Gelato… Со вкусом шоколада - Леля Иголкина

«А ты просто переезжай ко мне»…

Глава 19

Он

Он опаздывает!

Но я ему прощаю — ему все позволено, все разрешено и все можно.

Сегодня Мишка сильно задерживается. Задерживается почти на тридцать пять минут, а я, заскучав и истомившись от нуднейшего ожидания, в гордом одиночестве набиваю мелкий резиновый мяч о стену забронированного сквош-корта. Гибкий темно-синий попрыгунчик с желтой жирной точкой где-то на экваториальной, вымышленной для него, тонкой линией отскакивает от изрисованной красной сеткой передней панели и с увеличенной в два раза скоростью возвращается к «обидчику», ко мне, как бумеранг, ревностно разыскивающий своего хозяина, того, кто запустил и ждет «косу», внимательно следя за траекторией движения фигуры со странной аэродинамической характеристикой.

— Да! — размахиваюсь и точно попадаю по мячу, запуская новую подачу.

Стена резко крякает и гулко стонет от силы и точности моего удара, а я в ответ шиплю удовлетворение и, сцепив зубы, активно дышу носом, экономно расходуя силу своих легких. Нужно продержаться! Подольше, подольше, подольше… Я настроен только на победу, и я ее, без сомнений, одержу. Как и всегда, как и каждый раз, каждую нашу встречу здесь, только в этом месте, в котором нас с давних пор принимают за своих, за тех, кто хорошему и качественному неширпотребу в погоне за дешевизной и общедоступностью никогда не изменяют.

Сегодня наш с ним день. Так повелось. Давно… Уже и не припомню с какого времени мы проводим наши пятничные вечера здесь. Здесь — на закрытом корте, арендованным с огромной скидкой. Я не просто постоянный клиент, я завсегдатай, почти теневой хозяин, я тот, кто задает тренд и делает погоду в этом виде спорта.

Ланкевич не спешит сегодня, как, впрочем, и месяц назад, и полгода, и даже год. Вероятно, у Мишки есть на то причины, а я совсем не обижаюсь.

Ведь он придет!

Замок щелкает, прозрачная и прочная дверь, выдерживающая удары большой силы, отворяется, а я ловлю спиной прохладные прикосновения воздуха, вползающего сюда с той, враждебной, внешней стороны.

— Ты опоздал, старичок! — кричу и не оборачиваюсь, потому что знаю, кто вошел, и не прекращаю суету по корту. — Часы сдохли или ты специально? Испытываешь мое терпение? Ждешь, когда взорвусь?

Я не пропущу удар, даже если споткнусь и растянусь на земле. Даже тогда буду ползать и размахивать рукой, стараясь попасть по «нападающему» на меня мячу.

— Были дела, Гришаня, — лениво отвечает. — Я в игре или у тебя сегодня соло?

— Попробуй забери, браток, — прыскаю и прикладываю сеточную морду теннисной ракетки о круглую ряху прыгуна.

— Велихо-о-о-в, — рычит Мишаня и выскакивает, словно черт из табакерки, пред мои светлы очи. Он отбивает запущенный удар и, отставив руку, шустро отбегает назад. — На-ка, получи.

Легко! И абсолютно без напряга.

В свои седые годы мы носимся по корту, как зеленые заигравшиеся юнцы, почувствовавшие запах крови и близкой победы, уши которой маячат здесь, неподалеку — только руку протяни. Без конца, непрерывно и довольно грубо матерясь, подкалываем друг друга, вставляем шпильки, острим и шикаем, сочно шлепаем лесочной сеткой себе все еще сексуальные задницы, упакованные в спортивные шорты, выставляем указательные пальцы, тычем ими друг другу в раскрасневшиеся морды, крутим фиги, и задрав вверх морды злобно хохочем, когда кто-нибудь пропускает среднестатистический, без подвоха, удар.

— Лох, лох… Велихов, ты лох!

— Я поддался, — подкатив глаза, парирую. — Тебя побаловал, сынок.

— Сынок?

— Сосунок! Теперь оговорился.

— Я тебе вялый член на морду быстро натяну.

— Попробуй! — вращаю пошло бедрами.

— Легко! — он дергает свою мошну. — Ты, блядь, не меняешься. Какой-то замкнутый круг или у нас токсичные отношения?

— Окстись, Мишаня. Мы не пара. Что за определения? Я твой абьюзер, что ли?

— Дружба тоже бывает токсичной, Терминатор. Один — нарцисс, а второй…

— Чур, я Мальвина! — подмигивая, скалюсь.

— Как скажешь! Сам амплуа себе выбрал, но…

— Не лох, Ланкевич! Велиховы — это…

— Торговая марка высококачественных юридических услуг?

— В точечку, мой друг! — высовываю язык и бедрами подаюсь вперед, проталкиваясь привычным действием.

— Как только пропустил, так сразу по воле случая и неспециально? Терминатор, ты неисправим, — фыркает и мою испорченность бурчанием дополнительно подтверждает.

— Никто ведь не пытался переделать. Вот таким и остался.

Все равно ни хрена бы не вышло. Я не поддался бы!

— Да уж. Отмазки все те же. Бедная твоя Наташка, — качает головой, цокая и сожалея, выражает этот хрен глубочайшее сочувствие моей жене. — Запускай уже! — теперь орет, разбрызгивая слюни. — Не тяни, козел. Видишь же, как я сильно заведен и настроен на победу.

— Хрен тебе, Ланкевич Михаил Андреевич. У тебя что, климакс? Что за странное настроение и гундеж дело не по делу?

— Ты договоришься, Гришок, — грозит мне пальцем.

— Я помню, помню, помню…

Ланкевич чешет яйца и еще раз напоминает, но только шепотом:

— Я тебе кое-что на рожу-у-у, — замедляет речь, ждет, по-видимому, что я продолжу и закончу за него.

— Да я как будто в курсе! — как баба закатываю глаза, а затем, хихикая, добавляю. — Если догонишь меня, старый жирный мальчик.

— Ты подаешь или мы до какого-то там пришествия твоего удара ждем?

— Сейчас, дружочек, ты зайчиком побегаешь!

— О! О! О! Пока одни слова и полное отсутствие дела. Закроем партию, пожалуй, как всегда — ничьей.

«Хрен тебе, Ланкевич!» — подпрыгиваю и, размахнувшись, отправляю тяжелый для принятия крученый мяч. Противник по-стариковски квохчет, но согнувшись почти в три погибели, все же отражает мое нападение и выкатывает встречное. Суечусь овчаркой на площадке, поджимаю «хвост», краем глаза слежу за Мишкой, замечаю его грустный и тяжелый взгляд и серьезную, на чем-то сосредоточенную, и немного грузную — я абсолютно не соврал, когда заметил, что старинный друг странно и наблюдаемо поправился — фигуру в целом и корявую, будто неуверенную походку.

«Его что-то беспокоит!» — я утверждаю и никогда ничего не спрашиваю. Не спрашиваю прямо и в упор исключительно