Брант "Корабль дураков"; Эразм "Похвала глупости" "Разговоры запросто"; "Письма темных людей"; Гуттен "Диалоги" - Себастиан Брант

«Дивно для меня{788} ведение Твое, — высоко, не могу постигнуть его!», Псалтирь. Сии слова можно прямо отнести ко мне, когда пытаюсь я уразуметь учение вашей милости, с коим недавно ознакомился по книге под названием «Речи магистра Ортуина»{789}. Боже правый, сколь высоко вы вознеслись и каким соделались великим человеком, а ведь были некогда у меня малоуспешным школяром, и вот ныне стали выше своего учителя, хоть и сказано в Писании: «Ученик не выше учителя». И когда увидел я сию книгу, воскричал громким голосом: «О Ортуин, дивно для меня ведение твое, — высоко, не могу постигнуть его!» И воистину оно «дивно», ибо никогда не поверил бы, что мог выучить вас столь искусному и преславному сочинительству: ибо я, благодарение богу, был вашим учителем и наставником; ныне же безмерно вами горжусь. И воистину, «высоко», ибо раньше не было учение ваше столь успешным, а теперь возвышено наитием Духа святого, просветившего вас. А прежде (уж не прогневайтесь) вы отнюдь не желали учиться и не единожды я вас сек за то, что не знали, какой падеж будет «тебе» или «мене», и какое время «писал, писали», и часто повторял вам стих:

«Дурак ты из дураков, если не знаешь таких пустяков».

Ныне же вы меня самого можете поучить: и не постыжусь пойти к вам в ученики. Посему и говорю: «Не могу постигнуть его», то есть досягнуть, ибо, как говорит Сократ{790}, «что выше нас, то не нашего ума дело». Однако ж сочинительствуйте непрестанно, и прославитесь. Пребывайте во здравии. Писано из Любека.

«Письма темных людей»

Магистр Ахаций Зайчиш магистру Ортуину Грацию желает здравствовать на множество лет

Премного дивлюсь, достопочтенный муж, что пишете вы всем друзьям и приятелям своим в Рим, мне же одному не пишете, хотя обещались всегда писать. Но узнал я от одного человека из Кельна, что вы желаете выучиться искусству, о коем я единожды вам говорил, то бишь искусству влюбить в себя женщину. И хоть не писали мне, решился послать вам сие наущение, дабы видели, сколь вы мне любезны. Ибо нет у меня от вас тайн, и хочу обучить вас тому,

«чего по былым временам{791} не открывали и лучшим друзьям».

И поведаю вам упомянутое искусство. Только никому этого не открывайте: я храню его в такой тайне, что не открыл бы и родному брату, вас же люблю более брата. И посему вас посвящу. Делайте так: когда полюбите какую-нибудь женщину, разузнайте ее имя, а также имя ее матери. Положим, вы полюбили Варвару, дщерь Эльзы; надобно добыть волос с головы сей Варвары, когда же оный волос добудете, принесите покаяние и исповедуйтесь во всех грехах, или хотя бы попросту побывайте у исповеди, и засим, вылепив из воска фигурку отроковицы, отслужите три обедни, а волосок между тем обвяжите вокруг шеи фигурки. И спозаранку, тотчас после утрени, возьмите новый муравленый горшок с водой, разведите огонь в наглухо запертой комнате, покадите там ладаном и затеплите свечку из ярого воска, подмешав в него кусочек воску от пасхальной свечи. Засим произнесите над фигуркой таковое заклинание: «Заклинаю тебя, воск, силою бога всемогущего, девятью хорами ангельскими и силою Косдриэля, Болдриаха, Торнаба, Лиссиэля, Фарнаха, Питраха и Старниаля, подай мне тотчас во всем естестве и плоти Варвару, дщерь Эльзы, и да покорится она всякому моему желанию». Засим на голове фигурки начертайте серебряным стилом нижеследующие имена: «Астраб † Ариод † Бильдрон † Сидра †» и погрузите фигурку в горшок с водой. Горшок же поставьте на огонь. И произнесите таковое заклинание: «Заклинаю тебя, Варвара, дщерь Эльзы, силою бога всемогущего, девятью хорами ангельскими, силою Косдриэля, Бодриаха, Торнаба, Лиссиэля, Фарнаха, Питраха и Старниаля, и силою имен Астраб, Ариод, Бильдрон, Сидра, дабы тотчас полюбила меня и явилась ко мне, не замешкав. Ибо изнемогаю от любви». И как только вода подогреется, дело готово; ибо полюбит вас, хотя бы и не лицезрела вас и не ведала, где вы есть. Уж это испытано. И поверьте, что наука сия бесценна. Право, не открыл бы ее вам, когда не были бы вы мне столь любезны. Но и вы за это должны открыть мне какую-нибудь тайну. Пребывайте в благополучном здравии. Писано в римской курии.

