Грюнвальдский бой, или Славяне и немцы. Исторический роман-хроника - Гавриил Александрович Хрущов-Сокольников

Великий магистр с кубком вина в руках подошёл к самому краю платформы. Он сильно покачивался на ногах, его свирепое, изрытое оспой и шрамами лицо было омерзительно, животное чувство злобы и ненависти искривило его и без того дьявольские черты. Он долго смотрел на пленных, словно наслаждаясь их положением и страданием. Стоны женщин и детей казались ему самой возвышенной небесной мелодией. Он наслаждался, но потом вдруг глаза его сверкнули какой-то радостью.

— Этих в петлю! — крикнул он резко, показывая на пленных мужчин. — Этих в воду, до последнего! — Рука обратилась в сторону детей и женщин, — а гнездо сарацин сжечь к утру до основания!

— А теперь, братья во Христе, — крикнул он весело, обращаясь к рыцарям и гостям, — воспоём наш победный гимн, который всегда ведёт нас к победам!

— Воскрес Христос! Воскрес Христос! Он сломил рога дьявола! — запел он пьяным голосом старинную рыцарскую песнь, и все немцы-рыцари, сколько их ни было, дружно её подхватили. Трубы загремели, забили громадные литавры, и своим гулом заглушили отчаянные вопли и пронзительные крики несчастных, которых уводили на казнь.

Топят пленников

Возмущенные французские рыцари наотрез отказались примкнуть к хору и петь во славу подобной победы. Испанцы, хотя тоже возмутились этим варварством, но заставив поклясться одного из рыцарей креста, что пленные сарацины — язычники, примкнули к общему веселью.

Силезские князья вместе со своим предводителем князем Казимиром сидели молча, как бы в воду опущенные. Они ненавидели Витовта и Ягайлу, но не могли не сознавать, что на этом немецком постыдном пиру они, славяне, как союзники этих немцев, играют роль Иуд!

Рыцарь Зонненберг, заметив, что никто из них не осушает чаши и не поёт победного гимна, с чисто немецким нахальством подошёл к князю Казимиру и спросил его:

— Что это значит?

— Пей сам, я больше не могу! — резко отвечал Казимир.

— Смотри, увидит великий магистр, он велит тебе вино влить насильно! — дерзко заметил Зонненберг, — ты с немцами в союзе, пей, когда они пьют, не то заставят.

— Как ты Витовтовичей! — в свою очередь, дерзко отвечал Казимир, делая намек на то, что именно Зонненберг отравил кубки вина обоих сыновей Витовта, бывших заложниками ордена.

— Долга же у тебя память, светлейший герцог! — со злобной усмешкой отозвался Зонненберг, — даже сам изменник Кейстутыч литовский забыл про эту клевету.

— Ну, а я никогда не забуду и тебя не сделаю своим виночерпием! — отвечал герцог.

Зонненберг отошёл. Он не смел больше раздражать союзного владетельного князя, помня приказ великого магистра до поры до времени, щадить самолюбие союзных славянских князей.

Весь вечер, всю ночь до самого утра длилась бесконечная оргия под звуки музыки несколько раз сменявшихся музыкантов: и в это самое время приказ великого магистра с методической точностью исполняли палачи немецкие и послушные нанятые легионеры.

Воины гибли на виселицах, женщин и детей десятками топили в речке, а стены Золотырни валились под ударами тысяч ломов и мотыг[94]. К восходу солнца ни одного из жителей и защитников несчастного города не было в живых, стены его представляли горы обломков кирпича, камней, мусора, а среди них догорали последние остатки деревянных строений, зарево которых освещало работу разрушения!

Почестный пир был кончен, и финал его должен был в сердцах друзей и врагов рыцарства оставить неизгладимые воспоминания! Немцы не ошиблись: память об их зверствах до наших дней живёт в душе каждого славянина, всасывается с молоком матери и не забывается всю жизнь — до смертного часа!

Глава VII. Мост на Висле

Невероятное, неслыханное, невиданное дело свершилось на Висле против Плоцка. С самой зимы пришли сюда, по приказу Витовта, какие-то странного вида люди. Сзади них везли на огромных фурах невиданные инструменты и шли целые тысячи работников в таких же странных костюмах, как и передовые. Их серые кафтаны застёгивались без шнуров, на одни крючки. Пояса их были узкие, белые, словно из полотенец, а за поясами, на спине, были замкнуты широкие острые топоры на коротких кривых ручках. Эти люди говорили на языке хотя и не польском, но довольно понятном, хотя их говор сильно отличался от языка русских, живших и в ханской Руси, и во владениях Витовта. То были новгородские и псковские плотники-мосторубы, которые обязались Витовту навести мост через непокорную и капризную Вислу.

Мысль эта казалась до того несбыточной не только местным жителям, но даже коронным советникам короля Ягайлы, что они считали обещание великого князя литовского переправить к Плоцку всю польскую армию хвастовством. Только двое верили в осуществление этого удивительного плана — сам Ягайло да Витовт. Последний видал псковских плотников за делом и понял, что при помощи деньгами, людьми и материалом для них нет ничего невозможного.

Ягайло, со своей стороны, понимая, что от успешного выполнения этого плана, зависит успех соединения союзных армий, отдал приказ привислянским старостам сгонять на помощь строителям всё не идущее на войну население страны. Тысячи женщин, стариков и подростков были согнаны на берега Вислы к Плоцку.

Прихожие люди прежде всего стали устраивать кузни. Запылали горны, зашумели меха, на сотнях наковален застучали молоты кузнецов-молотобойцев.

Готовили железные полосы, болты, скрепления — и вот чудо из чудес: не прошло и десяти недель после начала работ, как с обоих берегов, сажен на двадцать от берега, в реку врезались широкие, огороженные перилами устои с толстой бревенчатой настилкой, укреплённые на тройном ряду громадных свай. Место было выбрано по возможности самое узкое, но всё-таки между двумя громадными помостами, помещенными на обоих берегах, оставался пролет сажень более ста[95].

Преодолеть это роковое пространство, казалось, не было ни малейшей возможности: глубина реки и быстрота течения не давали возможности забивать сваи.

Поляки и многие иноземные ратные люди, прибывавшие к войскам Ягайлы, с усмешкой глядели на эту работу