Золотой стандарт: теория, история, политика - Сборник

Уолтер Спар, сторонник действовавшего до 1933 г. золотого стандарта, при защите частичного резервирования нередко проводит аналогию с мостом. «Строитель моста приблизительно оценивает, сколько людей будет пользоваться им в течение дня. На этом основании он и строит мост, а вовсе не пытается приспособить его для размещения всех жителей города на тот случай, если все они одновременно решат пройти по мосту»[605]. Таким образом, банкир становится инженером-предпринимателем, который пытается предсказать, какой уровень резервов достаточен для удовлетворения текущего спроса на погашение банкнот.

Сторонник свободной банковской деятельности Лоренс Уайт пишет: «Сложно понять, по какой причине такой аналитик, как Ротбард, столь преданный этике суверенитета личности, желает запретить банкам и их клиентам заключать любые договоры, которые являются для них взаимоприемлемыми». Уайт ссылается на типичную старую британскую банкноту: «Банк XYZ „обещает по требованию выдать предъявителю один фунт стерлингов“. Здесь не содержится никакого обещания насчет политики резервирования. Ничто не указывает на то, что банкнота представляет собою складскую квитанцию или предлагает договор ответственного хранения»[606]. Уайт утверждает, что в действительности банкнота представляет собой «условный титул собственности» и что банк может «нанести на банкноту и включить в договор о депозите условие, оставляющее ему право отсрочить погашение, что совместимо с передачей титула собственности»[607]. Сегодня такая практика является обычной у коммерческих банков и депозитных учреждений в отношении сберегательных счетов.

В ответ на приведенные выше аргументы в пользу банковской деятельности с частичным резервированием сторонники твердых денег со 100%-ным резервированием утверждают, что указанные аналогии ложны и некорректны и что выдача банкнот, не обеспеченных звонкой монетой, – мошенническая практика. Фундаментальная основа для такого утверждения тесно связана с юридическими взаимоотношениями между банкирами и вкладчиками. Согласно мнению сторонников 100%-ного резервирования, банкиры в действительности являются ответственными хранителями, а не собственниками средств вкладчиков. Деньги, размещенные у банкира, по-прежнему находятся во владении вкладчиков и могут быть изъяты по первому требованию либо при предъявлении банкноты, либо путем выписки чека. Таким образом, согласно Элджину Гроусклоузу, практика использования этих средств банкирами (а такова и была практика ювелиров) «в сущности является нездоровой, если не сказать нечестной и мошеннической. Кладовщик, принимающий товары на хранение и употребляющий их для своей пользы либо пользуясь ими лично, либо отдавая в долг другому лицу, совершает гражданское правонарушение – передачу товаров другому лицу, за что должен отвечать по гражданскому, если не уголовному законодательству»[608].

В этой связи Ховард Катц отмечает: «Когда первоначальные вкладчики передавали свое золото ювелиру, морально-юридические их взаимоотношения были однозначны: золото принадлежало вкладчику, а ювелир-банкир лишь обеспечивал его сохранность и выдавал бумажные расписки, служившие доказательством владения. Если банкир использовал золото вкладчика для иных целей, это считалось воровством. Если он выпускал расписки, не обеспеченные золотом, он был виновен в мошенничестве»[609].

Для сравнения Катц проводит аналогию указанных морально-юридических взаимоотношений на примере шляп и гардеробщицы: «Предположим, что шляпы всех людей одинаковы, и в конкретном отеле имеется постоянный приток и отток посетителей, так что изо дня в день гардеробщице сдают шляпы на хранение (на шляпы она выдает маленькие билетики, чтобы клиенты могли получить сами шляпы когда захотят). Допустим, гардеробщица заметила, что очень редко возникает спрос более чем на 50% всех шляп, не компенсируемый притоком шляп от новых клиентов. Далее предположим, что «предприимчивая» гардеробщица решила продать 25% всех шляп и присвоить деньги, или – что эквивалентно первому – выдать билетики на шляпы, которых нет, и обменять эти билетики на деньги. Описанная ситуация – явное мошенничество: клиентов, имеющих право на свои шляпы, обманывают. Если бы гардеробщица стала утверждать, что она не сделала ничего плохого, потому что шляпы – это ее резервы, и она поддерживает достаточный уровень «резервов» для удовлетворения обычного спроса на шляпы, ее аргументация не имела бы силы. Точно так же она недействительна и в случае банкиров[610].

Катц весьма критично рассматривает термины «резервы» и «конвертируемость». «Бумажные банкноты, – пишет он, – не были неким видом денег, конвертируемым в золото. Они были расписками, которые погашались [т.е. не пускались в обращение повторно]. Когда вы даете гардеробщице билетик и требуете свою шляпу, вы не конвертируете этот билетик в шляпу; когда вы подаете в багажное отделение квитанцию, чтобы востребовать свой багаж, вы не конвертируете квитанцию в багаж. Билетик или квитанция – лишь символ обещания вам вернуть шляпу или багаж (находящихся в вашем владении), когда бы вы их не потребовали»[611].

Ротбард оспаривает сравнение, которое Спар проводит между банковской деятельностью с частичным резервированием и строительством мостов, при котором все люди не могут пересечь мост одновременно. Он отвечает так: «Ключевое заблуждение этой аналогии заключается в том, что жители города не могут юридически требовать возможности пересекать мост в любое время (это было бы еще более очевидно в том случае, если бы мост находился во владении частной компании). С другой стороны, держатели заместителей денег вне всяких сомнений имеют юридическое право потребовать свою собственность в любое время по своему желанию. Следовательно, их бумаги явно мошеннические, поскольку банк не имеет возможности выполнить все обязательства. Банк, который обанкротился, следовательно, не является просто предпринимателем, чей прогноз не оправдался. Это организация, чье злоупотребление доверием в конечном счете вскрылось»[612].

Ротбард сравнивает банкира, действующего на принципах частичного резервирования, с растратчиком, который «берет деньги из кассы компании, чтобы инвестировать их в те или иные личные проекты. Подобно банкиру, он видит возможность для того, чтобы получить прибыль на чужих активах. Допустим, растратчик знает, что первого июля придет аудитор для проверки счетов; и он всерьез намерен вернуть „займ“ до этого дня. Допустим, ему это удалось; верно ли, что никто ничего не потерял, и все выиграли? Я с этим не согласен; кража имела место, и виновный в краже должен быть наказан, а не прощен. Позвольте отметить, что защитники банков считают, что проблемы возникают лишь тогда, когда все решают вернуть свою собственность и вдруг обнаруживают, что ее нет. Но я настаиваю на том, что проблемы – кража – случаются в тот миг, когда растратчик берет деньги, а на позднее, когда его „займ“ обнаруживается»[613].