Современный грузинский рассказ - Нодар Владимирович Думбадзе

— Брошюру упустил, дружок.

— Да, да, — не дал я себя сбить — главное, настойчивость, упорство — и продолжал: — Любите ли кино?

— Нет.

— Почему? — поразился я.

— Кино — финансируемый конкурент.

— Чей?

— Сказал же, не люблю, — не столько ум питает, сколько тешит глаз — вот почему.

Я записал «нет», а следующий вопрос после ответа на предыдущий оказался нелепым: «Какие вам нравятся фильмы?»

Но он ответил:

— С титрами. Понятно.

Ого, не хуже меня умеет раздражаться.

Я вскипел, но тут снова появился посетитель, и человек, сказавший, что он очень любит литературу, не сдержавшись, на него излил раздражение: «Садись, говорю, садись!» — и включил такой сильный свет, что лампы протяжно загудели, потом сердито задрал клиенту голову, ухватив за подбородок, но вдруг остыл и пригладил ему волосы. «Извините, вы-то при чем… растрепались немного». И тот, опешивший, широко улыбнулся, улыбнулся ответно и респондент, один сидел застыв, другой вертелся возле аппарата, потом сказал свое «гоп», помог клиенту надеть пальто, хотя тот продолжал улыбаться, говоря: «Не надо, не надо, я сам…», и когда посетитель прикрыл за собой двери, я оторопел — на меня вызывающе и пренебрежительно смотрел совсем другой человек.

— Если угодно, продолжим завтра.

— Нет, нет, спрашивайте, слушаю вас.

И я подобрал вопрос, который никакого отношения не мог иметь к его увлечению. Я спросил:

— Что вы думаете о моде? Какая вам нравится одежда?

Он же ответил:

— С широкими карманами, все остальное — безразлично.

— Как это — с широкими карманами? Для чего?

— Чтобы влезала любая книга.

Нет, он явно был тронутый, я поднялся.

— Извините, но… меня руководитель ждет.

— Волевой и энергичный, да? Что поделаешь, всего хорошего.

Он недовольно следил, как я засовываю ручку в нагрудный карман, анкету — в портфель, и, когда я устремился к двери, бросил вдогонку:

— Вот это забыли!

Это — был галстук.

— Спасибо, всего доброго, — и осторожно, стараясь не смять, положил галстук в карман.

— А знаете, вы еще раз придете.

— Никогда! — взорвался я. Битый час потерял из-за него.

— Что ж, увидим…

— С чего вы взяли?

— Не можем ведь разойтись, не познакомившись толком, наша беседа пока что смахивала на материал для юмористического журнала.

— Лучшей беседы и не получится, — бросил я ему в лицо.

— Почему ж, все впереди… Вот увидите, еще разговорюсь.

— Лично я ногой сюда не ступлю…

— Посмотрим. — Он улыбнулся.

Я вышел злой, со лба струйками стекал пот. Полез в карман за платком, достал, вытер лоб, но в руке было что-то не то.

В руке был галстук.

На руководителе свитер, прекрасно связанный, облегающий крепкое, мускулистое тело, — женщины с ума по нему сходят, некоторые во всяком случае. Настоящий атлет! Ученый — и такая могучая стать! И речь у него весомая, убедительная, насыщенная терминами, сложная, отточенная, каких он только выражений не знает, просто ходячий словарь иностранных слов! Одно меня удивляет — и глаза и брови у него красивые, а все равно любит носить темные очки. И сейчас вот в них, сидит в кресле, читает поданную мною анкету и время от времени замечает: «Интересно, интересно…» Я ликую, ерзаю на месте, он дочитывает последнюю анкету, сейчас похвалит… Между прочим, у меня одно поразительное свойство — стоит разволноваться посильней, и находит сонливость… Первые раза два я думал — случайность, но потом, когда это стало повторяться, обратился к знаменитости, тот внимательно прочел рекомендательное письмо, осмотрел меня и заявил, что ничего опасного не находит, истории медицины подобные случаи известны, и примечательно, что сонливость нападает только в предчувствии неприятности, но во время приятного волнения, в предвкушении похвалы, как, например, сейчас, сонливости не бывает. Сотрудникам я, конечно, не рассказывал о своей странной особенности, — разве поймут, поверят, — недолго думая объявят кретином, дураком, и все, пиши пропало…

Руководитель смотрит на меня с улыбкой, говорит: «Хорошо поработал, молодец…» Три слова сказал мне, и все три приятные — «молодец», «хорошо», «поработал». «Когда ты столько успел, а?» Я улыбаюсь, смущенно опускаю взор, а руководитель опускает мне на плечо руку и продолжает: «Отлично начал…» Какие знакомые слова, как будто я уже слышал их… Кто-то сказал их совсем недавно, только что… Да, вспоминаю, этот чудак — про какого-то там Эдмондо, который тоже «о-отлично начал, а как кончил…». — «Общее число анкет могло быть на одну больше, — говорю я руководителю, — но с тем типом невозможно было работать…» — «И бросил?» — «Да», — отвечаю нерешительно, но руководитель говорит: «Правильно поступил, если респондент не настроен отвечать, надо оставить его в покое и обратиться к другому… Респондентов сколько угодно!» — «Очень уж чудной был, — чувствую мрачнею, но все же пытаюсь улыбнуться, — обо всем судил с точки зрения художественной литературы… и то в узком смысле…» — «С точки зрения литературы, говоришь? — переспрашивает руководитель, слегка заинтересовавшись. — Это как же?» — «А вот так… — я начинаю вспоминать. — Ну вот, сказал, например, что у него отличные коммунальные удобства, поскольку имеет два книжных шкафа, полки с книгами и удобный светильник…» — «Ха-ха-ха, — обворожительно смеется руководитель. — Не знает, следовательно, что значат «коммунальные» удобства! А еще что?» — «А еще… — я опять вспоминаю. — Да… Спросил его о моде, какая нравится ему одежда, а он говорит, главное — с широкими карманами, чтоб любая книга умещалась, представляете!» — «Неужели? — бросает руководитель, почему-то встает и идет к окну, задумчиво смотрит на улицу. И продолжает, не оборачиваясь: — Это интересно… Что еще сказал?» — «Не пришлось сказать… Встал я и ушел». — «Встать и уйти всегда успел бы, — замечает руководитель, — но анкету заполнить следовало… Может, не желал больше отвечать?» — «Как не желал, — признаюсь я, — уверял даже, что мы опять встретимся». — «И он был прав! — говорит руководитель, представляете?! — Я объясню вам почему». Он прохаживается по комнате, шагает взад-вперед, я стою, слежу за ним. «И он был прав!», — говорит!.. Как это понять, что имеет в виду руководитель?