Рассказы и повести - Виктория Токарева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ефимов видел, как Чиж предъявил билет проводнику. Все вошли в вагон. А потом Канарейкины вышли, а Танька осталась в поезде.
Она стояла возле окна и смотрела на своих. Лялька и Вероника энергично махали руками, а Николай и дед Егор стояли спокойно.
Поезд тронулся. Женщины замахали еще активнее. Танька заплакала, не переставая, однако, улыбаться.
Мишка почувствовал, как по щеке к носу ползет предательская слеза. И вдруг... Не может быть... Через несколько вагонов, в конце поезда, как портрет в стеклянной раме, - рожа летчика!
- Сто-ой! - заорал Мишка и ринулся вослед.
Поезд набирал скорость. Мишка тоже.
- А ну слазь! - кричал Мишка вслед поезду.
Но самым проворным оказался сержант Ефимов. Он поймал Мишку уже в конце платформы, ухватил его за полы пиджака, чем погасил Мишкину скорость. Однако оба они не удержались и покатились в траву с перрона.
Ефимов оказался под Мишкой.
- Так, значит? - спросил он, вылезая из-под Мишки и отряхиваясь. Побег устроил? А я тебе, дурак, мороженое купил.
Ефимов показал расплющенное мороженое.
Поезд подрагивал на стыках рельсов. За окном плыли поля, леса, красота средней полосы.
И вдруг... В сказках обязательно присутствует "вдруг".
Вдруг летчик услышал песню. Мелодия текла откудато с середины поезда и, казалось, летела вместе с ним во времени и пространстве.
Летчик пошел на звук. Вышел в тамбур. Хотел перебраться в другой вагон, но дверь оказалась запертой. Он дернул раз, другой. Ничего не вышло. Стал трясти дверь.
Выглянула проводница и сказала:
- Заперто же...
- А что делать? - спросил летчик.
- Ничего не делать, - ответила проводница и скрылась в своем купе.
Летчика не устраивала эта философия: ничего не делать. Он цепко огляделся по сторонам. Опустил окно. И вышел на крышу.
Выпрямился во весь рост. Было упоительно лететь, но не вверх, а вперед. Красота средней полосы неслась теперь ему навстречу вместе с небом, вместе с ветром. И, кажется, весь мир - тебе! Стоит только раскинуть руки!
"Золотоискатель" оказался прав: хорошо быть молодым. Хорошо быть молодым и ни от чего не зависеть: ни от случая, ни от обстоятельств, ни от высоты, ни от смерти.
Летчик прошел по крыше своего вагона и перескочил на следующий. Вернее, на предыдущий. Он переходил с вагона на вагон до тех пор, пока песня не оказалась под ногами. Тогда он лег на крышу, свесив голову, ухватился за раму открытого окна и нырнул в вагон.
В вагоне летчик удостоверился, что песня течет из крайнего купе. Он подошел, заглянул. В купе сидели Татьяна Канарейкина, "золотоискатель" и еще один, незнакомый, в отечественных джинсах, с трубой на коленях.
Пела Канарейкина. Остальные слушали.
Искусство и вдохновение меняют человека. Это была не прежняя девчонка-подросток, настырная хулиганка, малолетняя преступница. Это была сама Весна. Если бы Весна имела человеческий облик, то у нее были бы такие же синие глаза, такие же желтые волосы и то же выражение доверчивого детства.
Танька тоже узнала летчика, но песни не прекратила. Не существовало такого, что могло заставить Таньку прерваться, когда ей хотелось петь.
Летчик стоял и слушал, заражаясь и заряжаясь Танькиной песней, потом не выдержал, взял трубу, освободил ее от чехла, вскинул к губам. Замер так на короткое мгновение и осторожно включился в песню как второй голос: негромко и вкрадчиво.
Из соседних купе стали сходиться люди. Останавливались молча, и лица у всех становились похожими.
Чиж смотрел и слушал и не верил своим глазам и ушам.
- Нет... - сказал он себе. - Этого не может быть...
Поезд влетел в сумерки, и все предметы за окном слились в одну сплошную черноту.
Танька и летчик сидели за столиком вагона-ресторана. Народу было немного. На столе уютно светила настольная лампа. Стояли бутылка шампанского, фрукты, мороженое, шоколадные конфеты с орешками. Просто шикарная жизнь. Жаль, что никто не видел. Из своих мог видеть только Козлов из девятого "Б", но Козлов не в счет.
Все было как в мечте, но чего-то не хватало. Если бы понять: чего...
- А вы тоже на смотр едете? - спросила Танька.
- Нет. Я не народный талант. Я профессионал, - объяснил летчик.
- Значит, я вам зря тыкву забивала...
- Если бы не твоя тыква, пахать бы мне синее небо над Верхними Ямками. Ты меня просто спасла.
Танька сморгнула. Она ничего не поняла.
- Когда я падал, то пережил такой ужас, что, пройдя через него, понял: мне уже ничего не страшно. Оказывается, боязнь высоты можно вылечить только падением... Клин клином.
