Век Просвещения - Петр Олегович Ильинский

ученые люди, себя ведут? Но редко когда начинали шушукаться доктора, только если приглядывались пристально к темным пятнам на трупной коже, да и выяснялось часто – ожоги то вовсе, последние два дня покойник на ближней лавке лежал, рядом с печью, даже отодвинуться от огня не мог, вот его искрами и опалило.

Скоро заметил Еремей: совсем перестал наш народ больным помогать, боится. Даже за такую жизнь свою горемычную опасается сердечно и заветы преступать готов не единожды. Любого незнакомца сторонились теперь. Ворота в самый ранний вечер запирали, прятались, кроме властей, никому не открывали. И если кто ногу подвернул, стонет, просит хотя бы палку протянуть, тоже не подходили. И зевак на улице теперь стало поменее, во вторую-то неделю, или только кажется? Или это когда он из карантина пришел, привиделось, что по-обычному все, а может, он уже тогда обманулся?

Вот бы объявить побыстрее, что мора на самом-то деле никакого нет. Тяжелое лето стоит, оно, правда, жидкое, липкое, так не впервой же. Может, ободри их начальство, вспомнили бы люди заново заветы христианские. Но все не было от властей такого объявления.

Только через месяц узнал Еремей, что сгорели его родные в карантине, почти сразу, за день-два, а от какой заразы – кто ж теперь разберет. И сестрица Наталья, его выкормившая, и Васятка, да он не Васятка уже был, а Василий Семеныч, и племянница Аграфена. Может, правильно сделал отец Иннокентий, что сразу правды не сказал, поддержал ту воздушность невиданную, что принес Еремей из карантина, уберег младого воспитанника своего от отчаяния-то.

Остался Еремей теперь один, совсем как в песне горестной. Был еще, коли жив, конечно, калечный брат Арсений, только его за семью Еремей давно уже не почитал, а последний раз, с полгода назад, как увидел на дороге, так на другую сторону перешел. Впрочем, зря: пьян был брат Арсений до положения риз, лежал на боку, отбросив костыль, песни срамные орал и его бы все равно не заметил. Еремей потом, бессомненно, на исповеди покаялся, нехорошо ведь. И брат, родная кровь, и душа христианская, но стыдиться, что встречи избег – нет, не стыдился.

77. Торговый дом

Хорошими купцами были братья Крашенинниковы, Осип и Митродор, уважали их среди мануфактурного народа за крепость нрава и твердость в делах, хватку жесткую и слово верное. Оборотисты, но не прижимисты, удачливы да не жестоковыйны, в большие люди когда еще вышли, но страха божьего не потеряли и гордыней не задымили. Знали, как работать надобно, и спуску себе не давали, потому и остальных научить могли. Основательный хозяин сначала с себя спросит, а затем уж с других потребует.

Из простых были братья и тем гордились. Одевались по старинке, волосы стригли редко, но притом особо почитали в семье покойного царя Петра Алексеевича, который на породу внимания не обращал, а любил посмотреть на нутряную суть человеческую. Самолично решал, кто на что годен, не по званию судил и не по фамилии. Без него им, братьям, много куда ход был бы заказан, а вот нет. Поскольку сделал их батяня с полста лет назад, еще совсем молодым человеком, немалые деньги на поставках армейских в самые последние дни Великой войны. И потом вдогон спроворил государству немалые службы исполнить, отчего при жизни императора успел к самой его ручке быть допущен.

Да не только в том смысле, как обычно понимают. Была назначена у Крашенинникова-старшего аудиенция, вместе с другими выборными от московского купечества, но тут, как назло, прямо под утро разболелся зуб. Ну, взял себя в руки, поплелся, мучаясь, к царю. Мало ли, заприметят: не пришел, подумают что. И ведь даже водкой рот не сполоснуть, только хуже выйдет. Не дай бог, учует государь – тогда конец.

В мастерской принимал его Петр Алексеич, не одного, конечно, а среди многих других торговых людей, заслуженных и новых, с недавнего времени в силу вошедших. Так разглядел же, что терзается молодой купец, и сразу угадал, отчего. Враз загорелся, взял цепкими руками за плечо и повел к станку, а сам за клещи специальные: большим мастером почитал себя покойный царь зубы у людей рвать. Делать нечего – взмолился Богу папаша, чтоб пособил не закричать, а там будь, что будет. И помогло ведь, легко вышел зуб, со второй, правда, попытки, но чисто, без остатка. Тут как раз и чарочка подоспела граненая, прямо из морозного погреба, хоть подмигивал император: ты полоскать-то полощи, а глотать погоди. И хорошо зажила рана-то после огня водочного, в несколько дней, без нарыва. Царь тоже доволен был, посылал потом спросить, как чувствует себя давешний купец, и подарком его пожаловал. С тех пор Крашенинниковы уже на прежние места не опускались, высоко плавали, знали их род в Москве, знали и в столице.

Так вот, хорошо работали братья и бесперебойно со своих фабрик ткацких небольших, раскиданных по городу Москве в нужном отдалении, за разными палисадниками, чтобы ни полиции, ни ищейкам налоговым корму не давать, имели добротный навар. И, как говорится, жили не тужили, лишнего горя не знали. Только вдруг, в одночасье, приключилась в Первопрестольной известная катавасия с гадостной заразой, которая, тем не менее, отнюдь не всякого употребляла, а имела какое-то собственное насчет пожираемых людей мнение, впрочем, согласное с обыденным смыслом: ела тех, кто попроще, погрязнее и, если уж совсем честно, то людишек ненужных, в крайнем случае, легко заменяемых.

И сразу навострились братья, шеи выпрямили и глазами зашерстили по ближним и дальним просторам, ибо знали старую мудрость: кому – война, а кому мать родна. Это значит, что при любом бедствии обязательно случится оказия к прибытку. Надо только на Господа надеяться и молиться усердно, чтоб тебя самого от внезапного лиха уберег, пожалел, не трогал до срока. И коли услышит Всевышний просьбы твои, то, значит, можно хвост по ветру выставить, авось, принесет птица-удача какое-нибудь малое перышко. Вот тут-то и выяснилось, что холсты с Большого двора за бесценок отдают, почитай, что бесплатно. Предполагалось, что надо будет их высушить, выдержать известное время на складе, а потом направить прямиком на надобности действующей армии, наших доблестных православных войск. Но здесь появилась у Осипа с Митродором думка куда как более интересная.

78. Мастерская (продолжение третьей тетради)

Мы хотели, чтобы каждый врач отвечал за отдельный участок города – так было бы гораздо легче. Но не получалось: к утру в губернаторских палатах со всех сторон стекались многоцветные слухи и приходилось реагировать на них вразнобой, затыкать дыры теми, кто оказался