Век Просвещения - Петр Олегович Ильинский

боится и умеет рисковать. Об эпидемии имел он достоверные сведения из посольства, а там к таким вещам относились с сугубой осторожностью. Мор в старой столице напал только на одну фабричную слободу, и потому его удалось быстро загасить с помощью полицейского оцепления и переселения всех уцелевших жителей в карантин. Главное – чтобы не было у обоза никаких сопровождающих из Москвы.

На том и договорились.

73. Чистый опыт

Повезло доктору Ревенштрему с этим, невесть откуда взявшимся санитаром. Говорил, что перенес чуму несколько месяцев назад, еще ранней зимой. Вряд ли, тогда даже на Суконном дворе все только начиналось. Да и что там было – теперь сам черт не разберет. Но действительно, когда узнал, в чем дело, лично вызвался и денег не взял. Заразы вправду не боялся, делал с больными что приказано, трупов тоже не гнушался, глаза закрывал и в рогожу пеленал, перед похоронами-то. Значит, и впрямь верил в свою неуязвимость, чудак, – среди русских попадаются такие любопытные персонажи. Даже в чумном карантине.

Удивительный санитар подробно, словно вел у себя в голове лечебный журнал, рассказал о больных и помог выбрать самого подходящего. И чтоб обезопасить доктора, нашел еще одного из выживших – уже за немалую мзду – и таскал с ним вдвоем полумертвого пациента с лавки (а перевели того в отдельную, не отапливаемую, но сухую келью), погружал в чан с ледяной водой, вынимал, вытирал насухо, и так четырежды в день. И воду ему уксусную в рот вливал деревянной ложкой, как будто сам читал сочинение советника Лемке. Ревенштрем сначала наблюдал, следил дотошно, проверял по своему листку все процедуры, мерил термометром воду, приказывал обязательно себя будить перед каждым погружением, а на третий день перестал.

Больной выздоровел. Это было засвидетельствовано карантинным врачом и полицейским чиновником. Ревенштрем щедро расплатился с караульными, положил серебряный полтинник в монастырскую кружку для пожертвований. Санитар стоял в стороне и молчал. Ревенштрем оказался в замешательстве. Потом нашелся, быстро шагнул к своему нечаянному помощнику и быстро его обнял. Но не православным был выборжец – не поцеловал троекратно по здешнему обычаю, не смог себя заставить.

Отчет о проделанном опыте доктор писал чуть более недели. За это время погода вдруг неожиданным образом изменилась. От затянувшейся зимы, безо всякой весны она одним скачком перепрыгнула в жаркое лето. Потом удачливый экспериментатор лично отвез тщательно переписанную тетрадь в губернаторский дом, там ее, не читая, запечатали и отправили в Петербург, на высочайшее имя. Спустя еще месяц Ревенштрему пришла награда: пятьсот рублей и производство в следующий гражданский чин.

А в заключении вот что написал доктор: «Несмотря на успешность, с коей данные процедуры в сем случае осуществлены были, трудно судить, насколько возможно их более широкое применение, ежели десятки, пуще того, сотни больных разного пола да конституции пользованы будут. Для точного выполнения означенных процедур необходимо не менее трех хорошо обученных работников, занятых непрерывно, которые к тому же сами будут подвергаться опасности заражения. Такие меры в условиях небольшой вспышки уступают по своему эффекту простому карантинному заключению, а в случае широкого распространения мора не смогут быть сочтены реалистичными».

Хорошо обосновал, по всем правилам научной логики.

74. Необычная переписка (середина третьей тетради)

Эпидемию удалось погасить. Объяснение этому одно: мы работали не покладая рук, и работали организованно. Опасность сплотила всех, кто имел о ней представление, руководимый генерал-поручиком штаб собирался почти каждый день, заслушивал поступавшие сведения (я это знаю, поскольку докладывал там не единожды), принимал решения и строго спрашивал за неисполнение. Однако последнее случалось редко: обычно медлительные московские чиновники вдруг превратились в ревностных служак. Я видел, как просвещение и общее дело на глазах преображали немного задержавшуюся в своем развитии страну, и не мог этому не радоваться. Да, наша работа была трудна и несла немало риска, но мы знали, зачем встаем до рассвета и валимся в кровать – хорошо, если у себя дома – в кромешной темноте полновесной ночи. С каждым днем положение в городе улучшалось, хотя некоторые слободы заметно опустели. Подробные сводки о смертности, поступавшие ото всех полицейских частей, подтверждали это убеждение. Начиналось постепенное освобождение людей, помещенных в карантины, – там за последние две-три недели скончалось только несколько человек, да и то не все от чумы.

Несмотря на это, меня не покидало чувство тревоги, которое еще более подкреплялось небывало шальной московской погодой. Зима одним прыжком скакнула в пышное лето, а потом отступила в сырую и душную весну, теплую, потную, богатую внезапными дождями, зависшую в густом воздухе удивленного июня, потерявшего свое место в календаре.

В это самое время я получил необычное письмо из столицы, доставленное с редкой тогда оказией. Писал кто-то из соотечественников, ссылался на общих знакомых в посольстве, приводил еще какие-то, смутно памятные мне фамилии. И в изысканных выражениях просил, не соблаговолю ли я дать ему точные сведения о заразном море в древней столице. В Петербурге ходят самые невероятные слухи, может быть, я смогу их опровергнуть? Дело в том, что моему корреспонденту предстоит поездка на уральские заводы – так не порекомендую ли я ему миновать Москву? К тому же его супруга намеревается составить ему компанию – стоит ли подвергать ее излишнему риску?

И если верны самые худшие опасения, то неужели не принято никаких мер? Возможно, просто нет знающих людей или власти не осознают размеров опасности? Там было много вопросов, выдававших в отправителе человека знающего и заинтересованного. Я поймал себя на мысли, что с ним было бы интересно познакомиться, поговорить. В самом конце письма он еще раз просил прощения за свою назойливость, упоминал о том, что газеты, к сожалению, молчат, а сообщения из официальных источников поступают исключительно по бюрократической линии – что, насколько я знал, было сущей правдой в отношении любого потрясения, которое постигало Россию – и оттого не вызывают веры, возможно, совершенно незаслуженно. В заключение он выражал искреннее желание не остаться у меня в долгу.

Я был тронут и польщен, после чего не поленился и на следующий же день отправил по указанному адресу подробный рассказ о происходящем в Москве. Эпидемия на самом исходе, принятые меры адекватны и повсеместно исполняются. Особой опасности, выражал я свое мнение, в настоящее время нет, однако подвергаться ей даже в малейшей мере не следует, тем более, что можно оказаться задержанным в одном из окружающих город карантинов. Лучше объехать через Ярославль или даже Вологду.

Спустя месяц с лишним я получил еще одно письмо. Его принес неизвестный мне человек, который сначала расспросил меня, почему-то