Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции - Юрий Николаевич Жуков

17 января с докладом об очередных задачах партстроительства выступил Сталин. В отличие от пленума — продолжительным, подробным. Выделившим необходимость роста партии за счет рабочих, подчинение партии огромного, явно раздутого — не менее миллиона человек — бюрократического государственного аппарата. Но больше всего говорил Сталин не о внутрипартийном кризисе вообще, не об оппозиции в целом, усилившей нападки на ПБ и ЦК после резолюции ПБ и ЦКК, а персонально о Троцком, своими многочисленными эпистилями и «Новым курсом» создавшим положение, которое могло привести к расколу в рядах РКП.

Четкий, логически выстроенный, подчиненный главной задаче — доказать ошибочность взглядов Троцкого, доклад Сталина не оставил Зиновьеву места для участия в последовавших прениях, добавить тем что-либо существенное в только что сказанное генсеком. Не мог теперь Григорий Евсеевич и сохранить прежнюю структуру своего выступления на пленуме по международным вопросам. Ведь в нем львиная доля была отведена оправданию ПБ, одобрившего в конце концов отказ, да еще в самый последний момент, ЦК германской компартии от вооруженного восстания. Объясненного якобы неожиданно обнаруженным превосходством сил противника — полиции и армии.

Зиновьеву пришлось значительно расширить круг рассматриваемых международных вопросов, а начать с положения СССП в мире, с проблем внешней торговли. Он подробно разобрал аспекты возможного скорого признания Советского Союза де-юре со стороны Великобритании, Франции, Италии, Норвегии. Но тут же привычно добавил не имеющее никакого отношения к дипломатии. Поведал тут же, что европейская пресса обсуждает возможное будущее Троцкого, оказавшегося под огнем критики, выясняет, не является ли Крестинский, полпред СССР в Берлине, одним из видных участников оппозиции.

Вслед за тем, уже вполне оправданно, перешел к проблеме германской революции — от этого он никак не мог отказаться. Попытался сделать ответственным за постигшую ее неудачу прежде всего Радека. Мол, его поведение, высказывания в столице Германии минувшей осенью поставили КПГ на грань раскола. На «левых», которые стали недовольными отказом от вооруженного выступления, и «правых», заявлявших и прежде о необходимости сначала нарастить силы, и лишь потом говорить о борьбе. В том же попытался обвинить и Троцкого, цитируя его «Новый курс».

Но несмотря на все возникшие препятствия, на все ошибки, в том числе и с «темпами революции», продемонстрировал твердую веру в неизбежность близкой победы пролетариата. Заявил: «Вторая революция в Германии неизбежна, и сроки для нее не так велики». А заодно повторил свою, уже двухлетней давности, оценку германской социал-демократии — «она стала фашистской, стала крылом фашизма».

А далее Зиновьев вернулся к тому, о чем говорил в начале доклада. К собственному прогнозу — к чему может привести улучшение отношений с европейскими странами. Сначала задался вопросом: как СССР «будет маневрировать по отношению к международной буржуазии», ведь даже «по коминтерновской линии мы имеем серьезные разногласия с товарищами из той самой оппозиции; разногласия, которые бросают свет на вопрос о сущности всех наших разногласий с ними вообще».

Так и не ответив на свой риторический вопрос, перешел к иному аспекту улучшения отношений с Западом — чисто экономическому. Иными словами, о пределе возможных уступок им. Напрочь отверг предложение Красина — наркома внешней торговли, весьма далекого от внутрипартийных распрей, — о необходимости как можно скорее получить займы от Запада.

«Возможно, — осторожно выразился Зиновьев, — дело восстановления нашего хозяйства пойдет быстрее, если сразу произойдет большой приток иностранных компаний (подразумевались концессионные договоры — Ю. Ж.)». Но тут же пояснил: «Не должны мы, в связи с этим, обнаружить большую уступчивость, чем это было… во время конференции в Генуе».

И тут же добавил самое основное: «Это — коренной вопрос нашей международной политики… потому, что от него действительно зависит классовое соотношение сил в нашей стране, потому что от него зависит судьба НЭПа… Медленно, но собственными силами мы начинаем выводить страну из того положения, в котором она оказалась (выделено мной — Ю. Ж. )».

Так вместе с положениями резолюции по экономике прозвучало понимание НЭПа как перехода от поддержки прежде всего крестьян, сельского хозяйства к пусть и неторопливому, но все же подъему промышленности, которой следует базироваться на собственной металлургии.

Однако Зиновьев так и не развил эту мысль. Снова вернулся и к оппозиции, и к германской революции. К обличению Троцкого, Радека, Пятакова. Еще раз признал ошибку ПБ «в сроках», но все же счел нужным заверить делегатов конференции: наученный горьком опытом, Коминтерн теперь станет придерживаться одновременно двух тактик — либо «быстрое развитие событий (в Германии — Ю. Ж.), быть может, даже нынешней весной, или возможность более длительного затишья»379.

Тринадцатая партконференция завершила работу 18 января, а всего три дня спустя скончался Ленин.

Вполне возможно, будущее и партии, и страны оказалось бы иным, не уклонись как всегда Троцкий от решительных действий, оставшись на отдыхе в Сухуми. Отдав тем самым «тройке», к которой весьма предусмотрительно и своевременно примкнули Рыков, Томский, Бухарин и Рудзутак, всю власть. Без боя, без малейшего сопротивления.

Само ПБ еще не претерпело естественных перемен — для того следовало дождаться партийного съезда. Но все же 31 января сначала на пленуме ЦК, а несколькими часами позже и на втором Всесоюзном съезде Советов полномочия покойного Ленина разделили. Председателем СНК назначили Рыкова, а главой СТО, занимавшегося осуществлением хозяйственных и финансовых планов, координируя их в соответствии с политической и экономической ситуацией — Каменева.

Тем не менее, Рыков в «тройку» не вошел, что вроде бы должно было произойти согласно традиции. Ведь прежде Ленин как председатель СНК вел заседания ПБ и пленумов, определял их повестку, что теперь поручили Каменеву. Но новая конструкция власти оказалась недостаточной, чтобы без постоянной оглядки на мнение вождя начать открытый пересмотр собственно НЭПа, все еще остававшегося единственной возможностью для поддержания «смычки». Или хотя бы попытаться скорректировать его, приведя в соответствие с теми изменениями, которые уже происходили в экономике страны, о которых заговорили Рыков и Зиновьев.

Видимо, так произошло из-за отсутствия разграничения полномочий, дублирования, отказ от которых совсем недавно предлагали и Сталин, и Зиновьев при обсуждении проблем партстроительства. Ведь теперь не один, а два человека отвечали за положение в РКП: Зиновьев — как глава ИККИ, всемирной коммунистической партии, и Сталин — как генсек РКП, формально «всего лишь» секции Коминтерна. И также два человека занимались положением в стране — Рыков и Каменев.

Без сомнения, немаловажную роль в том сыграло и категорическое нежелание даже в мелочах уступить настаивавшему на серьезнейших изменениях Пятакову, за которым стоял Троцкий. С которым большинство ЦК вело борьбу весь