Легко видеть - Алексей Николаевич Уманский

разбередить его воображение достаточно глубоко и серьезно, и при встрече в Москве она его снова ничуть не разочаровала. В тот год к началу учебы как раз сдали в эксплуатацию новое здание МГУ на Ленинских горах, и Стелла получила комнату в новом аспирантском общежитии. Такое было совсем внове. Размах стройки и неслыханные удобства в новом здании университета были уже притчей во языцех в студенческой среде, и многим не терпелось увидеть всю эту небывальщину своими глазами. Но недаром новый университет строила не какая-то гражданская контора, а величайший подрядчик строек коммунизма – Гулаг, который, как и везде, разбил всю громадную стройку на зоны, обозначаемые литерами русского алфавита. Не заказав пропуска через знакомых обитателей той или иной зоны, попасть туда было нельзя. Стелла жила в зоне «Б», и добраться до нее, пока месяца через три не ввели в строй новую университетскую АТС, представляло собой сложную задачу.

После нескольких визитов в здание на Ленинских горах, осложненных долгим стоянием в толкотне и очередях перед бюро пропусков. Михаил заметил, что Стелла далеко не всегда радовалась его появлению даже несмотря на то, что сама заказывала ему пропуск. А потому перед ним со всей остротой встала проблема проникновения в университет помимо бюро пропусков и независимо от благорасположения Стеллы. Проскользнуть в общежития через пропускные пункты в жилых зонах было явно невозможно – охрана там бдила на все сто. Зато в центральный высотный учебно-административный корпус ходили только студенты и преподаватели МГУ по своим пропускам, правда, несколько иного образца, чем был у Михаила в МВТУ, и к ним, как заметил поневоле наблюдательный Михаил, вахтеры не очень присматривались.

Обходя в морозные безоблачные дни вожделенный, но пока неприступный, как крепость, центральный университетский комплекс, Михаил чувствовал себя бесприютным скитальцем, которому нет места в лучшей части мира. Зоны, сиречь боковые пристройки, примыкающие своими громадами к высотному корпусу, словно вращались перед ним вокруг зримой оси – золоченого шпиля, который вонзался в безжалостную, убийственно холодную синеву неба. Михаил установил, что менее всего расположена рассматривать пропуска и студенческие билеты охрана заднего входа в высотное здание – со стороны отдельно стоящих зданий физического и химического факультетов. Там почти не ждали посторонних. Пристроившись вслед за парой университетских студентов, которые направились к вахтерам с настоящими пропусками, Михаил точно так же небрежно взмахнул перед охранником и своим раскрытым эмветеушным. Опыт удался. Главная преграда осталась за спиной. Остальное уже было делом техники, – изнутри связь между «зонами» он давно изучил. В переходах между корпусами охрана не стояла. Так он обрел свободу посещений аспирантского общежития на двенадцатом этаже зоны «Б» без спроса у Стеллы. Единственным препятствием перед Стеллиной комнатой оставалась бдительная дежурная по этажу, которой вменялось в обязанность проверять пропуска у всех выходящих на этаж из скоростных лифтов. К тому же она сидела в точке пересечения трех коридоров и могла видеть любого, кто входил «к девочкам» или выходил от них. Чтобы сразу не вляпаться в руки этой стервы, Михаил отверг для себя возможность вознестись к возлюбленной на лифте. Впрочем, что было для альпиниста СССР, хоть и всего первой ступени, взлететь по запасной лестнице на двенадцатый этаж? Его бы и сто двенадцатый не устрашил. Осторожно выглядывая из-за косяка двери с лестницы в Стеллин коридор Михаил улучил момент, когда дежурная заговорила с кем-то, повернувшись в сторону, и рванулся к Стеллиной двери. К счастью, она была ближайшей к лестничной площадке. Очутившись перед дверью, Михаил вжался в нишу, чтобы не быть замеченным и после этого постучал в дверь. С той поры нелегальный путь был освоен.

Обычно открывала дверь в крохотную прихожую или кричала: «Войдите!» – либо сама Стелла, либо ее соседка по блоку (туалет и душ на двоих) латышская аспирантка Люция. Иногда он заставал у Стеллы ее соседей и знакомых, в большинстве – аспиранток, но иногда среди них встречались и мужчины. Не все они были коллегами по кафедре или факультету, и это недвусмысленно говорило о наличии конкурентов. Медлить в такой обстановке не стоило.

