Работы разных лет: история литературы, критика, переводы - Дмитрий Петрович Бак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Герой-наблюдатель у Тонконогова за абсолютной зоркостью скрывает недосказанность. Но недосказанность эта не простое умолчание об известном, а обдуманное безмолвие об и-так-присутствующем! На шее Моны Лизы не привешена табличка: «Внимание: неразгаданная улыбка». Картина дана во всех разнопорядковых деталях и параллельных друг другу событиях, но не истолкована, не объяснена.
Купил цемента три килограмма.
Поставил столб. Вывалилась оконная рама.
На крыше дырку продолбила ворона.
Пять килограммов плотвы и пива четыре баллона.
На сем заканчиваю, ведь нужно остановиться.
В одном глазу – бежин луг.
В другом – небо аустерлица.
Спящий человек совершенен.
А сплю я, должно быть, мало.
Лучший фон любой панорамы –
Байковое одеяло.
Герой Санджара Янышева, наоборот, умолчаний и околичностей не терпит. Ему обязательно нужно немедленно выпалить все, что думается и чувствуется сейчас, в данный конкретный момент ускользающего времени.
Мне нужно выговориться – вот что.
По направленью к красному. Осени, октябрю.
Причем любому – в Ташкенте, Болдине, Вокше.
Ведь цвет важней, чем то, что я говорю.
Выразительность в этом захлебывающемся монологе подавляет изобразительность и прямое жизнеподобие; действительно: цвет, запах и вкус неизменно важнее словесных формул. О монологе речь зашла не случайно – у речей янышевского героя всегда есть адресат: «тебя мне не хватало» – рефрен одного из самых ярких и характерных стихотворений. Ни грана отстраненности, только взволнованная исповедь, как бы с трудом уложенная в тесные столбцы регулярной силлаботоники:
…и унесла туда,
где смерть переживала
тебя, меня – когда
тебя мне не хватало;
где взмыленный, как лук,
шашлычник из мангала
обугленный мой слух
поддел (мне не хватало
тебя!) витым ногтем.
Впрочем, прихотливые инверсии и анжамбеманы не могут затушевать доминирущей интонации, это – восторг, преклонение и даже, простите за пафос, любовь. Так вот и получается: большинство нынешних поэтов пишет стихи, Санджар же Янышев продолжает петь песни – те, что от слова «песнь»…
Особняком в книге стоят стихи Андрея Полякова, лет двадцать назад их даже можно было бы назвать экспериментальными:
От русского русское слышать приятно.
Оно и понятно, хотя непонятно.
Но ладно, душа, расскажи как хотела,
чтоб тело души наизусть уцелело.
Душа-то хотела, да ей непривычно,
не страшно нельзя, но почти необычно
услышать одно, а расскажешь – другое,
не слишком совсем, но слегка неродное…
Не знаю, как тут с декларированным в аннотации неоклассицизмом, а вот усложненный синтаксис и многоступенчатая метафорика – на приличествующем месте:
…Я вышел в большое и в тихую рыбу,
в почетного пробу, в печатного глыбу,
но нет мне учебы и нет мне совета,
за что из меня получается это.
Не всегда, на мой вкус, у Полякова соблюдена мера целесообразности поэтических новаций. Его диссонансы хороши, когда свободны и непредсказуемы, и те же новации нарочиты, когда самоцельно избыточны:
Я взять приготовить куплет Пастернака;
болтать его этак и так
пытался уметь, но семантику знака
мне нет, не раскрыл Пастернак.
Явись многие из этих стихов эдак в середине восьмидесятых, до обнародования турдефорсов молодых и задорных тогда еще концептуалистов, многие бы им удивились, стали бы хвалить или проклинать, сладостно извлекая чеканного Мандельштама из тарабарщины:
так поприветствуем к тоэто про изнес:
«Чшу Шлуя вем удне, ехайскиа можи,
коде прываше вы? кугде бы на Аране,
не гурувех целай бужасшваннея пане,
кек жолевриный крин в чожиа лобажи.
Чшу нед Эрредую кугде-ту пуднярся?..»
В начале нынешнего десятилетия (не говоря уж о сто- и тысячелетиях) подобные прозрачные, в общем-то, стилизации синдрома афазии, признаемся, могут показаться анахронизмом.
Так что же все-таки объединяет представленных в сборнике поэтов в первую очередь – хронологическая принадлежность к одному поколению (годы рождения с 1968 по 1974) или общность поэтики? Безусловно, в последнее время в качестве одного из главных событий литературной жизни ощущается именно новое «возрастное» размежевание стихотворцев. Так, весьма симптоматично вдруг свершившееся исчезновение из постоянно упоминаемых обойм имен поэтов, участвовавших в альманахе «Личное дело №_». В течение нескольких лет после выхода в свет (1991) первого выпуска альманаха именно они (С. Гандлевский, Т. Кибиров, Д. А. Пригов, Л. Рубинштейн, М. Айзенберг), при всем несовпадении голосов, воспринимались как единое поколение, со своею сложной и разнообразной родословной, с особыми законами эстетического противостояния признанным лидерам поэзии позднесоветской эпохи.
И вот десятилетие спустя их творческая активность значительно снизилась, в центре внимания оказались стихотворцы следующей генерации, точнее – следующих генераций. Знаменательно: впервые за без малого столетие смена поэтических поколений не обусловлена политическими коллизиями. Сегодняшнее энергичное вхождение в литературу молодых сил не связано ни с тотальной большевизацией (1920-е годы), ни с временным обретением коммунистическим режимом человеческого лица (эпоха так называемой оттепели), ни с обнаружившейся половинчатостью этого «потепления» (семидесятые годы, время поэтического андеграунда). Здесь необходимо сделать оговорку, что «смену поколений» не следует воспринимать слишком буквально: пишут же и публикуют стихи И. Лиснянская и Е. Рейн, Б. Ахмадулина и О. Чухонцев, Ю. Мориц и А. Кушнер… Речь идет о самых последних вехах в новейшей истории русской поэзии, которая пишется на наших глазах.
Предпринятая издательством «МК-Периодика» серия «Современная библиотека для чтения» как раз и призвана стереть белые пятна с российской поэтической карты. Ранее вышедшие серийные тома посвящены двум «потерянным поколениям» поэтов – потерянным в том смысле, что выход в свет их репрезентативных коллективных сборников стал возможен лишь задним числом, спустя десятилетия после появления соответствующих поэтических групп и школ. И вот, сразу после сборников «Поэты-метареалисты: Еременко,
