На доблесть и на славу - Владимир Павлович Бутенко

– Поеду. А там разберусь. Буду действовать по обстоятельствам. Вернусь! Можешь не сомневаться…

Освободив Шаганова от участия в совещании у Походного атамана, на котором окончательно утвердили требования казаков к английскому командованию, Соломахин направил его в лагерь Пеггец, где проживало большинство офицеров.

Штабной автомобиль подвез войскового старшину к бараку № 6. Помимо казачьей комендатуры, тут же размещалась и канцелярия майора Дэвиса. Комендант, генерал-майор Бедаков, озадаченный и побледневший, пожал Павлу руку и забросал вопросами:

– Что за чертовщина? За спешка такая? Почему так срочно потребовались англичанам? Главное – все офицеры и военные чиновники? Всего два часа назад получил от Доманова телефонограмму. Требует к 13.00 собрать весь численный состав. Я разослал связников в полки, станицы. Военное училище. Но не гарантирую, что все успеют.

– Странно. О поездке на конференцию в Виллах в штабе было известно вчера вечером, – возразил Павел, подходя к открытой форточке и закуривая.

– Вот как? – прищурился Бедаков. – Недаром подняли штабники тарарам! Потребовали в двух экземплярах списки офицеров – и в полках, и в училище, и тех, кто проживает в нашем лагере. Якобы для получения обмундирования. Что-то затевается!

Почти следом за Шагановым к коменданту прибыли два английских офицера, чтобы выяснить точную цифру делегатов и подать необходимое количество машин. Переводчица, Ольга Дмитриевна Ротова, жена изгнанного из Стана донского Окружного атамана, миловидная, худощавая женщина средних лет, задержалась после отъезда британцев, с откровенным сомнением сказала коменданту:

– Все так неожиданно, Игнат Максимович, что трудно разобраться. Почему приглашают к генералу Александеру в Виллах всех офицеров, а не он, своей собственной персоной, приедет в Лиенц?

Между тем на площади лагеря уже собирались, как было приказано, делегаты. Павел с младшими офицерами комендатуры вышел к ним, дал команду строиться в колонны по войсковой принадлежности: впереди – донцы, за ними – кубанцы и терцы. Площадь полнилась не только офицерами. Пестрым живым потоком спешили их жены, сновала детвора, у бараков понуро покуривали старики.

Плотной цепью подъехало около двух десятков длинных армейских грузовиков, крытых парусиной. Один из двух приехавших лейтенантов был Павлу знаком, – именно он принимал у казаков оружие десять дней назад. Через переводчицу Павел потребовал осмотреть машины. Под будками, в кузовах стояли скамейки лишь вдоль бортов. Узколицый лейтенант, в панаме цвета хаки, держался высокомерно. Но, узнав, что транспорта не хватит (из расчета 20 человек на машину), вызвал по рации дополнительные грузовики.

Отъезд близился. Площадь гудела. Порой слышался женский плач. Будто предчувствуя беду, казачий люд расставался взволнованно, с неизъяснимой печалью. Офицеры курили. Не прекращались споры.

– Ну, явимся мы к ихнему генералу, послухаем речь. А чи будет толк, чи нет, – с ехидцей рассуждал хорунжий кубанец, в парадной черкеске. – Зряшный сполох!

– Козню нам строят! Вот что, – подхватил сотник в кителе и желтолампасных шароварах Астраханского войска. – Вырядились, как на свадьбу. И смирненько гуртуемся, не хуже ягнаков…

– Доманову, господа, видней! – перебил седовласый есаул, обмахивая лицо папахой. – Надо англичанам в глаза пыль пустить! Показать нас! Нашу красу и удаль! Дескать, казаки готовы сражаться с любым неприятелем! А у англичан их – не перечесть! Колониальная держава.

– Надо было оружию не сдавать, – сокрушался широкоскулый калмык, в донской полевой форме. – Оружия была – кланялись нам. Воевать могли. А теперь совсем плохо!