Танька слушала, смотрела на летчика. Он был красивый, но чужой. Ни приласкать, ни обозвать, и говорит как-то непонятно, как болгарин из Варны. Слова, конечно, разобрать можно, но надо напрягаться, и удовольствия от беседы никакого.
- Значит, в отпуск? - спросила Танька.
- Домой. В Москву. Навсегда.
- Вас выгнали?
- в общем, выгнали, но это уже не имеет значения. Зачем мне теперь эти Бересневка, Лещевка, Глуховка?
- А чем у нас плохо? - обиделась Танька.
- Да нет. У вас очень хорошо. Но я больше не хочу быть летчиком в Верхних Ямках. Я хочу быть музыкантом в Москве. У каждого человека свое место в жизни и свое назначение. Разве не так?
Танька нажала кнопку на настольной лампе. Лампа потухла. И тогда за окнами обозначилась луна. Понеслась за поездом.
- Не знаю, - задумчиво проговорила Танька. - Это пусть надстройка думает. А мы базис. Мы людей хлебом кормим.
Летчик разлил шампанское. Поднял свой бокал. Ждал.
Танька тоже подняла бокал. Чокнулись. Звук получился глухой.
Выпили. Танька зажмурилась.
- Вкусно? - спросил летчик.
- В нос шибает.
- Ешь. - Летчик подвинул яблоки.
- У нас свои есть, - гордо отказалась Танька.
- Спасибо тебе! - с чувством сказал летчик.
- За тыкву?
- За твою любовь.
Танька вернула бокал на стол.
- Чего? - переспросила она, хотя все слышала.
- Я сначала не понимал, что это ты за мной носишься и меня истребляешь. Я думал, ты просто ненормальная. А потом мне этот "золотоискатель" глаза раскрыл. Знаешь... я много думал: когда чего-то очень хочешь и все время об этом думаешь, то желание из духовной силы превращается в материальную. Понимаешь?
Танька не ответила. Нажала кнопку, зажгла лампу. Луна за окном исчезла, но зато в стекле обозначились Танька и летчик, друг против друга, красивые, как в индийском кино.
- И любовь, если, конечно, она настоящая, неистовая, она делает чудеса. Это не слова. Действительно чудеса. Я это понял. Она исправляет ошибки природы. Переписывает на ладони линии судьбы.
Летчик протянул Таньке свою ладонь и коснулся пальцами ее руки.
Танька поглядела на ладонь, потом подняла на летчика глаза грустной Весны и спросила:
- А ведь правда Мишка дурак?
- Какой Мишка? - не понял летчик.
- Мой Мишка.
- А... белобрысый такой? - вспомнил летчик. - Да, странноватый парень. Заявил в милицию, что это он подстроил аварию. Мне Ефимов звонил. Сверял факты.
- Когда? - оторопела Танька.
- Позавчера.
- Это не может быть. Позавчера он на Землю ФранцаИосифа уехал.
- Он в Верхних Ямках. В кутузке сидит. Ему десять суток дали и наголо обрили.
Танька резко вскочила из-за стола. Бутылка опрокинулась и окатила летчика полусладким шампанским.
- Ой! - сказал летчик.
- Ой! - смутилась Танька. - Извините, пожалуйста.
Сержант Ефимов спал на диване, обтянутом дерматином. Проснулся он от стука.
Ефимов сел, зевнул. Поглядел на дверь.
Постучали настойчивее.
- Иду! - крикнул Ефимов. Отодвинул защелку.
В дверях стоял наголо остриженный Мишка. Без волос он сильно помолодел и выглядел тринадцатилетним подростом.
- Подъем! - скомандовал Мишка. - Пошли!
- А который час? - спросил Ефимов.
- Самое время, - строго сказал Мишка. - Пока нет никого. - Он направился в угол и взял метлу.
Ефимов посмотрел на часы и заканючил:
- Пять часов всего. Еще час спокойно поспать можно.
- Нечего, - отрезал Мишка. - Тут не санаторий.
Вышли. Милиционер запер милицию.
- И чего прячешься? - недовольно сказал он. - Все равно все знают.
Солнце только что вышло на работу. Было тихо.
Пустой базар, деревянные ряды и даже запыленные огрызки арбуза - все было красиво.
Мишка подметал, вздымая пыль. А Ефимов сидел на пустом ящике и руководил.
- Даты не маши, как косой. Только пыль поднимаешь. А грязь остается.
Мишка не обращал внимания.
- Слышь? Ты метлу покрепче прижимай. Понял?
- Не понял. - Мишка остановился.
Ефимов подошел, взял у Мишки метлу, стал показывать. Мишка отошел, сел на ящик. Закурил.
- Понял? - милиционер обернулся.
- Нет. Не понял.
- Нажал - и плавный мах. Нажал - и плавный мах. - Ефимов пел.
- Здорово у тебя получается, - одобрил Мишка.
- Это меня мать с детства приучила, - похвалился Ефимов.
- Миша! - тихо раздалось за спиной.