Работы разных лет: история литературы, критика, переводы - Дмитрий Петрович Бак

устало бредущие собаки, голые деревья, веселье на дальнем катке, птицы на голых ветвях, холм, обрыв, вязанка хвороста на плечах… Брейгелевские «Охотники на снегу», описанные таким образом, выглядят ущербно. Ведь до самого главного, до того, что «говорит» картина в последней инстанции смысла, мы так и не добрались. Какое тут «общее настроение»? Еще проще: удачной ли была охота? Но – что делать – все на картине живет своей отдельной жизнью, все в равной степени достойно специального внимания и потому прописано до мелочей: в деталях видно близкое, ясно различимо далекое. Никакой тебе игры теней и света, таинственной барочной двусмысленности. Мир ясен до последней складочки и… неисчерпаем – это далеко еще не «светотени мученик Рембрандт».

Герой-наблюдатель у Тонконогова за абсолютной зоркостью скрывает недосказанность. Но недосказанность эта не простое умолчание об известном, а обдуманное безмолвие об и-так-присутствующем! На шее Моны Лизы не привешена табличка: «Внимание: неразгаданная улыбка». Картина дана во всех разнопорядковых деталях и параллельных друг другу событиях, но не истолкована, не объяснена.

Купил цемента три килограмма.

Поставил столб. Вывалилась оконная рама.

На крыше дырку продолбила ворона.

Пять килограммов плотвы и пива четыре баллона.

На сем заканчиваю, ведь нужно остановиться.

В одном глазу – бежин луг.

В другом – небо аустерлица.

Спящий человек совершенен.

А сплю я, должно быть, мало.

Лучший фон любой панорамы –

Байковое одеяло.

Герой Санджара Янышева, наоборот, умолчаний и околичностей не терпит. Ему обязательно нужно немедленно выпалить все, что думается и чувствуется сейчас, в данный конкретный момент ускользающего времени.

Мне нужно выговориться – вот что.

По направленью к красному. Осени, октябрю.

Причем любому – в Ташкенте, Болдине, Вокше.

Ведь цвет важней, чем то, что я говорю.

Выразительность в этом захлебывающемся монологе подавляет изобразительность и прямое жизнеподобие; действительно: цвет, запах и вкус неизменно важнее словесных формул. О монологе речь зашла не случайно – у речей янышевского героя всегда есть адресат: «тебя мне не хватало» – рефрен одного из самых ярких и характерных стихотворений. Ни грана отстраненности, только взволнованная исповедь, как бы с трудом уложенная в тесные столбцы регулярной силлаботоники:

…и унесла туда,

где смерть переживала

тебя, меня – когда

тебя мне не хватало;

где взмыленный, как лук,

шашлычник из мангала

обугленный мой слух

поддел (мне не хватало

тебя!) витым ногтем.

Впрочем, прихотливые инверсии и анжамбеманы не могут затушевать доминирущей интонации, это – восторг, преклонение и даже, простите за пафос, любовь. Так вот и получается: большинство нынешних поэтов пишет стихи, Санджар же Янышев продолжает петь песни – те, что от слова «песнь»…

Особняком в книге стоят стихи Андрея Полякова, лет двадцать назад их даже можно было бы назвать экспериментальными:

От русского русское слышать приятно.

Оно и понятно, хотя непонятно.

Но ладно, душа, расскажи как хотела,

чтоб тело души наизусть уцелело.

Душа-то хотела, да ей непривычно,

не страшно нельзя, но почти необычно

услышать одно, а расскажешь – другое,

не слишком совсем, но слегка неродное…

Не знаю, как тут с декларированным в аннотации неоклассицизмом, а вот усложненный синтаксис и многоступенчатая метафорика – на приличествующем месте:

…Я вышел в большое и в тихую рыбу,

в почетного пробу, в печатного глыбу,

но нет мне учебы и нет мне совета,

за что из меня получается это.

Не всегда, на мой вкус, у Полякова соблюдена мера целесообразности поэтических новаций. Его диссонансы хороши, когда свободны и непредсказуемы, и те же новации нарочиты, когда самоцельно избыточны:

Я взять приготовить куплет Пастернака;

болтать его этак и так

пытался уметь, но семантику знака

мне нет, не раскрыл Пастернак.

Явись многие из этих стихов эдак в середине восьмидесятых, до обнародования турдефорсов молодых и задорных тогда еще концептуалистов, многие бы им удивились, стали бы хвалить или проклинать, сладостно извлекая чеканного Мандельштама из тарабарщины:

так поприветствуем к тоэто про изнес:

«Чшу Шлуя вем удне, ехайскиа можи,

коде прываше вы? кугде бы на Аране,

не гурувех целай бужасшваннея пане,

кек жолевриный крин в чожиа лобажи.

Чшу нед Эрредую кугде-ту пуднярся?..»

В начале нынешнего десятилетия (не говоря уж о сто- и тысячелетиях) подобные прозрачные, в общем-то, стилизации синдрома афазии, признаемся, могут показаться анахронизмом.

Так что же все-таки объединяет представленных в сборнике поэтов в первую очередь – хронологическая принадлежность к одному поколению (годы рождения с 1968 по 1974) или общность поэтики? Безусловно, в последнее время в качестве одного из главных событий литературной жизни ощущается именно новое «возрастное» размежевание стихотворцев. Так, весьма симптоматично вдруг свершившееся исчезновение из постоянно упоминаемых обойм имен поэтов, участвовавших в альманахе «Личное дело №_». В течение нескольких лет после выхода в свет (1991) первого выпуска альманаха именно они (С. Гандлевский, Т. Кибиров, Д. А. Пригов, Л. Рубинштейн, М. Айзенберг), при всем несовпадении голосов, воспринимались как единое поколение, со своею сложной и разнообразной родословной, с особыми законами эстетического противостояния признанным лидерам поэзии позднесоветской эпохи.

И вот десятилетие спустя их творческая активность значительно снизилась, в центре внимания оказались стихотворцы следующей генерации, точнее – следующих генераций. Знаменательно: впервые за без малого столетие смена поэтических поколений не обусловлена политическими коллизиями. Сегодняшнее энергичное вхождение в литературу молодых сил не связано ни с тотальной большевизацией (1920-е годы), ни с временным обретением коммунистическим режимом человеческого лица (эпоха так называемой оттепели), ни с обнаружившейся половинчатостью этого «потепления» (семидесятые годы, время поэтического андеграунда). Здесь необходимо сделать оговорку, что «смену поколений» не следует воспринимать слишком буквально: пишут же и публикуют стихи И. Лиснянская и Е. Рейн, Б. Ахмадулина и О. Чухонцев, Ю. Мориц и А. Кушнер… Речь идет о самых последних вехах в новейшей истории русской поэзии, которая пишется на наших глазах.

Предпринятая издательством «МК-Периодика» серия «Современная библиотека для чтения» как раз и призвана стереть белые пятна с российской поэтической карты. Ранее вышедшие серийные тома посвящены двум «потерянным поколениям» поэтов – потерянным в том смысле, что выход в свет их репрезентативных коллективных сборников стал возможен лишь задним числом, спустя десятилетия после появления соответствующих поэтических групп и школ. И вот, сразу после сборников «Поэты-метареалисты: Еременко,