Преображение мира. История XIX столетия. Том II. Формы господства - Юрген Остерхаммель

течение девяти лет перейдет к конституционному правительству. В октябре 1909 года были созваны провинциальные собрания, в состав которых входили только представители мужской элиты, как это делалось в прошлом в европейских странах. За всю историю Китая не происходило ничего подобного. Впервые появились легальные форумы, на которых можно было свободно обсуждать проблемы провинции и даже страны в целом. Не менее важным стал целый ряд реформ, начатых высшими чиновниками династии Цин в первом десятилетии нового века: создание специализированных министерств, пресечение выращивания опиума, расширение железных дорог, увеличение поддержки университетов и других учебных заведений и, прежде всего, отмена системы государственных экзаменов, с помощью которой высшие чиновники китайского государственного аппарата более 800 лет отбирались по конкурсу. Отмена экзаменационной системы в одночасье изменила характер китайского государства, а вместе с тем и характер высшего социального класса. Ни в одной из четырех сравниваемых стран не было таких радикальных и дальновидных реформ, не только объявленных накануне революционного процесса, но и реализованных на практике, как в Китае. Старейшая в мире монархия оказалась особенно способной к обучению, вероятно, в том числе и под впечатлением того, что произошло в России после 1905 года[771]. Тем более иронично, что ни один из древних режимов не исчез со сцены так молниеносно, как китайский.Интеллигенция

За каждой революцией стоят определенные коалиции социальных сил. В данном случае эти четыре случая различаются, потому что их традиционные социальные формы совершенно различны. Тем не менее есть и общие черты. Везде одним из движущих факторов была интеллигенция. В России, где родился этот термин, она возникла в первой четверти XIX века в результате умеренной образовательной реформы в духе Просвещения, проведенной при Александре I. С тех пор для широких слоев дворянства образование стало «непременной частью жизненного плана»[772]. Вначале определяющее значение имели ролевая модель западноевропейского просветителя и вообще влияние Просвещения, а позже – героико-романтического идеализма, с которыми познакомилась вполне космополитичная российская элита. Интеллигенция смогла сформироваться с 1860‑х годов несмотря на цензуру, в том числе благодаря тому, что многие ее члены были защищены своим дворянским происхождением. Появление свободных профессий и дальнейшее расширение образовательных учреждений – хотя и ограниченное и элитарное по сравнению с Западной Европой – привело к тому, что ряды интеллигенции стали пополняться не только из дворянских кругов. Все чаще интеллигенция воспринимала себя как антипод государства и чиновничества. В стиле жизни представителей контркультуры и идейной общности «нигилистов», возникшей в шестидесятых годах XIX века, доминировали символы протеста, которые были меньше выражены в трех других восточных странах, где тоже назревали революции. После убийства царя Александра II 1 марта 1881 года, совершенного террористической группировкой, принадлежавшей к интеллигентскому движению народников, интеллигенция стала в большей степени рассматриваться как сила радикальной политической оппозиции[773].

В Османской империи – в этом смысле сравнимой с Пруссией или южными землями Германии в начале XIX века – в середине столетия просветительские и реформаторские идеи чаще всего появлялись в среде высшей государственной бюрократии. Здесь критически мыслящая интеллигенция сначала была особенно тесно связана с государством, однако затем, при султане Абдул-Хамиде II произошел резкий поворот к авторитарному правлению, и критика существующих порядков стала небезопасной. С тех пор на государственной службе не осталось места независимо мыслящим людям. Многие из них отправились в эмиграцию, в том числе в Западную Европу. Революционная деятельность в основном подготавливалась именно этой диаспорой в изгнании. Она же сыграла определенную, хотя и меньшую роль и в иранском случае. Особенность Ирана состоит в том, что здесь секуляризация, понимаемая как отделение религии от политики, была менее быстрой и зашла не так далеко, как в Османской империи. Шиитские богословы и правоведы, особенно высокопоставленные муджтахиды, смогли сохранить свое общее культурное влияние в большей степени, нежели суннитское духовенство. Это влияние даже усилилось в XVIII веке, а при династии Каджаров (с 1796 года) стало более значительным, чем при Сефевидах[774]. Поэтому эквиваленты европейской интеллигенции мы обнаруживаем здесь не в либеральном крыле государственной бюрократии, как в Османской империи, а среди наиболее интеллектуально открытых групп религиозного истеблишмента.

В Китае никогда не было места для независимой критической интеллигенции за пределами элиты ученых-чиновников (литераторов), четко определенной по результатам экзаменов. Критика всегда исходила от самой бюрократии. Когда с 1842 года на китайской земле появились территории – в первую очередь британская колония Гонконг, – к которым китайские власти не имели прямого доступа, там появились зачатки современной прессы и первые возможности для критического мышления[775]. Однако до тех пор, пока экзаменационная система продолжала существовать и диктовала молодым китайцам их жизненные планы, «свободная» интеллигенция могла развиваться лишь в очень ограниченной степени. Поэтому ее история в основном начинается только с 1905 года[776]. В это время также стало возможным в бóльших масштабах обучение за границей, и этой возможностью очень быстро воспользовались тысячи людей. Революционная интеллигенция возникла в Китае не из государственной бюрократии, ориентированной на реформы (неудавшиеся реформы 1898 года инициировали аутсайдеры), не из элитарной культуры, ориентированной на Запад, как в России; здесь не было духовенства, как в Иране. Термин «интеллигенция» (zhishi fenzi) вообще применим только к кружкам националистически настроенных студентов, которые сформировались после 1905 года, особенно в эмиграции в Японии. Их главной организацией был Тунмэнхой (Tongmenghui), разновидность революционного союза единомышленников, который внес значительный вклад в программу революции и из которого возник Гоминьдан, «национальная партия» Сунь Ятсена. Едва ли в какой-либо другой стране мира в XIX веке интеллигенция стала такой определяющей историю страны силой, как в Китае, особенно после 1915 года. Эти интеллектуалы, большинство из которых жили в эмиграции, а некоторые также в Шанхае или Гонконге, не принимали непосредственного участия в революции 1911 года. В отличие от трех других революций, интеллигенция в Китае была влиятельна на заднем плане, но слабо представлена на авансцене событий. Наиболее важна она была в России и в Иране. В Османской империи весной 1908 года инициатива перешла от революционеров-эмигрантов (к числу которых относились и армянские революционеры) к группе офицеров, служивших в османской Македонии. Именно из их среды после успеха революции вышло руководство младотурецкого движения[777].

Армия и международные рамки

Ни одна из трех революций не была военным переворотом. В России и Иране военные остались лояльны режиму. Если бы в России в 1905 году вооруженные силы перешли на сторону бастующих рабочих, восставших крестьян и поднявшихся национальных движений в приграничных районах, то самодержавный режим не устоял бы. Волнения на Черноморском флоте не переросли во всеобщий мятеж. Только на