Грюнвальдский бой, или Славяне и немцы. Исторический роман-хроника - Гавриил Александрович Хрущов-Сокольников

трубы, и на арену вышел высокий красивый воин в роскошном испанском костюме. Председатель повторил и ему тот же стандартный вопрос о происхождении и имени.

— Я маркиз Дон Жуан Сальватор де Руэнца, гранд первого класса, рождён в Испании, в Мадриде. Я десять лет вёл войну с маврами, десять лет ни разу, ни на один день, не снимал рыцарского вооружения и не принимал пищи в тот день, когда или копьём, или мечём, или верёвкой не отправлял в преисподнюю одного из поклонников лжепророка, будь он проклят! Я привёл с собой пять человек благородных синьоров, которые могут подтвердить мои слова своим свидетельством.

Судьи словно воспрянули. Улыбка была у всех на устах; когда же пять человек роскошно одетых испанцев появились перед ними, чтобы засвидетельствовать под присягой слова маркиза, ропот одобрения пробежал по всему ряду, а председатель шепнул своему секретарю магическое слово «три», и тот смело поставил против имени маркиза де Руэнца три креста — высшую отметку. Первый кандидат, достойный занять место за почестным, столом был найден.

Снова загремели трубы и снова перед судей предстал герой, ищущий награды. Это был совсем молодой человек чисто германского типа, с небесно-голубыми глазами и длинными вьющимися волосами льняного цвета. Выражение лица его было крайне добродушное, а чуть заметный пушок, пробивающийся над верхнею губою и на подбородке показывал, что он только что вышел из отрочества.

— Я маркграф Отто фон Вейсштейн из Пфальца, я гость в благородном войске господ-крейцхеров! Посвятил меня в рыцари, на поле битвы с неверными сарацинами, сам великий магистр десять дней тому назад.

— Что же успел ты сделать с тех пор? — с улыбкой переспросил председатель, по выражению юношески чистого лица рыцаря не предполагая даже, что он был в какой-либо серьёзной опасности.

— О, благороднейший рыцарь, я и не смею гордиться своим подвигом, я отношу его всецело к милости Всемогущего Бога, направлявшего мою руку.

— Говорите, рассказывайте! — послышалось между судьями.

— Три дня тому назад, получив, по милости благо — родного господина великого маршала, отряд в пятьдесят латников да человек двадцать кнехтов, вторгся я ночью в жмудинские пределы, и, благодаря безлунной ночи и тишине, которую соблюдал отряд, успел пробраться незамеченным до самой сарацинской деревушки, расположенной здесь, неподалёку. Мы нарочно обмотали копыта наших лошадей соломой, чтобы не делать шума, и перед полночью были всего в нескольких шагах от деревни, спрятавшись в кустах. Нас никто не замечал; треклятые сарацины справляли свою поганую свадьбу. Вокруг одной избы со странными песнями на устах ходили толпы девок и парней, взявшись за руки и голося свои непристойные песни. Старики сидели кругом, кто на земле, кто на лавках, и им подтягивали. Они и вообразить не могли, что мы так близко. Молодая, вся в цветах, под руку со своим мужем, плясала в омерзительной пляске, а все присутствовавшие хлопали в ладоши и целовались.

Я не мог дольше выносить зрелища такой мерзости, я отдал приказ окружить всю деревню и сразу со всех сторон напасть на негодных сарацинов. Мои молодцы выполнили блистательно мой приказ. По данному мною сигналу они с гиком бросились на эту презренную толпу и перебили и перетоптали конями большую половину, остальные забились в большой хлебный сарай и стали молить о прощении, но я не такой, я не дал пощады сарацинам, я собственноручно поджёг сарай, и когда они от дыма и огня бросились к выходу, то я приотворил ворота и, пропуская их по-одиночке, сам каждому тут же ссекал голову. Клянусь, что вот этим самым мечом я не больше как в полчаса срубил пятьдесят пять голов. Смотрите, он весь иступился, но этот меч — добрый меч, я его наследовал от моего деда-маркграфа Куно, он им тоже срубил тридцать сарацинских голов.

Рассказ молодого красавца произвёл самое приятное впечатление на судей, они одобрительно качали головой, и по приказу председателя фамилия героя украсилась тремя крестами.

Немецкий герой ни на минуту даже не счёл себя палачом. Напротив, рассказывая подробно, как его конь топтал женщин, детей и стариков, он весело улыбался, показывая в обворожительной улыбке два ряда ослепительно белых зубов.

Это был идеал немецкого героя!

Вслед за этим претендентом на почётное место, стали выходить другие конкуренты. Один рассказывал, как захватил на поле два десятка вооружённых жмудин, сначала загнал их в пруд и окрестил, а потом перевешал во славу Божию!

Другой повествовал, как он, поймав младенца из жмудин, повесил его на дереве близ деревни, и когда на его крики прибежали мать, отец и затем чуть ли не вся деревня, он перестрелял первых стрелами, а остальных забрал в плен живыми и повесил тут же рядом с ребёнком.

Словом, что ни герой являлся перед судьями, то был палач, изувер, бессмысленный, бесстыдный кровопийца. Одни только французы делали исключение; их герои были действительно людьми чести и добра, подвиги — делами храбрости и благородства, но из них ни один не попал в число достойных! Немецким судьям нужны были люди, погрязшие по локоть в кровь, закалившие свою душу в убийствах безоружных. Иных подвигов для них не существовало!

Когда, наконец, избрание достойных было кончено и двенадцать достойнейших заняли при громе труб свои места вокруг знаменитого круглого стола, то смело можно было сказать, что более ужасной дюжины убийц и злодеев никогда не сидело за одним столом. И всё это были убийцы по убеждению, по врождённой страсти убивать то, что не принадлежит к их расе, к их культуре. Немцы всегда была немцами!

Теперь настал новый фазис невиданного пира. Оруженосцы каждого из сидевших за почестным столом избранных тотчас же спешили прикрепить щит с гербом своего господина на приготовлённых треножниках, за его спиною, и положить рядом с ним большой шерстяной вьючный мешок. Он назначался для приёма орденских подарков.

Сам великий магистр, маршал и великий скарбник, вместе с девятью важнейшими чиновниками ордена прислуживали за трапезой избранных.

Едва начался обед, как великий маршал предложил тост за каждого из почётных гостей, но так как кубки были полны монет, то гости спрятали и монеты, и кубки, и тарелки в свои мешки, а скарбник поставил перед каждым гостем