставлял гнус, оводы и комары, зловещими темными клубами носящиеся в воздухе. Приходилось поминутно останавливаться и помазывать лошадей дегтем, иначе животные становились неуправляемыми. Они забредали в воду и стояли в ней, не находя других путей борьбы с насекомыми, сосущими кровь из их измученных жарой тел. Люди тоже мазались дегтем, одевали потолще одежду, чтобы уберечься от смертоносного гнуса. Духота становилась гуще, глаза заливало по́том. Спасала ночь, но ненадолго. При первых же лучах солнца вновь начиналась страшный пир таежных мучителей.

Наконец повернули на Ангару. Еще издали Алексей увидел две огромных водных лавины, они медленно и симфонично соединялись в единый поток. Но теплая ангарская вода, вобравшая в себя щедрую синь небес, долго не перемешивалась с темной студеной водой Енисея. Две водных