Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции - Юрий Николаевич Жуков

От сельского хозяйства Зиновьев перешел к промышленности, снова сконцентрировав внимание на успехах. На росте добычи угля и нефти, выплавке чу

гуна и стали, на текстильном производстве. На росте их по сравнению с последними двумя годами, хотя и признал: самая успешная легкая промышленность все еще составляет 75 % от довоенного уровня. Напомнил, что в следующем году завершится строительство Волховской, Шатурской, Нижегородской и Штеровской (Донбасс) ГЭС, мощность которых вместе с уже действующими Каширской и Кизеловской (Урал) составит 200 тысяч кВт.

С гордостью сообщил, что впервые бюджет получил 63, 5 млн рублей от государственной промышленности, торговли, банков и концессий. Что «кризис сбыта исчерпан», а на очереди — подъем тяжелой промышленности. И пояснил с неслабеющим оптимизмом: «Конечно, через год-два мы не достигнем еще довоенного предела во всех областях, но пора все-таки вопрос о дальнейшем движении за пределы довоенного уровня поставить и перед собой, и перед рабочими». А потом все сложнейшие процессы экономики упростил, сведя их к классовой борьбе с новой буржуазией.

«Удержались ли мы, — задался Зиновьев вопросом, — в области НЭПа на должной границе? Не перехлестывает ли НЭП через поставленные рамки?» Выразил опасение: «Мы иногда перехлестываем за пределы допустимого в деле восстановления собственнических отношений, наша юриспруденция на практике делает слишком большие уступки в пользу нарождающейся собственности». И, тем не менее, с прежней уверенностью энтузиаста заключил: «В вопросах внутренней политики НЭП остается». Мол, надо «не столько «жать» их (новую буржуазию — Ю. Ж.), сколько поднимать «свое» — дело рабоче-крестьянского государства»387. Только не объяснил как.

Прения по докладу Зиновьева поначалу мало что добавили. Даже выступление Преображенского, названного Троцким одним из трех «наших экономистов» — в одном ряду с Пятаковым и А. П. Смирновым, оказалось лишенным какой-либо остроты. Он всего лишь напомнил съезду о поправках, сделанных в ходе дискуссии, формально порожденной резолюцией ЦК «Об очередных задачах экономической политики» от 24 декабря 1923 года. Вернее, воспользовался предлогом, чтобы изложить экономическую программу оппозиции. Заодно отметил, что большинство ее пунктов не только одобрено и принято ЦК, но даже использовано Зиновьевым в отчетном докладе.

Дальнейшая полемика свелась к осуждению прежде всего Троцкого, который в своем выступлении так и не пожелал покаяться в ошибках — продолжал говорить о бюрократизации партии, и только вслед за тем — Преображенского. Но не конкретно, а вообще, за оппозиционность. Тем не менее, даже такая имитация дискуссии заставила Зиновьева в заключительном слове кое-что скорректировать. Уйти от прежнего оптимизма. Признать, что «вопрос о заработной плате — крайне больной вопрос, тут похвастаться за год особенно нечем… Побороть безработицу в рабочей ее части… крайне трудно».

Чтобы уйти от вполне возможного пессимистического впечатления от результатов политики партии за истекший год, хоть как-то ее оправдать, Зиновьев преддожил свое, новое толкование НЭПа. Оказалось, что под ним следует понимать «национализацию государственных промышленности и транспорта, создание социалистических трестов, национализацию земли, наличие банков в наших руках, монополию внешней торговли и государственное регулирование внутренней». Словом, достигнутое еще в Октябре.

Такому НЭПу Зиновьев противопоставил иной, негативный, осуждаемый и им, и ЦК, и всей партией — «мы часто подразумеваем под этим (новой экономической политикой — Ю. Ж.) спекуляцию, рвачество и нэпманство»388. Тем самым, в завуалированной форме признал провал того НЭПа, который был провозглашен в 1921 году.

