Руководство джентльмена по пороку и добродетели - Маккензи Ли

до ночи сидеть за вышивкой да бренчать на клавесине, а вы с Перси шляетесь по всему городу.

– Шляемся мы, как же. Нас перегоняют, как узников.

– Зато ты повидал Париж, а я нигде не была.

– И что, ты смотрела город? Во тьме ночной?

– Если хочешь знать, я была на той лекции.

– На какой еще лекции?

– Про алхимию. На которую ты отпросился у Локвуда.

– А, точно. – Тот вечер напрочь изгладился из моей головы – за исключением рокового поцелуя. Глаза сами начинают выискивать в толпе Перси. – Тебя что… интересует алхимия?

– Не слишком. В целом эта наука меня не привлекает, но вот мысль о том, чтобы синтезировать панацеи из органических субстанций путем изменения их устойчивого состояния… Прости, я тебя утомила, да?

– Что ты, я давно уже не слушаю.

Я просто хотел отпустить глупую шутку – посмешить ее, поддержать беседу. Но внезапно по лицу сестры пробегает неприкрытая боль – впрочем, она тут же хмурится.

– Если тебе неинтересно, не спрашивай, – бросает Фелисити, не успеваю я извиниться.

Я еще не оправился после отповеди Уортингтона и тоже закипаю.

– Прошу простить, более спрашивать не буду. – И салютую бокалом – почему он опять пустой? – Хорошо тебе тут поразвлечься… в одиночестве.

– И тебе приятно от посла побегать, – желает сестра. Я ухожу, так и не решив, издевается она или нет.

Пусть я и питаю любовь к толпе, шампанскому и танцам, этот вечер, кажется, вот-вот поглотит меня заживо. Все злоключения дня засели в голове смутным страхом. Обычно, когда меня одолевают схожие чувства, я хватаю в охапку Перси и бутылку джина и отправляюсь на поиски приключений. Но на Перси наложил лапы какой-то малый с оспинами веснушек, и я один-одинешенек шатаюсь по веранде, пока не теряю счет пустым бокалам. Наконец мне надоедает, я опираюсь локтями на перила веранды, слушаю шорох атласа и речи на языке, которого почти не знаю, и чувствую себя очень, очень одиноким.

Вдруг за спиной раздается голос:

– У вас очень потерянный вид.

Я оборачиваюсь. Рядом стоит молодая женщина поразительной красоты, ее широкая юбка раздувается, и край летит ко мне, как поднятая ветром страница книги. У женщины большие темные глаза, под одним мушка, а кожа напудрена почти добела, только на щеках цветут маки румян. Ее высокий светлый парик опирается на побеги можжевельника, на лице – рисунок лисы с кончиками ушей из той же темной туши, что на веках. Я никогда не видел таких чудесных шеек, а чуть ниже обнаруживается совершенно невероятная грудь.

– Нет, что вы, – отвечаю я, машинально взъерошив волосы. – Просто тщательно выбирал себе приятную компанию. Но я увидел вас, и мои поиски завершены.

Она смеется тихим, мелодичным смехом, похожим на звон колокольчиков. Кажется, не совсем искренне, зато я совершенно искренне скажу, что мне плевать.

– Обо мне высоко отзывались весьма важные лица. Совершаете гран-тур?

– А я-то думал, что слился с толпой.

– Господин, вас выдает пристальный взгляд, которым вы изучаете гостей. Кстати, задумчивость очень идет вашему прекрасному лицу.

С этими словами она легонько касается моей руки, совсем как тот юноша касался Перси. Я снова борюсь с внезапным желанием найти его глазами и вместо этого разворачиваюсь вполоборота к перилам, чтобы ничего не мешало мне созерцать прелестное создание, которое, похоже, решительно положило на меня глаз.

– Госпожа лисица, есть ли у вас имя? – спрашиваю я.

– А у вас? – парирует она.

