Товстоногов - Елена Владимировна Семёнова

Я спросил Товстоногова: может ли он чем-нибудь помочь? Он сказал: “Сейчас нереально. Надо ждать перемен. Будьте терпеливы. Я уверен, что все должно наладиться”. Я сказал: “Я терплю уже пять лет. Сколько еще? На что надеяться? Поймите меня”. Он сказал: “Я вас понимаю”. Мы обнялись».

Годы спустя, когда Валерий Ивченко лишь обмолвится, что по образованию он режиссер и поставил несколько спектаклей, Товстоногов тотчас прервет его:

– Валерий Михайлович, режиссура – это другая профессия, и давайте мы с вами условимся никогда к этой теме не возвращаться. Вот Сережа Юрский погубил себя этим. Ему мало было быть первым артистом, ему хотелось стать властителем дум.

Надо отметить, что, несмотря на все разногласия, Юрский неизменно сохранял чувство благодарности к Георгию Александровичу и подчеркивал: «Работать с Гогой в БДТ всегда было радостно. Наши внутренние трения и наши неприятности были фоном, а жизнь была полнокровная, нескучная».

Когда актер написал мемуары о работе с Товстоноговым, то первым делом принес их ему, дабы публикация не вызвала обид. Воистину достойное и благородное поведение, какое далеко не всегда встречается!

«Оставив БДТ, оставив режиссера величайшей одаренности и редкого ко мне отношения, я должна помнить об этом всю свою жизнь и благодарить за то, что было сделано для меня и из меня. Каждый раз, перечисляя имена тех, кто меня научил и создал, первым именем в этом списке ставлю всегда одно: Георгий Александрович Товстоногов» – это уже слова Татьяны Дорониной, уход которой из БДТ стал большой потерей для театра и остро переживался мастером. Переживался тем более, что актриса покинула театр после запрета «Римской комедии», роль в которой стала ее последней работой с Георгием Александровичем. Таким образом, удар оказался двойным… В этом случае не было никаких конфликтов. Просто Татьяна Васильевна уехала в столицу вслед за новым мужем – драматургом Эдвардом Радзинским, в пьесе которого «Еще раз про любовь» перед тем сыграла главную роль на сцене родного театра. Это свое решение позже актриса называла не иначе как безумием и предательством. Товстоногов, понимая ее состояние и переступая собственную гордость, самолично поехал в Первопрестольную за своей примой. Встреча состоялась в гостинице «Москва».

«Как ясно и как просто сейчас, пройдя километры московских улиц по гвоздям, ответить на все вопросы, – вспоминала Доронина. – Готовность к побегу, к бегу обратно, готовность к любому повороту – так легка сейчас. Что же сдержало тогда, зимой, в этот ветреный декабрь 67-го?

Он встретил меня улыбкой, которая так редко появлялась на его лице, он говорил, как нужна сегодня тема “пасынков судьбы” и как важно сыграть героиню, которая в состоянии силою своею, любовью своею, превратить всякого пасынка в сына, а холодный блеск луны – в теплоту Божьего дня. Он рассказывал мне о роли, которая для меня осталась мечтою и которую я должна была играть еще в прошлом сезоне, имея партнерами Павла Луспекаева и Евгения Лебедева. Но Паша тогда заболел, начался его страшный крестный путь, поэтому премьеру играл Фимочка Копелян, а героиню – молодая актриса, которая сыграть ничего не смогла, а пьеса такая нужная, и такая великая роль.

Я лепетала в ответ какую-то чушь о необходимости переезда БДТ с основным составом в Москву, где нет театра такого уровня воздействия, такого современного и сильного звучания, нет режиссера, способного быть мерилом, арбитром в драматическом искусстве, тем более что в Ленинграде тот же горком или обком закрыл блестящий спектакль по пьесе Леонида Зорина “Римская комедия”. А вот в Москве бы не закрыли! Ведь идет же эта пьеса у вахтанговцев! Он слушал меня с грустью, и глаза были беспомощные, когда он снял очки и стал протирать их кусочком замши».

Татьяну Васильевну Товстоногов простил. Незадолго до кончины он попросил ее приехать на премьеру документального фильма о нем, в зале усадил рядом с собой, долго держал за руку и в конце концов, точно отпуская грехи, сказал, что благодарен ей за то, что она не предала его…

Георгий Александрович впечатлительно относился и к критике, и к похвалам. Актер Изиль Заблудовский вспоминает:

«Удивительно, что этот весьма солидный, глубоко уважаемый, даже обожаемый многими в труппе человек, получивший все звания и регалии, какие только есть, по-детски очень обижался, когда по дошедшим до него слухам кто-то что-то о нем не так сказал. Хотя порой такого на самом деле и не было. Мне самому случилось стать одной из жертв такого навета. После премьеры “Скорбящих родственников” состоялся обычный в таких случаях актерский банкет. А двумя днями позже я встречаю Георгия Александровича у репетиционного зала на четвертом этаже, возле закулисного буфета, и на свое обычное приветствие вдруг слышу:

– А вам, Изиль, я больше руки не подам.

Мне стало не по себе.

– Что случилось, Георгий Александрович?! Почему?..

– Вы плохо обо мне говорили на банкете.

При разговорах с Товстоноговым я не отличался особенной смелостью или, тем более, дерзостью, скорее наоборот; но тут я пришел в ярость:

– Кто вам это сказал?!!

– Я сам слышал.

– Вы не могли этого слышать, потому что этого не было!

– Вы были пьяны и не помните.

– Вы когда-нибудь видели меня пьяным?!

Так мы дошли до его кабинета и вошли внутрь. Я не переставал нападать, он вяло отбивался. Ничего не добившись, я выскочил из кабинета – и тут сталкиваюсь в дверях с Нателой Александровной, сестрой Георгия Александровича, она тоже была на банкете и сидела рядом с ним.

– Натела, Георгий Александрович уверяет, что я сказал о нем на банкете что-то неподобающее, что он сам слышал.

– Он ничего не слышал, – спокойно заметила Натела.

И – то ли я убедил Георгия Александровича в своей невиновности, то ли были еще какие-то обстоятельства, но никаких последствий этот инцидент не имел, с Георгием Александровичем мы общались потом, как будто ничего между нами не произошло».

В 1972 году в газете «Правда» какой-то щелкопер обвинил режиссера в проведении антисоветской линии.

– Пока передо мной не извинятся, я работать в театре не буду! – отреагировал на это Товстоногов.

Он действительно не появлялся в театре целый месяц, ожидая, когда какое-нибудь официальное лицо извинится перед ним. В результате в газете «Труд» появилась публикация, оспаривающая оскорбительную рецензию.

«Я не против критики, но как только я вижу, что за статьей того или иного автора встают соображения не от искусства, я против него. Он мне скучен, неинтересен, враждебен, не нужен. Но, по-моему, для критика страшнее оказаться ненужным практику театра, чем нам в театре читать его ненужные статьи», – писал Товстоногов и добавлял: «Есть критики – я не читаю их, узнаю