Руководство джентльмена по пороку и добродетели - Маккензи Ли

ног. Вдоль садовых дорожек растут искусно и причудливо подстриженные кусты, меж ними алеют розы. За режущим глаза светом из дворца совсем не видно звезд, вместо них на ярких шелковых одеждах гостей пляшут похожие на золотые монетки отражения свечного пламени. Люди снуют по дорожкам или же стоят под открытым куполом в сердце Оранжереи. К ее стеклу, будто ладони, жмутся листья орхидей и кажущиеся размытыми цветки. Дамы пришли в платьях с кринолинами и оттого все как одна поперек себя шире, волосы у всех, и женщин, и мужчин, напудрены, завиты и покрыты лаком – и оттого все прически неподвижны, как у статуй. Из всех джентльменов без париков явились только мы с Перси. Моя шевелюра столь густа и темна и столь неотразима, когда ее треплет ветер, – я не намереваюсь прятать ее под парик, покуда она не растеряет своей красы.

Наше появление остается незамеченным. Тут и без нас достаточно безумия.

Супруга посла уводит от нас Фелисити, а мы с Перси остаемся с ее мужем. Я предпринимаю попытку уйти своей дорогой в надежде раздобыть бокал спиртного и заприметить кого-нибудь симпатичного: сперва строить глазки издалека, а потом я уж изыщу предлог уединиться и оголить чей-нибудь зад… Увы, Уортингтон ни на минуту не выпускает меня из поля зрения: представляет череде вельмож (все одинаковые – парик да пудра), заставляет слушать светскую беседу об английской ссылке поэта Вольтера, о повышении налогов для холостяков и о последствиях разрыва помолвки между юным королем Франции и испанской инфантой для взаимоотношений Габсбургов с Бурбонами.

«Тебе это до конца жизни слушать», – тихо-тихо подсказывает внутренний голос.

Мне никогда не давалось искусство убедительно говорить то, чего я не думаю, или изображать интерес к чему-то скучному, и я представления не имею, о чем со всеми этими людьми говорить. Я привык коротать такие вечеринки в компании Перси и хорошей дозы выпивки, а позже – еще в каком-нибудь не менее приятном обществе, но сегодня Перси со мной не разговаривает, а у господина посла обнаружилась неприятная привычка отгонять от нас всех до единого слуг с подносами вина и шампанского. В конце концов мне удается раздобыть бокал, но, едва я тянусь налить туда добавки, посол накрывает его рукой, даже не отворачиваясь от дамы, с которой беседует. Весь остаток их разговора я попеременно представляю, как запихиваю пустой бокал то ему в глотку, то ему же в зад.

– Я слышал, вы несколько злоупотребляете спиртным, – замечает он, как только собеседница удаляется. – Юноша, излишества не будут вам к лицу.

Мне лично любой пьяный развязный повеса симпатичнее трезвого собранного зануды, но, если я так и скажу, мне точно больше пить не дадут.

Перси держится нас, однако же совсем близко не подходит: в нем, похоже, борются нежелание видеть меня после того поцелуя и страх остаться вовсе уж одному в толпе. У меня перед ним есть хотя бы то преимущество, что многие здесь знакомы с моим отцом, он же никто и ничто, мелкопоместный дворянин без титула, и кожа темнее здесь разве только у слуг. Большинство встречных либо притворяются, что его не заметили, либо не скрываясь пялятся, будто он картина на выставке. Одна дама при виде него и вовсе принимается хлопать в ладоши, будто он милый маленький дрессированный щенок.

– Ах, вы знаете, меня очень заботит ваш вопрос, – повторяет она ему на разные лады, пока ее супруг донимает нас с Уортингтоном.

Наконец Перси все же спрашивает:

– А какой у меня вопрос?

– Отмена работорговли, конечно же! – с удивлением объясняет она. – Наш клуб с самой зимы отказался от сахара, добытого руками рабов!

– Я не совсем причастен к этому вопросу, – отвечает Перси.

– Какой у вас дальнейший маршрут? – спрашивает меж тем ее муж, и я не сразу понимаю, что вопрос обращен ко мне. Меня слишком поглотило желание не то надавать этой женщине оплеух прямо по оспинам, не то стукнуть Перси за тот поцелуй и все, что было после. Может, если хорошенько размахнуться, выйдет одним ударом убить двух зайцев?

– В конце лета в Марсель, Дисли, так вы говорили? – включается в разговор Уортингтон.

– Верно, – отвечаю я. – Потом на восток: Венеция, Флоренция, Рим… Возможно, Женева.

– А вы давно приехали из Африки? – не умолкает женщина, и Перси деликатно, слишком деликатно для этой дурочки, отвечает:

– Мадам, я родился в Англии.

– Пока вы в Париже, было бы здорово вам выступить перед моим клубом, – щебечет она, нависая над ним, как будто вот-вот рухнет сверху.

– Сомневаюсь…

– Венеция? – подхватывает ее муж, снова вовлекая меня в разговор. – Мы там были в начале года. Великолепный город. Непременно посмотрите церковь Святого Варфоломея, фрески там еще лучше, чем в соборе Святого Марка, а за небольшую плату монахи даже проведут вас на колокольню. Только на Карнавал не ходите, сплошные маски и разврат. А, и тонущий остров обязательно посетите!

– Не будет ли это опасно? – хмурится посол.

– У побережья есть остров с часовенкой… название его я забыл, но он вот-вот скроется в водах Лагуны. К концу лета точно затонет.

– Клуб заседает каждый четверг, по вечерам, – продолжает меж тем дама.

– Но что я могу вам рассказать? – возражает Перси.

Дама не сдается:

– Подумать только, у вас удивительная судьба! Вы выросли в богатой семье, вместе с ее родными детьми…

Я кожей чувствую исходящие от Перси волны стыда – будто у камина встал. Супруг настырной дамы постукивает по запястью глиняной трубкой в такт музыке. Мне так хочется выпить, что в голове мутится.

– Незабываемое зрелище, – произносит он, – островок весь покосился и наполовину исчез в водах. – Трубка попадает по кольцу, от гулкого звона сводит зубы. – Мы туда подплывали, но на сам остров высаживаться запрещено.

– Ах, какое же это, должно быть, увлекательное зрелище, – перебиваю я громче, чем собирался, но отступать уже поздно.

– Прошу прощения?

– Очень интересно, – продолжаю я, – сидеть в лодке и смотреть, как какой-то остров медленно-медленно тонет. Раз уж мы все равно уехали за тысячу миль от дома, стоит, наверно, заодно уж полюбоваться и как чай закипает.

Джентльмен настолько ошеломлен моей наглостью, что берет и отступает на шаг назад. Уж больно драматично.

– Господин, я всего лишь предложил. Вдруг вам было бы любопытно…

– Уверяю вас, не было бы, – с каменным лицом отвечаю я.

– В таком случае прошу прощения, что занял ваше время. Позвольте откланяться.

Он берет супругу под руку и уводит. Она вполголоса жалуется ему: «Негры так нелюдимы!» Весьма подходящее завершение разговора, во время которого все только и делали, что долго и мучительно отравляли друг другу существование.

Посол, судя по выражению его лица, намеревается прочитать мне нотацию, но вовремя сцепляется париками с проходящей женщиной, и оба едва не остаются с непокрытой головой. Я кошусь в сторону Перси: мы, конечно, несколько