Gelato… Со вкусом шоколада - Леля Иголкина

не бросала. Я не знаю, блядь, что чувствует Егор. Он молчит, а я не лезу к парню с расспросами. Так у нас с ним повелось. Мы не досаждаем друг другу… Но, если бы он женился, а дело вдруг до развода дошло, тут, вероятно, я бы парню пригодился. Потому что…

— Миш…

— Я сказал «стоп»! Я ухожу, — он поворачивается и направляется к двери.

— Ты болен? — шиплю в удаляющуюся спину друга.

— Подвези меня, Гришок, — слышу в голосе смех и чувствую во всем грубую издевку и нескрываемое пренебрежение…

Рано или поздно дружба прекращается. Заканчиваются отношения, которые до судного момента старательно выстраивались день за днем. Люди забывают напрочь друг о друге и о своих совместных счастливых и не очень жизненных моментах, затем стремительно отдаляются и бросают в спины когда-то слишком близких поднятые камни, плюют в лица обвинения или окатывают жестким безразличием, что только горше, сильно злятся, но при этом скрывают истинную, хоть и субъективную, потому что свою собственную, причину, как будто бы чего-то боятся, прячутся под лживыми масками, вычеркивая из памяти то, что держало их вместе и из-за чего когда-то давным-давно возникли эти отношения. Но о том, что послужило поводом для раздора, как правило, помнят в мельчайших подробностях и до своей кончины…

— Что с тобой? — повернувшись к своему окну, шепчу, лениво двигая губами.

— Велихов… — в ответ рычит Ланкевич.

— Считай, что это старческое, но я полагаю, что так себя не ведут. Если это, конечно, не блажь или придурь. Тебе следует вернуться в контору и принять дела. Немедленно. Довольно, старичок! Ты чересчур раскис, размяк, Мишаня, и превратился во что-то непонятное. В кисель на жирных ножках. Прости, другое сравнение на ум быстро не пришло. Мне нужны скупые факты, четкие доводы, а не размазанные по тарелке объяснения, если я тому виной, то хотел бы знать об этом. Если какое-то неприятное событие или проблемы со здоровьем, то поделись… Я могу помочь! Если дело в задравшихся пацанах, то я обязательно поговорю с каждым, и мы гуртом разрулим любой тупик. Пристрелим кошку, которая между ними пробежала…

— Пиздец! Какое охренительное самомнение, Гришок, — он обрывает меня. — По-прежнему считаешь, что шар земной вращается, потому что ты по утрам глаза распахиваешь и любезно разрешаешь балаган, всего лишь двинув мизинчиком на своем копыте? Ты в чем-то виноват? Решил что-то рассказать, покаяться или от пресыщенности и счастья дурью маешься? Ищешь, где выгребная яма глубже, чтобы в знак солидарности по нос туда залезть?

— Не переводи стрелки, — скребу пальцем по кожаной дверной обшивке. — Считаю, что…

— Заткнись! Я устал, Велихов, от твоих решений и мудрых мыслей. Ты зажравшийся болван, у которого до такой степени все хорошо, что не знаешь, как себе еще подгадить, чтобы выпросить чуточку внимания. Ты с жиру бесишься, Гришаня, потому что у тебя все в шоколаде и просто ох. ительно великолепно. Ты везунчик, в этом все дело. Но тебе чего-то не хватает? Экстрима, вероятно? Ты плесневеешь и копаешься в чужом дерьме. Ты лезешь людям в душу. Вкури, старик, нет никаких секретов. Я задрался распутывать чужие проблемы и вытягивать угодивших под каток правосудия, с умным, слегка одухотворенным видом цитируя бесконечные параграфы в статьях, декламируя трехстрочные предложения в пунктах и подпунктах. Пенсия, Григорий, меня сильно манит. Хочу быть дома и валяться на диване, переключая пультом триста двадцать пять каналов цифры, за которую плачу большие бабки, а каждый раз стопорюсь, когда ищу кнопку, на которую должен нажать, чтобы прыгнуть с музыки на сношающихся в Африке слонов. Хочу быть один, в тишине и спокойствии… Много, видимо, хочу? Ты, братишка, тут же напоминаешь о себе своим присутствием. Что тебе надо? Скулишь целый вечер, как вроде…

— Вернись в контору, Миша. Перед подчиненными неудобно, — перебиваю язвительную речь Ланкевича. — Это дело твоего отца, а ты плюнул на то, что он строил, чему нас учил с тобой и к чему сам стремился. Порадовался бы Андрей, если бы увидел, как ты, жирдяй, погряз в мечтах о продавленном кожаном диване, на котором греешь свой рыхлый зад, потому что типа устал от нарушителей закона. Гормоны, видимо, шалят! БАБА!

— Им хорошо с тобой, — похоже, он меня не слышит и отворачивается, когда я обращаюсь к нему лицом.

— Кому?

— Подчиненным, Гриша, тем, кто служит в твоей адвокатской конторе, — раскрытой ладонью вкруговую водит по своему колену.

— Моей? — таращусь на него. — Я в шоке!

Мы словно семейная пара, расстающаяся по обоюдному согласию, потому как за столько лет брака сварились и перестали друг друга понимать. Нам лучше врозь, чем вместе. И чтобы не доводить дело до суда, встречаемся на нейтральной полосе, правда, в присутствии безмолвного арбитра, крутящего баранку и осторожно приглядывающего за нами через узкую полоску зеркала заднего вида.

Мой старый водитель по-прежнему со мной и на своем рабочем месте. Сейчас я то и дело замечаю его обеспокоенный взгляд и сдвинутые брови. Подмигиваю почти седому Вадиму и качаю головой в знак того, что все хорошо и все идет так, как надо, согласно плану.

— Не впечатляйся, Велихов. Я привел свое обывательское наблюдение. Это не криминал, — спокойно продолжает говорить партнер. — К тому же вы прекрасно справляетесь. Мне даже не к чему придраться, Гришаня. Вадик? — вдруг обращается к тому, кто следит за нами через свой «объектив».

— Я слушаю, Михаил Андреевич.

— Ты не устал от Велихова? Он такой занудный на старости лет стал. Тошнит всю дорогу.

Водитель не отвечает, лишь хмыкает и поворачивает голову, обращая свой взгляд в боковое окно.

— Он ко мне привык, Ланкевич, — отвечаю за Вадима. — Не цепляйся к нему.

— Привычка, привычка… Вторая натура? — друг глубоко вздыхает, а затем снова обращается к водителю. — Тормозни-ка, пожалуйста, здесь, — Мишка крутит головой, прищуривается и внимательно, даже с интересом осматривает обстановку. — Запрещающего знака нет?

Машина тянется, немного сбавив скорость, а Вадик ждет подтверждения на остановку от меня.

— Делай, как Мишка говорит, — киваю и опять встречаюсь взглядом с человеком, с которым всю жизнь катаюсь в суд, в полицию и по личным делам, эксплуатируя служебную машину.

Автомобиль останавливается там, где мы «загадали», а Ланкевич вдруг просит персональной аудиенции у водилы.