Петр Вормский магистру Ортуину Грацию желает здравствовать на множество лет

Преславный муж, поскольку вы ко мне сердечно расположены и премного благоволите, готов сделать для вас все по силе-возможности. Вы говорили мне: «О Петр, когда будете в Риме, поглядите, есть ли там какие новые книги, и пришлите мне». Вот я и посылаю вам новую книгу, здесь напечатанную. И поелику вы поэт, мыслю, что через нее много сможете усовершенствоваться, ибо мне сказал в суде один нотарий, как видно, весьма изощренный в таковом искусстве, что книга сия есть источник поэзии, а автор ее, именуемый Гомер, отец всех поэтов; и сказал он также, что есть еще другой Гомер, на греческом языке. Я же сказал: «На что мне греческий язык? Латинский гораздо лучше, ибо хочу послать книгу в Германию магистру Ортуину, коему греческая околесица без надобности». И спросил его: «Что писано в сей книге?» Он отвечал, что там толкуется о неких людях, именуемых греки, каковые воевали супротив других людей, именуемых троянцы, о коих я уже слышал ранее. И у сих троянцев был большой град, и греки его обложили и простояли под ним целых десять лет; троянцы же по временам выходили на них, и бывало побоище великое, и столь преужасно секли друг друга, что все поле залили кровью, и речка, там протекавшая, вся кровью исполнилась и стала совсем красная, будто не вода в ней текла, а кровь; и шум побоища досягнул до самых небес, и один герой швырнул камень, какой был невподъем и двенадцати человекам, а одна лошадь обрела дар речи и пророчествовала. Однако я ничему такому не верю, ибо полагаю сие невозможным и не знаю, можно ли давать веру оной книжке. Прошу мне про то отписать ваше мнение. А засим пребывайте во здравии. Писано из Рима.

Магистр Конрад Сратенфоц магистру Ортуину Грацию желает здравствовать на множество лет

