Век Просвещения - Петр Олегович Ильинский

то из-под рыбы соленой. Но вымыть ее хорошенько приказал Ревенштрем и обдать горячей водою не менее пяти раз. Понимал доктор, что выбрать надо мужика крепкого, годов тридцати, женщины, старики и дети здесь негожи. И с медицинской точки зрения верней, и с политической. Мужчины, мало что сильнее, так и нужнее будут для государства – для работы тяжелой или грязной да по военному делу. Если оплошать, то при неудаче всякая собака обязательно господину врачу укажет: зачем, мол, тщился вылечить того, кто по своей природе немощен и малополезен?

Знал доктор Ревенштрем, каково в России приходится служилому человеку, как его бьют, с лица или в спину, в случае успеха или неуспеха, а потому пытался себя заранее, сколь возможно, обезопасить. Книгу ученого советника Лемке перечитал несколько раз, мог страницами наизусть шпарить. Выписал все рекомендации на отдельный листок и держал его в кармане сюртука. Раза четыре на дню вынимал, пересматривал и складывал обратно. Думал распорядиться и о сооружении ледника – да тут погода удружила. Не проходили никак морозы, навалом было вокруг и снега, и льда. Уже и пасха прошла, а все без шубы на улицу выйти невозможно, слыханное ли дело? Поразмыслив еще, принял это Ревенштрем за знак сверху. Да и нельзя было больше откладывать: почти каждый день приезжал вестовой от генерала с одним и тем же вопросом. Наконец решился доктор, заново разузнал достоверно дорогу и состояние дел в карантине от одного из коллег и отправил с вечера вещи и лечебные инструменты в деревню с длинным, как это обычно у русских, названием Троицкое-Голенищево. А утром и сам поехал. Даже не позавтракал: не хотелось, только водицы испил подогретой. Крестился по дороге все время, правда, мысленно, и по-протестантски, слева направо. А листок не читал, нет, неудобно в шубе-то.

70. Малые послабления

Приходят из Москвы донесения ясные и подробные, хоть иностранным посланникам показывай. Моя воля, так бы и сделал. Цифры четкие и понятные. Мор идет на спад, а во многих кварталах, особенно среди чистой публики, его вовсе не было. С одной стороны, дворяне московские по-прежнему рвутся прочь из города, а с другой… Нет, пожалуй, резону больше им отказывать. Было генерал-поручику императорской волей позволено дистрибутировать пятьсот пропусков, и все уже розданы к самому началу мая месяца. Просит сверх того аж целых семьсот и только потому, дабы не повторять сию просьбу спустя лишь месяц. По-видимому, надо с неделю подождать и коль иных вестей не будет, то удовлетворить. Меньше в городе народа – се порядку большое подкрепление.

И насчет карантинов да застав дорожных точно такие же соображения. Не торопиться, подождать где-нибудь с месячишко, и все под самым строгим наблюдением. Если ничего нигде не выклюнется, то потихонечку, медленно-медленно снимать. И пусть доктора с полицией всех выпущенных из карантинов сертифицируют – дескать, пробыл за забором не менее шести недель и никаких признаков болезни за то время, как и при освобождении, не замечено. И бумагу обязательно давать со штампом чернильным – здоров, мол! Любят у нас бумаги казенные, уважают, чтят.

Если не перегнуть, то может большая державная польза произойти и окончательное заживление сего чрезвычайного нарыва. У нас же слухи скачут быстрей самого императорского гонца – как узнают, что где пошло послабление, то сразу начнут себя спокойней вести, ждать, пока и до них, горемычных, очередь дойдет. Вот и вся расейская наука управления: понемногу, по чуть-чуть давать людям малые послабления, глядишь – и спокоен народ и счастлив и безобразий никаких не устраивает. За бумагу государственную, в которой сказано, что ты человек не больной, а даже обществу полезный, готовы землю есть. И едят. И будут. Даже пережуют, если надо, и очень тщательно. Вот такое мнение нашей комиссии завтра преподнесем и всеподданнейше предложим на высочайший росчерк. Даст Бог, вскорости придет к нам покой, если только распорядимся правильно. И по всей земле православной настанет тишь и в человеках благоволение.

71. Дела суконные

«…Что же до просьбы владельцев оной мануфактуры о суконных поставках, то считаю возможным донести Ее Величеству мое положительное о том мнение при условии величайшей осторожности. Понимаю, что господа фабриканты несут убытки, но тут делать нечего, придется подождать малость. Рапорт о том, что фабрика уже скоро как два месяца опечатана и все это время была тщательно охраняема, видел, и приложу его к моему прошению на Высочайшее Имя. Распорядитесь немедля о том, чтобы сукна, там хранящиеся, начали стирать да проветривать, согласно рекомендациям врачебной комиссии. Насчет конкретных сроков я, впрочем, никакого обещания дать не могу вплоть до получения окончательного ответа из Петербурга.

Предлагаю вам заодно обдумать и возможность перемещения большей части мануфактур за пределы городской черты во избежание повторения столь счастливо минувшей опасности, о чем мною только что внесен официальный запрос в сенатскую коллегию. Знаю, кстати, что и в столице подобные суждения недавно высказывались, почему с нетерпением буду ожидать вашего доклада. Частичное освобождение от карантина с предварительным медицинским освидетельствованием также очень возможно, но только после получения прямого разрешения из Петербурга, которое я непременно ожидаю со дня на день.

Дано такого-то числа мая месяца в городе Москве… Генерал-поручик и кавалер собственноручно печать приложил».

72. Предосторожность

Господин Уилсон прекрасно знал, в чем дело, и поэтому совершенно не беспокоился. Все эти месяцы стояла чрезвычайно холодная погода, значит, сукну, к тому же находившемуся в закрытых, не отапливаемых помещениях, тем более ничего не угрожало: ни сырость, ни грызуны. И опасности заражения тоже никакой не было – посольский доктор Смайлс уверил его, что наукой достоверно установлено: зловредные миазмы передаются здоровым людям только от больных, что происходит посредством распространения мельчайших капелек, видимых лишь с помощью специальных линз. Сами по себе они в природной среде выжить не могут, особенно в такие холода.

Кроме этого, коммерсант добросовестно распорядился, чтобы помимо регулярных обеззараживающих процедур, которые со дня на день должны установить российские власти, с его грузом будут проведены дополнительные. Он уже договорился с помещиком, владевшим имением меньше чем за день езды от Петербурга – тот был рад-радешенек, что сможет заработать денег, не отпуская крепостных на отхожий промысел. Еще раз сукна проветрят, просушат и заново упакуют. Вот и славно. А цены-то за все труды запрашивали даже стыдно сказать, какие… Никто, никто во всей Европе никогда не узнает, какие это были цены.

Жгла сердце мистера Уилсона радость, не отпускала. Знал он, что такие сделки случаются раз в жизни и только с теми, кто не