Век Просвещения - Петр Олегович Ильинский

из города в монастыри, а из сбежавших фабричных Большого суконного двора почти все найдены и туда же водворены. В-третьих, устроена в Москве настоящая карантинная цепь. Так что если кто пробыл в карантине три недели и болезни в нем не наблюдается, то отправляется еще на месяц в деревню, а уже оттуда обратно в город. Меры эти привели находящийся в карантинах народ в успокоение, особливо потому, что и в них самих умирают немногие, а заболевают еще меньше. И в каждой части города установлено теперь не только специальное полицейское, но и врачебное наблюдение.

Также по синодальной линии доносят, что собраны со всех приходов сведения о новопреставившихся за последние три месяца. Сам архиепископ приказал – молодец, деловой. И никаких необычностей не замечено. Смертей внезапных и ничем не объясненных – с гулькин нос. И из священников никто не заболел, а они-то всех соборуют, отпевают да и родственников утешают. В общем, похоже, снова сохранил нас Господь. А губернатор-то от счастья даже молебен хотел благодарственный устроить. Но архиепископ ему: незачем, ибо опасность миновала, и излишний рассказ о ней только народ взбудоражит и испугает. Набат, изволил начертать его преосвященство, бывает хуже пожара. Правильно.

Впрочем, за это время выяснилось, что учет смертности в городе налажен далеко не точно. Так сказать, по-нашенски. Сведения собираются весьма нерегулярно и проходят множество инстанций. А уж мы знаем, как это отражается на достоверности конечных, понимаешь, результатов. Проще надо действовать, в общем, и честнее. Цифра, она, брат, врать не должна и причиной карьерных бедствий служить не может. Однако всегда служила, и о том все знают. Потому по-прежнему норовят ее, матушку, подправить. Ну, оттого мы так и живем, я думаю. Хотя иногда выходит неплохо, даже весело. Опять мимо ядро пролетело, совсем немногих затронуло. И в Первопрестольной избавление, и в Твери самая тишь, и сие, наверно, есть правда всамделишная, поскольку строжайше приказано местным властям за всей необычностью следить и немедленно сообщать по инстанциям. И что за опасную весть никаких печалей не будет, а за радостное вранье обязательно наказание выпишут, тоже самым ясным языком изложено. Может, поверят. Ну и ладушки. Что ты думаешь – не важно, лишь бы дело сделал.

Да вот и князь Голицын, доносят, пишет родным, дескать, город находится в полном облегчении и о новых случаях болезни известий никто не имеет, даже слухов таковых ворона на хвосте не приносит. А сверх того полагают, что это вовсе была не чума. Доктора, значит, ошиблись и перемудрили. Ну, не знаю, не знаю. Морозы, пишет князь, стоят в Москве самые суровые, хоть уже апрель на дворе. Вот и славно. Пусть еще померзнут, голубчики, деньков, скажем, с десяток. Здоровее будут.

66. Разумное объяснение

«…Сверх того доношу Вашему Императорскому Величеству, что составилось ныне мнение о том, что чрезмерные тревоги наши были вызваны чересчур быстрым иных врачей суждением о природе заболевания, отдельные случаи которого имели место быть в Первопрестольной за последние три месяца. Посему видится, что исходный и противный резон главного городского доктора, господина Линдера, им ранее подробно составленный, есть теперь оправдан. Сие, писал он, никоим образом не чума, а редкая форма злокачественной лихорадки, и прилагал к тому строгие доказательства, нами уже ранее изложенные, главное из которых есть отсутствие чрезвычайной и быстрой смертоносности в течение одного-двух дней после начала недомогания.

К вящему прискорбию, в прошлом месяце у означенного доктора открылась тяжелая телесная болезнь, ни к какой заразе отношения не имеющая, от которой он в настоящее время скончался. Семье покойного мною выдано определенное законом вспомоществование, в котором учтены заслуги кормильца перед казной, а также расходы похоронные. Тем же врачам, кто усердствовал в заблуждении и упорствовал в неверном диагнозе, высказано строгое порицание, но наказания никакого не определено по великой радости в избавлении от опасности морового поветрия».

67. Снаружи

«Вы спрашиваете меня, можно ли верить слухам о чуме в моей империи, разносимым по Европе всеми ненавистниками России? Сперва я посоветовала бы вам посмотреть, а кто те люди, что сделались самыми ревностными распространителями таких вестей и каковы суть их политические пристрастия и личные выгоды? Это лучше всего доложит вам о верности сих сообщений. Но впрочем, не умолчу и о некоторых событиях, могших послужить пищей подобным соображениям и среди умов холодных, рациональных, не связанных путами государственных и религиозных предрассудков.

Во-первых, в зимние месяцы, которые здесь славятся исключительно жестокими морозами, в Москве на одной из фабрик произошла вспышка злокачественной лихорадки, гнилой и с пятнами. Она привела к нескольким жертвам среди работников, но была вовремя купирована попечением докторов, которые, согласно моим распоряжениям, приданы каждой из подобных фабрик. Однако, получив о том своевременные известия (почта здесь работает хорошо, особенно в зимние месяцы, когда санные пути устанавливаются), я почла за возможное, во-вторых, использовать сию оказию для того, чтобы обучить мой народ правилам карантинного режима и взяла все предосторожности, какие принимаются против моровой язвы. Их, как вы знаете, не раз применяли в европейских державах. Поэтому мною было приказано установить вокруг Москвы, а также по дорогам, из нее исходящим (включая, естественно, санкт-петербургскую), заставы с твердой инструкцией о произведении пристального наблюдения за проезжающими, словно при настоящем моровом поветрии.

Я, как видите, рассудила, что заблаговременное упражнение принесет пользу, буде (Господь нас от того сохрани) случится в моем государстве эпидемия истинная, подобная той, что имела быть во французском королевстве еще до моего рождения и нанесла этой славной державе немало самого горестного ущерба. В любом случае народ и местные власти должны уметь не поддаваться толкам, действовать без паники и хладнокровно исполнять врачебные предписания и необходимые полицейские меры. Теперь жалуются на эти строгости, окуривание, но они будут продолжаться, потому что это в другой раз научит, что значат карантинные прелести, и голова не вскружится так легко у людей, склонных к подобному изуверству: в самом деле, скажите, не изуверы ли те, которые видят моровую язву, где ее вовсе нет?

Кстати, не могу перед вами не похвастаться – чуть не самые точные и достоверные сведения я получала от московского архиепископа, который приказал всем священникам сего города (едва ли много меньшего, нежели моя столица) вести детальнейший учет смертности в приходах, собирал эти данные и своевременно передавал светским чиновникам. Видите ли вы теперь, что злопыхательства отдельных личностей, обвиняющих здешних православных иерархов в косности и нечувствительности к новейшим движениям прогресса, имеют под собой не более оснований, чем высасываемые из пальца рассказы о преужасном море,