Двойка чаш. Приворот из гримуара - Мара Санкта

так же, как на границе графства, из-под земли по стволам вверх поднимается тьма, словно черви, пожирающие древесину. Ветви стали сухими и черными, о появлении зеленых почек можно было даже и не мечтать. Не слышно ни пения птиц, ни шелеста ветра, ни журчания ручьев. Только тяжелое молчание, нарушаемое лишь шагами чужачки.

Эстер продолжает свой путь по умирающему саду, стараясь не обращать внимания на то, как тьма и разрушение оставили свой след на каждом цветке и кусте. Если бы не атмосфера непрекращающихся похорон, здесь можно было бы ходить на чудеснейшие прогулки, вдохновляться на поэзию и высокие рассуждения. За садами виднеется густой хвойный лес. Девушка замечает, что между стволами что-то находится чужеродное, рукотворное; небольшой склеп, окруженный невысокими надгробиями. Фамильное кладбище.

Место силы некроманта.

Смутившись, она медлит; стоит ли ей туда сейчас идти? Без сомнения, там скверной магией вся земля пропитана, и предки Кейна вряд ли будут гостеприимны.

К черту; она здесь не преступница, не беглянка, а служительница света, и ей непозволительно даже думать, что темная история этих земель окажется сильнее нее. На ее стороне благо; и, стоит ей преисполниться храбрости и ступить в сторону кладбища, совсем рядом раздается мягкий, насмешливый голос.

— В правильном направлении думаете, миледи. В доме некроманта знакомство надо не с живых начинать. Пожалуй, я как раз вас родным и представлю. Простите только, они очень разговорчивые.

Намек понят. Эстер натянуто улыбается, глядя прямо в карие глаза мужчины напротив. Не вздумай ничего устроить — за тобой следят.

— Конечно, граф Винтер. Вы ко мне чудовищно добры.

Долг долгом, а он все же некромант.

Расслабляться не стоит.

IV. Хозяин

Эстер и Кейн по узкой тропинке приходят к последнему пристанищу семьи Винтеров — фамильному кладбищу в тени готического замка. Похоже, кто-то пытался разбить здесь маленький поминальный садик, чтобы на мраморной скамье часами разговаривать с ушедшими; деревья посадили недавно, стволы были тонкие и хрупкие, и оттого казались еще печальнее. Лишенные листьев и плодов, они тянулись к небу, как будто молились о пощаде. Тщетно.

Ворота были низкие, кованые, с искусными завитками и острыми шипами, и украшены гербом семьи. Эстер еще не успела его ранее нигде заметить, и только сейчас присмотрелась — и опешила. На черном щите серебряный череп, вокруг которого навечно зависли четыре символа: кубок, монета, посох и меч. Под щитом лента с девизом. «Mors magica est vita».

— «В смерти — магия жизни», — переводит граф, заметив, куда смотрит Эстер. — Пафосно, высокомерно, аристократично. Все, как любили мои старшие.

Эстер заходит на кладбище первой. Ее встречает тишина и ряды надгробий, свидетели истории семьи Винтеров. Некоторые были целыми и аккуратными, с именами и датами, которые говорили о достоинстве и почете. Другие — треснутыми и покосившимися, с неразборчивыми надписями, наследием страдания и позора. Несколько остались разбитыми и разбросанными, как будто кто-то их разрушил намеренно, чтобы стереть память о них. По всему кладбищу росли колючки и плющ, обвивая и закрывая камни, как будто хотели поглотить их.

В центре кладбища стоит фамильный склеп в готическом стиле, сложенный из серого камня. Ровно посередине фасада пролегает глубокая трещина, недостаточно глубокая, чтобы здание уже развалилось, но… это явно было всего лишь делом времени. Двери в усыпальницу приоткрыты, как будто кто-то изнутри захотел проветрить комнату; от такой ассоциации у Эстер по спине бегут мурашки.

Кейн поднимается на несколько ступенек и театрально ударяет по камню кулаком три раза.

— Стучаться надо, — поучительно говорит он, — а то вдруг заняты. Не услышали, как мы подходим.

— А вам весело, смотрю? — не выдерживает Эстер.

— Чего ж уже грустить. Тут несколько поколений отдыхает, по каждому времени скорбеть не хватит. Это для вас смерть — конец разговора с человеком, — он как-то хищно улыбается, — а я всегда могу к предкам за советом обратиться.

К тем, от кого осталось, что хоронить. Абрахам и пока безымянная сестренка тут уже не упокоятся. Может, после ритуала дверь и осталась не заперта — скорее всего, все происходило в спешке. Чтобы Кейн не успел все же помешать.

Эстер чуть наклонилась, чтобы присмотреться к надписям на надгробиях.

— И что же, весь род — некроманты?

— Нет, конечно. Просто титул заработали на работе с мертвыми солдатами во славу короне. Много было мелких темных колдунов со скверным характером, парочка пиромантов, дядя по материнской линии монастырем, вроде, заведовал. Все разные. Иногда рождались истинные сыны рода, способные поднять всех предыдущих, — в голосе проскользнула некая гордость. — То, что я и Абрахам подряд вышли одаренные, родители сначала сочли чудом. Потом уже было поздно кого-то по тетушкам ссылать.

Понятно, знакомство с родителями уже началось. Где-то здесь уже прислушиваются к ее тону и шагам. В поместье она больше ни на какую кареглазую старушку не наткнется.

Осторожно, опасаясь неожиданной реакции энергии на чужеродное присутствие, Эстер проводит пальцами по имени, высеченному на одном из памятников, собирает кожей пыль и все тот же треклятый пепел. Погружения в последние моменты, как в подземелье, не происходит — может, магом человек под землей не был, или просто его боль уже «выветрилась» из окружения.

Пытается сосредоточиться, закрывает глаза и тянется душой к многочисленным нитям силы, оплетающим каждый камень в этом месте. Это были следы не только волшебной энергии, но семейной и романтической любви, клятв и предательств; несколько нитей тянулись к стоящему неподалеку Кейну. Заплетались вокруг запястий и груди, светились и пульсировали. Связи с теми, что воспитывали, обучали и любили этого человека. К кому он сюда приходит.

Чьи голоса могут звучать в пустых комнатах замка.

Она чуть давит на камень надгробия, и по кончикам пальцев пляшут зеленые искры; она представляет себя хранителям этой земли, показывает свои силы, чтобы они благословили ее на работу. Сжав зубы в страхе, ждет реакции — боится, что сейчас ее оттолкнут, и дальше либо в каждый ритуал закладывать сопротивление рода, либо просто возвращаться к своему… но из земли между ее ботинок прорезается одинокий подснежник. Хилый, склонившийся сразу на тонком стебле, но — живой.

Наблюдающий за всем этим Кейн довольно хмыкает, лишь больше убеждаясь в правильности своего выбора.

Не открывая глаз, оставаясь в мире линий энергии, Эстер отнимает руки от холодного камня и складывает ладони, сжимает их вместе; контрастируя с черной паутиной проклятья, по земле от нее расползается пульсирующей волной изумрудный свет. Сначала мир сопротивляется, но все же подчиняется той, что ведает. Рахитичные кустики, спутавшиеся друг с другом колючими ветвями, распускаются розовым цветом; оживает засохший плющ, ползет