В один из ближайших вечеров Михаил привычным способом прорвался к Стелле и застал ее одну. Стелла была грустна, и его приход тоже определенно не прибавил ей настроения. Тем не менее, Михаил решил действовать. Стелла сидела в кресле боком к столу. Подойдя сзади, Михаил положил ей руки на плечи и сказал первое, что пришло на ум, но оказавшееся самым важным из всех возможных для такого случая слов: «Стелла, я рвусь к тебе со страшной силой!» Она не ответила и долго сидела, не шевелясь. – «Не надо об этом», – наконец, сказала она. Михаил молча положил перед ней на стол то, что, томясь в ожидании любви, написал о ней.

Стелла начала читать. Отложив последний лист, она впервые после его признания посмотрела Михаилу прямо в глаза и сказала: «Ты пиши». – «Писать?» – переспросил он. – «Пиши», – подтвердила она. Ее истинное отношение к себе Михаил в тот раз так до конца и не уяснил. Выходило ни то, ни се. Говорить с ней о любви с глазу на глаз и, тем более, заходить в этом деле дальше разговоров ему не давали. Зато получать от него волнующие душу письменные отчеты о сжигающих душу страстях и неистовой тяге к ней готовы были без ограничений.

И вновь Михаилу пришлось ожесточиться и против себя, и против своей в очередной раз оказавшейся ненужной любви. Тем не менее, ему понадобился еще один визит, чтобы прояснить все до конца. Он снова приехал без приглашения или договоренности. И сразу понял, что оказался в высшей степени нежелательным посетителем, потому что Стелла сидела в том же кресле в халате и штопала прохудившуюся на спине кофточку, которую обычно носила под жакетом. Михаил застал ее за делом, которым она ни за что бы не занялась при посторонних. Но в блок его запустила Люция и, думая, что это кто-то из соседок по общежитию, Стелла после стука в дверь и не подумала скрыть свою работу. Ни до, ни после Стеллы Михаилу так и не довелось встретить людей, которые бы совсем не стыдились своей честной бедности, как бы ни уговаривали их сторонние доброхоты и даже сам Роберт Бернс. Правда, Стелла все-таки сделала вид, что ей это все равно, что она не стесняется, но все равно это было не так. Стеллину отчужденность он буквально чувствовал кожей. По существу все было сказано без слов. Он был ненужным, лишним – не просто незваным. Они обменялись вялыми, ничего не значащими в сравнении с проявившейся истиной фразами. Поддерживать пустой разговор не было никакого смысла. Михаил повернулся, в три шага достиг двери и прикрыл ее за собой. Уже закрывая вторую дверь из прихожей в коридор, он вроде бы услышал, что его зовут, но не замер ни на секунду. Что она могла бы ему сказать, если бы он вернулся? Ровным счетом ничего нового. Чтобы он продолжал писать ей О НЕЙ? Что хотя бы этим он ей все-таки нравится? Зачем? Все равно его любовь безответно зависла в воздухе, и это нельзя было поправить никакими словами – ни его, ни ее.

Радость от прошлого общения со Стеллой была отравлена вся до конца. Уж это-то он прочувствовал на себе в полной мере. Оказавшись в коридоре, Михаил привычно рванулся через площадку к лестнице и снова вроде бы услышал, как за его спиной начала открываться дверь из блока в коридор, но ноги уже сами легко понесли его по лестнице вниз – с марша на марш, с марша на марш, прочь еще от одной жизненной неудачи. И он еще не представлял, от какой.

Это выяснилось много времени спустя – времени, которое Михаил сумел – таки не потерять даром. Напрасное, на первый взгляд, знакомство со Стеллой на деле оказалось вовсе не напрасным. Через Стеллу Михаил познакомился еще с несколькими аспирантками философского факультета, и очарования одной из них он, невзирая на переживаемую неудачу, отнюдь не забыл. Это была Лена, его будущая первая жена. Она часто заглядывала в общежитие к подругам, хотя жила не здесь, а с родителями под Москвой. Вместе с Леной и Надей Михаил в каникулы после зимней сессии пошел в трехдневный лыжный поход на Истринское водохранилище, и там в селе Пятница, в избе, куда их пустили на ночлег, он в темноте на печке долго целовался с Леной, и это оказалось надолго, на целых шестнадцать лет, о которых он никогда не жалел. Но это достаточно продолжительное супружество было еще впереди, когда до Стеллы дошли не вполне определенные слухи, будто бы Лена собирается замуж за какого-то бауманца. – «Уж не за Мишу ли?» – тоном собственницы спросила Стелла у Нади. Та подтвердила, – да, точно, за Мишу, – и успела заметить слезы, на секунду выступившие из Стеллиных глаз. Правда, Стелла тут же овладела собой