Дочери Лалады. Паруса души - Алана Инош
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наконец их обмундирование было готово, и они пошли его получать. Здесь действительно всё было в наилучшем виде — стерильно чисто и отглажено, и они облачились перед зеркалом в кабинке. Эллейв, поддразнивая Одгунд своим озорным насмешливым оскалом, скользнула рукой по черепу, подмигнула и надела шляпу. Одгунд хмыкнула. Эллейв-то что? Ей и так отлично, навела блеск на голову и пошла, сражая всех своей звериной мощью, незаурядной яркой внешностью и особенной, волчьей харизмой, а Одгунд теперь предстояло под шляпой лысину прятать. Втянула её в эксперименты с причёской — и смеётся, зараза клыкастая! Когда-то Одгунд эту мелкую белокурую заразу укачивала на руках и читала ей книжки перед сном... Казалось, ещё вчера была совсем маленькая, под стол пешком ходила, а теперь вымахала — огромная, красивая зверюга со светлыми и небесно-чистыми, нахальными глазами, озорной лучистой улыбкой и уверенными движениями знающего себе цену хищника. Не влюбиться в эту заразу было невозможно, вот Онирис и влюбилась.
Хвала богине, что и Эллейв любила её до умопомрачения. Одгунд порвала бы в клочья всякого, кто посмел бы разбить чудесное сердечко этой ясноглазой доброй девочки.
Две косицы с чёрными ленточками спускались вдоль спин — золотая и тёмно-каштановая, под шляпами прятались две лысые головы — красивый череп Эллейв и неидеальный — Одгунд. Две пары блестящих сапог, постукивая каблуками, шагали по мощёной дорожке. До отплытия оставалось ещё достаточно времени, можно было и с Онирис разок увидеться, сказать ей пару слов поддержки, но Одгунд должна была приступать к работе. Ей следовало отправляться на свой корабль первого класса и готовить его к отплытию, чтобы делать морское путешествие молодожёнов безопасным. Эллейв на Силлегских островах ждал корабль второго класса — досадный откат в карьере, но не смертельный. Нагонит, наверстает и отвоюет позиции. Она-то — не справится? Вздор, этот ясноглазый, напористый и смелый волк всегда добивался своих целей. Главное, чтоб все были живы и здоровы, а неприятности на службе — пустяки, всё решаемо и поправимо, кроме смерти.
— Береги жену... Будь рядом, ей тяжело прощаться с семьёй, — негромко проронила Одгунд, сжимая плечо Эллейв.
Та вздохнула, сквозь невесёлый прищур глядя в морскую даль:
— Знаю... У самой сердце в клочья. Не представляю, как мальчишке в глаза смотреть. Он с утра прячется от меня — обиделся, что ли?
Они помолчали, слушая крики птиц и голоса матросов.
— Дай ему надежду, что вы расстаётесь не навсегда, — проговорила Одгунд. — И постарайся и впрямь оправдать эту надежду, если сможешь.
Эллейв, сжав челюсти и сдвинув брови, посуровела. Оправдать? Легко сказать, непросто сделать.
— Ну всё, давай... Работай. — Она стиснула руку Одгунд могучим дружеским пожатием и проводила её взглядом.
Стройная фигура Одгунд птицей взлетела на борт. Они ещё раз махнули друг другу рукой, и Эллейв двинулась в сторону дома. Повозку она не заказывала — поймала попутную, и та домчала её до особняка с быстротой молнии.
Онирис была занята укладыванием вещей: во дворе стояла повозка, на грузовую площадку которую носильщики складывали уже готовые ящики, сундуки и узлы. Немало скарба у жены, подумалось Эллейв с усмешкой. Ну, оно и понятно: не в отпуск на месяцок едет, а в свою новую семейную жизнь.
Сама Онирис аккуратно сворачивала одежду и укладывала в очередной сундук. Эллейв, уже без плаща и шляпы, стояла в дверях комнаты и улыбалась ей, ждала, когда та обернётся и увидит её. И Онирис увидела, застыла на мгновение, а потом рассыпала серебряные бубенцы своего чудесного смеха. Её нежные руки сладостным кольцом обвились вокруг шеи Эллейв, тёплая ладошка легла на голову. Внутри всё страстно ёкало от этого мягкого прикосновения, становилось чувственно-горячо и щемяще-сладко. Не слиться с ней губами было невозможно, и руки Эллейв обвили её тонкий стан, прижали. Хрупкая девочка с огромным, как непобедимая горячая звезда, удивительным сердцем... Очень уязвимым сердечком, которое берёт себе и пропускает через себя чужую боль — так сказала эта жрица, матушка Аинге. А ведь она права.
Самая родная, самая любимая на свете девочка, сберечь которую волк был обязан.
— Сладкая моя, — шепнули его губы, окутывая ласкающим теплом поцелуя раскрывшиеся губки Онирис.
Та прильнула, прижалась всем телом — стройным, красивым, точёным, лёгоньким, как цветок. Волк соразмерял свою силу, чтобы его не сломать ненасытными, слишком жадными объятиями. Хотелось вжать её в себя, поглотить в себя, окутать собой и беречь, защищать.
— Ну что, много ещё вещей осталось? — с усмешкой спросила Эллейв, держа жену в нежном и бережном кольце объятий, скользя ладонями по её пояснице.
— Я решила всё не брать, только самое нужное, — сказала Онирис, обводя пальцем овал лица Эллейв и исследуя гладкость её выбритых щёк.
— И правильно, а то наш корабль может не вынести перегруза и пойти ко дну, — пошутила Эллейв.
Впереди маячило самое тяжёлое, и они одновременно смолкли, думая об одном и том же. Брови Эллейв снова посуровели, рот горьковато сжался.
— Ниэльм от меня прячется, — сказала она. — Но я пойму, если он не выйдет попрощаться. Потому что это невыносимо.
— Мы с Одгунд его вчера полночи успокаивали, — вздохнула Онирис, погрустнев. — Скажи, родная, ты сможешь как-то... ну, продвинуться по службе? Чтобы тебе снова разрешили заходить в Ингильтвену? Просто сама мысль о том, что вы больше не увидитесь, убивает.
— Трудно сказать, радость моя. — Эллейв нежно пощекотала ей подбородок, ущипнула розовые мочки ушек. — Я сама пока ничего не знаю — что там будет, как будет... Буду служить, а там разберёмся по ходу дела. Разумеется, я не собираюсь сидеть на заднице ровно, буду шевелиться, искать возможности... Поживём — увидим. Что-нибудь обязательно придумаем.
— Государыня и госпожа Розгард намекнули, что тоже будут думать на эту тему, — сказала Онирис. — Государыня — просто чудесная, такая добрая и внимательная! Так тепло отнеслась ко мне...
— Ну, значит, тогда всё точно будет хорошо. Выше носик! — И Эллейв приподняла лицо Онирис за подбородок.
Наконец все вещи были уложены и погружены на повозку. На корабль следовало прибывать не позднее, чем за два часа до отплытия, времени оставалось совсем немного. Онирис пыталась сдерживать слёзы, сжимая дрожащие губы, но у неё плохо получалось. Обнимаясь с батюшкой Тирлейфом, она разрыдалась,
