Gelato… Со вкусом шоколада - Леля Иголкина

малых лет. Мать… — мужчина ухмыляется и очень низко опускает голову, мотает ею, прочесывая грудь острым подбородком, мычит, что-то давно забытое припоминая, затем снова устремляет взгляд вперед, прищурившись, изучает противоположный берег, на котором раскинулась дикая местность и густой непроходимый лес, посаженный руками человека, — погибла, а отец… Надо же, а ведь Свят в точности повторил его судьбу. Петь?

— Я побуду с Нией, — вероятно, ересь горожу.

— И с Игорьком, — озабоченный отец подмигивает кому-то, кто скрыт от меня, по крайней мере, в тех зарослях, на которые зачарованно смотрит он. — Тосик плохо двигается, а мужичок чересчур подвижный. Он ребенок, которому необходимо внимание и постоянная игра. Пацан активный. Пиздец! Не знаю, в кого он такой. Юлька — романтичная натура, а Тоня… Тоня — не его мать, а такое впечатление, что Игорь…

— Он в своего отца, Сергей.

— Вероятно, — Смирнов пожимает плечами и еще раз спрашивает. — Побудешь с ними?

— Конечно. Хорошо.

— До нашего возвращения, — становится ко мне лицом и кивает через мое плечо. — Идем завтракать, Велихов. Предпочитаю решать проблемы по мере их поступления. Пусть Мудрый найдется, а там посмотрим. Сегодня план такой. Мы задержимся немного. Уверен, что с девчонками там будет…

— Я понимаю, понимаю. Без проблем.

— Перебил, влез, изменил? Испортил тебе день? — я отрицательно мотаю головой, а Сергей кладет ладонь на мое плечо и, разминая, ощутимо прижимает. — Ты чересчур сухой и крепкий, хоть и худой! Сухой, как твой батя. Гриша-Гриша, Гришанчик — наш любвеобильный мальчик…

Чего-чего?

«Повезет тебе с признанием?» — выкатываю в сознании слова своего отца. — «Что ж с вами не так, дорогие старики? Хороните меня и друг в друге сомневаетесь. Противно, честное слово. Чем заслужил я такую славу и почет? Возможно, деменция, она же возрастной маразм, уже не за горами и спецучет в соответствующей больнице кого-то с нетерпением ждет».

— Велихов?

— Да?

— Справишься?

С чем и кем? С живым заданием? С его дочерью или с вертлявым клопом?

— Без проблем.

Смирнов поджимает губы, а затем вдруг прыскает. Это что-то нервное у папы?

— Женька так пищала, Петя, я чуть не оглох. Ты напугал мою чикуиту, хотя она не из мнительных девиц. Там очень здравый ум, но ты умудрился вывести мать из равновесного состояния. Она так долго медитировала, дышала, успокаивалась, а тут, понимаешь ли, чужой мужик.

— Я не хотел, — вдруг насупившись, поглядывая исподлобья, отвечаю.

Смирнов, посмеиваясь, кряхтит и очень глубоко вздыхает:

— Она собиралась вызвать полицию, чтобы тебя крепкие ребята приняли по всей форме и согласно образцу. Но…

Бог, видимо, отвел. То есть сей мужинек проявил благоразумие и самостоятельно пошел разбираться с тем, кто к ним залез, пристроив зад у Тоньки в комнате?

Я рад, что смог взбодрить ее и завести его, хотя сейчас о многом сожалею. Надо было дверь на замок закрыть. Всего-то требовалось повернуть круглый рычажок. Чего я сразу этого не допер?

— Я хотел бы кое-что спросить.

— Внимательно! — и он действительно намерен меня слушать. Признает солидным или в безвыходной ситуации и «Буратино» куцего внимания достоин?

— Вы считаете, что это Свят? Надеетесь на положительный результат? Полагаете, что он погиб, что пал смертью храбрых, что…

— Он погиб. Погиб, Петр Григорьевич, и точка. Все! Конец! С этим нужно смириться и, прежде всего, моей Юльке, — обойдя меня, Сергей в движении сильно вырывается вперед. — Так ты идешь? — вдруг рычит вопрос мне в спину. — А то за нами сейчас вышлют поисковую бригаду. Идем-идем.

— Да, конечно. Одну минуту…

Мы не друзья! Вернее, не близкие друзья с тем парнем, со Святославом. Однако сколько себя помню, этот юноша всегда был с нами рядом. Этакий местный ловелас, который умудрился вскружить головы всем Смирновским куклам и каждой что-то личное пообещать. Ему приписывали роман с Ксенией, потом он якобы ухлестывал за Нией, а в результате спелся с Юлией. Парень без роду и племени, невзрачный, задиристый, слабенький и злой волчонок, отбившийся от собственной стаи, но с отличным военным образованием и богатым послужным списком, который всегда с большой охотой отслуживал очередной контракт и возвращался на гражданку, где нескрываемо скучал и издевался над простыми смертными, не нюхавшими пороха, называя нас доходягами и папенькиными сынками, если речь шла о нас с братом. Казалось, что Свят был зачат, затем рожден с неуловимым геном воина или убийцы, а также талантливого стратега, силача и изобретателя, которого голыми руками не возьмешь, потому как он выживет, у него на это все есть охренительный ресурс с запасом прочности.

Высокий, статный, крепкий, сильный, физически здоровый, ладно скроен и привлекателен для противоположного пола, разумеется… А ведь я почти не помню его, вернее… Не знаю, какой он на самом деле. Был или еще есть! Я не верю… Не верю, что наша старая компания потеряла молодого человека, с которым мы играли в детскую войнушку, затем гоняли мяч на этом вот футбольном поле, которое протаптывали наши чересчур спокойные отцы, дрались до кровавых соплей за что-то дельное и стоящее нашего внимания, перерастали юношеский пубертат и просто по-настоящему дружили. Я не верю, что его больше с нами нет. Этого не может быть!

Мудрый — старший офицер, отправившийся выполнять свой служебный долг и не вернувшийся домой. Сегодня у капитана или майора, возможно, даже подполковника, появится шанс на возвращение в семью, в которой его ждет любимая женщина, маленький сынишка и расстроившийся от неприятного известия отец…

Смирнов расстроен, он удручен и сильно озабочен. А завтрак — наверное, в большей степени из-за этого, из-за явного ненастроения главы семьи — проходит в очень напряженной обстановке. Женя периодически бросает на меня какой-то нехороший, словно испытывающий или изучающий, взгляд; Юля почти ничего не ест сама, зато внимательно следит за сыном, неторопливо возящем мягкой ложкой по смешной тарелке с ушами и пластиковым приоткрытым ртом, подмигивая мне и выпуская кашу при каждом звонком смешке, которым он одаривает мое кривляние, когда в ответ на его заигрывания я свожу на нос глаза и демонстрирую язык, играя кончиком; а Тоник… Антония сидит напротив и мягко, очень мило, как будто даже элегантно улыбается. А самой младшенькой смешно? Что ее