– Генри Монтегю.

– И только-то? – Ах да, я же забыл добавить титул. Сколько же я выпил, что так глупо ошибаюсь? – Должно быть, ваш отец француз.

– Oui[4], но мой французский так ужасен, что в это трудно поверить.

– Тогда, быть может, не будем на нем говорить? – переходит она на английский. У нее мягкий акцент, и слова текут шелком. – Так мы лучше друг друга поймем. Можно называть вас Генри? И, раз уж мы отбросили формальности, можете звать меня Жанна. – Она чуть наклоняет голову и смотрит на меня сквозь полуопущенные веки. Ее взгляд говорит: «Боже, как я смущена». – Согласны?

– Очаровательное имя.

С улыбкой она раскрывает висящий у нее на запястье веер слоновой кости и принимается им обмахиваться. Поднятый поток воздуха подхватывает выбившийся из прически одинокий локон, падающий сзади на ее чудную шейку, какой не сыщешь даже у лебедя. Весь разговор я мысленно нахваливал себя за то, что смотрю ей только в глаза, но тут мой предательский взгляд решает нырнуть прямо в вырез ее платья.

Секунду я лелею надежду, что она ничего не заметила, потом по дрожанию ее губы понимаю: разоблачен. Но она не отвешивает мне оплеуху, не называет меня мужланом и не убегает.

– Мой господин, – произносит она, – быть может, вы хотели бы посмотреть… – Значительная пауза. Хлопанье ресниц. – …тайные уголки Версаля?

– Знаете, пожалуй, хотел бы. Но мне недостает провожатого.

– Я готова провести вам экскурсию.

– Но вечер только начинается. Не хотел бы отрывать вас от веселья.

– Жизнь полна жертв.

– Вы готовы идти на жертвы ради меня?

– Счастлива буду кое-чем ради вас пожертвовать.

Тысяча чертей, она меня приворожила. Сейчас мне как раз нужно, чтобы кто-нибудь меня приворожил. Хоть отвлекусь от Уортингтона с его клятым герцогом, от Перси и от симпатичного веснушчатого юноши, который трогает его как хочет. Я беру даму под руку.

– Ведите, госпожа.

Жанна изящной миниатюрной ладонью берет меня под локоть и тянет к французским дверям, ведущим в холл. Уже на пороге я, на секунду растеряв всю свою решимость, уподобляюсь жене Лота, ставшей соляным столпом: оборачиваюсь через плечо и высматриваю Перси. Он стоит все там же, у входа в бальный зал, но уже один, и наблюдает за мной – похоже, довольно давно. Поймав мой взгляд, он вздрагивает, смущенно тянется пальцами к воротнику и горько мне улыбается, как бы говоря: «Чего еще от тебя ждать». Его взгляд прожигает меня, и во мне загорается гнев.

Как бы так взглянуть в ответ, чтобы его посильнее пробрало? Может, посмотреть с мольбой: «Спасай! Эта девчонка решила меня похитить!» – и тогда он бросится на помощь. Или, наоборот, презрительно ухмыльнуться: «Завидно? Между прочим, недавно на ее месте был ты – и сам же все испортил».

Наконец я выбираю развести руками и безразлично прищуриться. Дескать, не переживай, ты нашел с кем поразвлечься, и я тоже не пропаду. И конечно, я уже забыл, что на той неделе было на концерте.

Перси отворачивается.

Жанна уверенно лавирует в золоченом лабиринте, таящемся в недрах Версаля, – плывет, как облачко духов. Снова и снова мы попадаем в залы, полные людей. И, как бы я ни любил толпу, гомон и пестрые яркие фрески, искрящиеся красками, как запретные плоды, – сейчас я бы все это променял на тихую комнатку, где можно побыть наедине с этой очаровательной женщиной и ее невероятной грудью.

Она сворачивает в безлюдное крыло, где нам точно не будут рады, останавливается перед