Прежде, чем их повесят - Джо Аберкромби

— Не так уж важно, чья у тебя кровь. — Рядом с ней ехал Девятипалый. В седле он держался плохо, как обычно. Он смотрел в сторону и говорил приглушённо. — Как говорил мне мой отец, мужчина сам делает выбор. Думаю, женщинам это тоже подходит.

Ферро не ответила. Она натянула уздечку и дала остальным уехать вперёд. Женщина, демон или змея — никакой разницы. Ферро заботило только одно — как навредить гуркам. Её ненависть была сильной, глубокой, тёплой и знакомой. Самым старым другом.

Больше она не могла доверять ничему.

Ферро последней съехала с моста. Посмотрела через плечо на разваливающийся город, на руины, откуда они приехали, наполовину спрятанные на дальнем берегу за пеленой дождя.

— Сссс! — Она резко натянула поводья, пристально вглядываясь над водой. Взгляд метался по сотням пустых окон, по сотням пустых дверей, по сотням трещин, прорех и дыр в осыпавшихся стенах.

— Что ты увидела? — донёсся обеспокоенный голос Девятипалого.

— Что-то. — Но сейчас она не видела ничего. Вдоль осыпавшегося берега сидели бесконечные скорлупки зданий, пустые и безжизненные.

— Здесь не осталось ничего живого, — сказал Байяз. — Скоро опустится ночь, и я, например, поискал бы крышу, чтобы сегодня дождь не лил на мои старые кости. Твои глаза тебя обманывают.

Ферро насупилась. Глаза не обманывали её, бесовские они или нет. Что-то было там, в городе. Она это чувствовала.

Оно за ними наблюдало.

Удача

— Подымайся, Луфар.

Глаза Джезаля раскрылись. Было так светло, что он едва понимал, где находится. Он ворчал и моргал, прикрывая глаза одной рукой. Кто-то тряс его за плечо. Девятипалый.

— Нужно выдвигаться.

Джезаль сел. В узкую комнату лился солнечный свет, прямо ему в лицо, в сиянии летали пылинки.

— Где все? — прохрипел он, спросонья еле ворочая языком.

Северянин дёрнул косматой головой в сторону высокого окна. Покосившись, Джезаль увидел, что там стоит брат Длинноногий и смотрит наружу, сцепив руки за спиной.

— Наш навигатор любуется красотами. Остальные снаружи, осматривают лошадей, обсуждают маршрут. Подумал, что тебе пригодятся несколько лишних минут под одеялом.

— Спасибо. — Ему бы пригодились и несколько лишних часов. Джезаль кисло пошевелил челюстью, облизал ноющие прорехи в зубах, больную щель в губе, проверяя, насколько они болезненны нынче утром. С каждым днем опухоль становилась чуть меньше. Он к ней почти привык.

— Держи. — Джезаль поднял глаза и увидел, что Девятипалый протягивает ему сухарь. Он попытался поймать его, но больная рука всё ещё двигалась неуклюже, и сухарь упал в грязь. Северянин пожал плечами. — Капля пыли тебе не повредит.

— Думаю, хуже не будет. — Джезаль подобрал сухарь, смахнул ладонью и откусил сухой кусок, стараясь жевать здоровой стороной рта. Он откинул одеяло, перекатился и неуклюже поднялся.

Логен наблюдал, как он делает пробные шаги, для равновесия раскинув руки, зажав сухарь в одной из них.

— Как нога?

— Бывало и хуже. — Лучше тоже бывало. Джезаль по-дурацки хромал, больная нога плохо сгибалась. Как только он переносил на неё вес, колено и лодыжка начинали болеть. Но он мог ходить, и с каждым утром всё лучше. Добравшись до стены из грубого камня, он закрыл глаза и глубоко вздохнул, не зная, то ли рассмеяться, то ли расплакаться от облегчения из-за простой радости, что снова может стоять на своих ногах.

— С этого времени я буду благодарен за каждый миг, когда могу ходить.

Девятипалый ухмыльнулся.

— Это чувство продлится день или два, а потом снова будешь хныкать о еде.

— Не буду, — твердо сказал Джезаль.

— Ладно. Значит, неделю. — Он подошёл к окну в дальнем конце комнаты, оставляя на пыльном полу длинную тень. — А тем временем посмотри-ка на это.

— На что? — Джезаль вспрыгнул рядом с братом Длинноногим, прислонился к выщербленной колонне сбоку от окна, тяжело дыша и тряся больной ногой. Потом поднял взгляд, и его рот раскрылся.

Должно быть, они высоко забрались. Наверное, на вершину пологого холма, смотревшего на город. Только что поднявшееся солнце, бледно-жёлтое в утренней дымке, висело на уровне глаз Джезаля. Небо над ним было чистым и бледным. Несколько полосок белых облаков висели почти неподвижно.

Даже в руинах, спустя сотни лет после своего падения, Аулкус выглядел поразительно.

Провалившиеся крыши тянулись вдаль, полуразрушенные стены купались в ярком свете или тонули в длинных тенях. Величественные купола, покосившиеся башни, вздымающиеся арки и высокие колонны возносились над неразберихой. Джезаль различал пустоты просторных площадей, широких проспектов и зияющее пространство реки, которая плавно изгибалась в каменном лесу справа — свет блестел на поверхности бегущей воды. Во всех направлениях, насколько Джезалю хватало взгляда, в свете утреннего солнца сиял влажный камень.

— И вот почему я люблю путешествовать, — выдохнул Длинноногий. — Одним махом, вмиг, всё путешествие себя оправдало. Можно ли где-нибудь ещё увидеть подобное? Сколько живущих людей могут на такое полюбоваться? Мы трое стоим перед окном в историю, у ворот в давно забытое прошлое. Я не буду больше грезить о прекрасном Талине, что блестит на море красным утром, или об Уль-Нахбе, сияющем под лазурной чашей небес в яркий полдень, или об Осприи, горделиво стоящей на горных склонах, чьи огни тихим вечером светят, словно звёзды. С этого дня моё сердце навеки принадлежит Аулкусу. Поистине, жемчужина городов. Даже в смерти он неописуемо совершенен, так можно ли хотя бы осмелиться представить себе, как он выглядел при жизни? Кого не ошеломит чудо величия этого зрелища? Кому не внушит благоговение это…

— Куча старых зданий, — проворчала Ферро сзади. — И давно пора отсюда проваливать. Собирайте вещи. — Она повернулась и пошла к выходу.

Джезаль хмуро посмотрел через плечо на блестящую полосу тёмных развалин, тянувшихся прочь в отдаленной дымке. Несомненно, это было величественно, но так же и пугающе. Прекрасные здания Адуи, могучие стены и башни Агрионта — всё, что Джезаль считал величественным, теперь казалось жалкими и слабыми копиями. Он чувствовал себя крошечным невежественным мальчиком из маленькой варварской страны, в мелком незначительном времени. Он с радостью отвернулся и оставил жемчужину городов в прошлом, где ей самое место. Уж он-то не будет грезить Аулкусом.

Разве что в кошмарах.

Было, должно быть, позднее утро, когда они дошли до единственной площади в городе, на которой до сих пор было многолюдно. Огромное пространство, заполненное от края до края неподвижной молчаливой толпой. Толпой, вырезанной из камня.