Для Тринадцатого съезда ПБ, ЦК впервые не подготовили резолюцию по промышленности, как то было много лет подряд. Но все же как бы отдельным пунктом сформулировали ближайшую задачу для данной отрасли народного хозяйства. Развившую, и довольно неожиданно, без необходимых на то пояснений, касающихся стратегической задачи, несколько иначе сформулированную Зиновьевым в его докладе. Сказавшим: «Теперь, когда дело с нефтью на мази, когда дело с углем на мази, когда дело с транспортом на мази, когда денежная реформа развивается более или менее благополучно, план поднятия металлургии уже не утопия»389. Имевшим в виду всего лишь подъем металлургии. Доведение ее до дореволюционного уровня. Только металлургии, то есть выплавки чугуна и стали для нужд отечественного производства.

В резолюции, подготовленной при самом активном участии Зиновьева, речь пошла об ином: «Очередь за металлом, — указала она, но тем не ограничилась. — НАЛАДИТЬ ПРОИЗВОДСТВО СРЕДСТВ ПРОИЗВОДСТВА ВНУТРИ СОЮЗА ОЗНАЧАЕТ СОЗДАТЬ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ПРОЧНУЮ БАЗУ ДЛЯ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО ХОЗЯЙСТВА И В ЗНАЧИТЕЛЬНОЙ СТЕПЕНИ ОСВОБОДИТЬ СЕБЯ ОТ НЕОБХОДИМОСТИ ПЕРЕДАЧИ БОЛЬШИХ ЗАКАЗОВ ЗА ГРАНИЦУ (выделено мной — Ю. Ж.)»390.

Иначе говоря, по докладу Зиновьева съезд сформулировал ту самую задачу, которую стране придется решать только спустя четыре года.

Глава 14

За свою четвертьвековую политическую деятельность — семнадцать лет в царской России и эмиграции, еще семь — в России революционной, советской — Зиновьев высоко поднялся в партийной иерархии. Пять лет — кандидатом в члены ЦК, затем семнадцать — членом ЦК, из них четыре года членом ПБ. Но из-за того, что начиная с 1908 года постоянно был с Лениным, привык ощущать себя вторым. Ведомым. Всего лишь оруженосцем при рыцаре — столь сильно оказалось влияние на него Владимира Ильича.

И вот теперь, после смерти своего кумира, Зиновьев вдруг оказался на вершине власти. Конечно же, партийной, вместе с Каменевым и Сталиным в составе «тройки». Подчеркивало то и пребывание во главе Коминтерна, и выступления с отчетными докладами ЦК на Двенадцатом и Тринадцатом съездах РКП. Тем не менее он так и не ощутил себя истинным лидером. Не нашел сил, амбиций для принятия и отстаивания собственных, только своих взглядов. Но были ли они?

Сразу после смерти Ленина повел себя Зиновьев, как и остальные члены ПБ. Выступал, писал о Владимире Ильиче. Проникновенно. Непременно подчеркивая свою преданность покойному вождю, его идеям. Так же, как делали Сталин и Каменев, Бухарин и Рыков, Калинин и Троцкий. Притом обязательно напоминал о своей близости с Лениным, особенно в период швейцарской эмиграции, в июльские дни 17 года, когда они вдвоем скрывались в Разливе.

7 февраля Зиновьев выступил на заседании Петросовета с речью «Ленин — гений, учитель, вождь и человек». 16 апреля — при закладке памятника Владимиру Ильичу в старой столице, только что переименованной в Ленинград. Разумеется, сразу же обе они были изданы, а вскоре к ним прибавилось еще две брошюры: «В. И. Ленин. Краткий биографический очерк» в 64 страницы и «В. И. Ленин. Очерк жизни и деятельности» — в 63 страницы. Лишь несколько позже вышла и большая работа — «В. И. Ленин» — в 312 страниц.

Сталин произнес только одну речь.