«Есть у них уста{792}, но не говорят; есть у них глаза, но не видят; есть у них уши, но не слышат». Псалтирь. Слова сии могут послужить предварением и темою для моего послания{793}: у магистра Ортуина есть уста, но не говорят, а ведь могли бы хоть раз сказать кому-нибудь из едущих в Рим: «Кланяйтесь от меня почтенному Конраду Сратенфоцу». И есть глаза, но не видят, ибо я отписал им многое множество писем, они же не отвечают, как будто и не читали их, то бишь не видели. И в-третьих, есть у них уши, но не слышат: ибо я просил многих знакомых, отправляющихся в ихние края, кланяться им; они же не слышали приветов моих, ибо на оные не ответствовали. Грех вам великий, ибо любезны мне зело; а следовательно, и я должен вам быть зело любезен. Но я не любезен вам, ибо не пишете мне. Я же истово желаю, дабы писали мне почасту; ибо когда зрю письма ваши, возвеселяюсь сердцем. Слышал я, однако, что ныне у вас мало учеников и что пеняете на Буша и Цезария, кои сманивают школяров ваших и слушателей, хотя сами не умеют, подобно вам, аллегорически толковать поэтов и сверхаллегорически перетолковывать Писание. Должно быть, в сих поэтах сидит диавол. И через них учинится погибель всем университетам. А еще слышал я от одного старого магистра из Лейпцига, который уже тридцать шесть лет как магистр, что во времена его молодости университет там весьма процветал, ибо на двадцать миль в округе не сыскать было ни единого поэта. И еще он сказал, что об ту пору ученики прилежно посещали его лекции как ознакомительные, так и толковательные, или бурсальные: и считалось великим срамом, ежели какой-нибудь школяр выходил на улицу, не имея под мышкой Петра Испанского или «Малые логикалии». Грамматики же носили при себе все четыре части Александра, либо какое-нибудь краткое руководство, либо «Наставление для мальчиков», либо «Меньшое сочинение», либо же «Изречения» Иоанна Синтена{794}. И в школах учились с великим усердием, и уважали магистров искусств: когда встречали магистра, преисполнялись такового трепета, будто узрели самого диавола. И еще он сказал, что об ту пору четырежды в год производили в бакалавры, да человек по пятьдесят либо по шестьдесят зараз. И университет тогда расцветал. Кто учился полтора года, получал степень бакалавра, а кто три года или же два с половиною, тот получал степень магистра, и родители много бывали довольны и с охотой давали сыновьям деньги, ибо видели, что дети ихние преуспевают. Ныне же ученики желают слушать Вергилия, и Плиния, и прочих новейших сочинителей; и хотя слушают лекции пять лет, не получают степени; когда же таковой школяр возвращается в свое отечество, родители его спрашивают: «Кем ты стал?» Он отвечает, что никем, зато изучал поэзию. Родители же не могут взять в толк, что сие значит. Но когда слышат, что ихний сын не грамматик, то выражают неудовольствие, жалеючи о пропавших деньгах. И всем говорят: «Не пускайте сыновей своих в университет, там ничему не учатся, а только шляются по ночам. И зря тратят деньги, даваемые на ученье». И еще сей магистр сказал, что в его время в Лейпциге было не менее двух тысяч учеников, и столько же в Эрфурте, а в Вене четыре тысячи, и также в Кельне и в других местах. Теперь же во всех университетах не наберется столько учеников, сколько тогда было в одном или двух. И лейпцигские магистры горько пеняют на сию скудость. А виноваты во всем поэты. И ежели родители посылают сыновей в бурсы или коллегии, те не хотят там оставаться, а идут к поэтам и учатся всяким мерзостям. И еще он сказал, что прежде сопребывало при нем в Лейпциге сорок вьюношей, и когда шел в церковь, или на рынок, или гулять в Розовый сад, все они следовали за ним. А обучаться поэзии считалось в те времена великим паскудством. И ежели за исповедью кто каялся, что тайно слушал лекции какого-нибудь бакалавра о Вергилии, священник налагал суровое покаяние, дабы постился всякую пятницу{795} или же читал каждодневно семь покаянных псалмов. И свидетельствовался он своею совестью, что у него на глазах одного человека отказались произвести в магистры, потому что кто-то из экзаменаторов видел, как он однажды в праздничный день читал Теренция. Ах, если б и ныне в университете были такие порядки, не стал бы я обретаться здесь, при курии! Но что ныне делать в университете? Доходов никаких нет. Ученики не хотят более жить в бурсах и учиться у магистров, из двадцати едва один ищет получить степень. Прочие же хочут учиться словесности. И магистрам некому читать лекции, а слушать поэтов сбегается такая толпа, что только диву даешься. И в таковом упадке пребывают университеты по всея Германии. Так что надобно молить бога, дабы прибрал всех поэтов, ибо «лучше нам, чтобы один человек умер…» и т. д.{796}, то есть лучше, чтобы умерли поэты, коих не так уж много в каждом университете, нежели чтоб столь многим университетам пришла погибель. Однако отпишите мне беспременный ответ, а ежели не послушаетесь меня, настрочу на вас предлинную кляузу. Пребывайте во здравии. Писано в Риме.