– Посодют нас за колючую проволоку. Этого не избежать, – сулил длинноусый хорунжий, видимо, из выборных атаманов, в шелковой синей косоворотке и донской фуражке с красным околышем, моргая слезящимися от табачного дыма глазами. – За немцев воевали, и должны мы понесть наказание. Месяц-другой подержат да отпустят.

– Господа дорогие! Не порите горячку, – всех громче молотил языком смазливый, быстроглазый здоровяк, с погонами подъесаула. – Верный человек по секрету открыл: везут нас на банкет! Генералы будут с английским генералом брататься, ну, а мы, по своему рангу, – с их офицерьем.

– Английцам верить низя! Склизкие они, как гады подколодные…

Подъехало еще восемнадцать грузовиков.

Колонны подравнялись. Зычно прозвучала команда Бедакова приступить к посадке. Донцы слаженно загрохали сапогами по площади, – сине-красная волна казачьих офицеров в кителях, с завесом царских и белогвардейских наград, – плеснула к воротам. За ними двинулись кубанцы, паруся обшлагами широких рукавов черкесок. Но красивей всех маршировали терцы, – литыми шеренгами, – в черных черкесках, с синими башлыками и обшлагами. Павлу бросился в глаза величественный старик-терец, с иконостасом орденов и медалей, сверкающим из-под края широкой бороды…

Английская предусмотрительность на этот раз подвела. Они прислали грузовиков вдвое меньше необходимого. Шаганов, наблюдая за погрузкой офицеров, поняв, что многим придется ехать стоя, высказал узколицему британцу протест. Ротова перевод смягчила. Но деваться было некуда. – Павел залез по навесной лесенке через задний борт в кузов. Два охранника забрались следом, застегнули полог.

Павел сидел на скамейке с краю (ему уступил место молоденький хорунжий), в прорехи парусины смотрел назад, по знакомым приметам определяя местность. Шоссе ускользало темно-серой змеей. В будке было душно, разило потом, ваксой сапог. Говорили делегаты мало, разморенные жарой. Кто-то из них попытался отбросить полог, дать волю ветерку, но охранник ворохнул коротким автоматом, что-то залопотал.

Проехали Дользах. Павел успел заметить железнодорожные вагоны.

Дорога вскинулась на подъем. Зарябили в глазах белые домики и розарии Николсдорфа.

Но вот на крутом левом повороте грузовик занесло, – застежка сорвалась, и ветер взметнул парусиновый полог, широко открывая обзор дороги. И все офицеры с удивлением обнаружили, что их грузовик сопровождает танкетка, снабженная пулеметом, и сколько забирал взгляд, между машинами двигались либо броневички, либо джипы, с английскими солдатами. А из лесных укрытий также выезжали мотоциклетчики, вклинивались в колонну.

– Что случилось, черт возьми! – раздраженно-растерянно выкрикнул кто-то из молодых. – Почему так много английской техники? По-моему, нас везут в другую сторону!

– Не орите, милсдарь, – с укоризной осадил смуглый, на горца похожий складом лица и шевелюрой, есаул. – Уже поздно. Угодила птичка в лапы. Но посмотрите, какой почет! Нас, безоружных, эскортирует бронетанковый полк! Боя-ятся, канальи!

Дружно вспыхнули негодующие возгласы! И – быстро угасли. Ничего сверхъестественного не произошло. Лишь подтвердились худшие опасения.

На третьем часу пути грузовики и автобусы-камионы, везущие штабников, подрулили к длинному ограждению из колючей проволоки, за которым сквозил второй ряд «колючки», еще более плотный. Замаячили наблюдательные вышки по углам большого лагеря, бараки. У открытых ворот – множество английских военных, оцепление. Автоколонна распалась. Грузовики въехали в ворота и остановились. Зазвучали резкие команды по-английски.

Забухали по утрамбованной земле сапоги прыгающих с борта казачьих офицеров. Лесенкой воспользовались только престарелые.

Павел, слыша смешанный гул голосов, огляделся. Горы с трех сторон. Лагерь – точно на дне каменного колодца.